class="p1">В ответ на это я огрёб такой поток трёхэтажного мата в визгливом Юлькином исполнении, что наши лежмя легли от хохота, да и Велия тоже. Наташка, правда, была перепугана лишь немногим меньше Юльки, но глянула на Володю и успокоилась. А наши мужики, в отличие от баб, имеют всё же несколько больше одной-единственной мысли в единицу времени и на чужое место себя поставить вполне способны. Особенно Васькин, у которого это тоже впереди. По-русски его местная невеста ещё ни в зуб ногой, он её пока только турдетанскому учит, но тоже ведь когда-нибудь начнёт понимать и говорить на нашем «великом и могучем». А на каком ещё? Современным испанским никто из нас на должном уровне не владеет, так что русскому в нашей попаданческой компании реальной альтернативы нет. Если, конечно, мы хотим, чтобы и наши дети воспитывались в полном ощущении своей «особости» и ощущали себя
нашими – если не по месту рождения, то хотя бы по происхождению, что тоже немало. Для родоплеменного социума, пережитками которого пронизан и дух продвинутых античных мегаполисов, это – один из основных и определяющих факторов, который как раз этим облегчит нам воспитание своих потомков нонконформистами, уважающими обычаи аборигенов, но живущими в основном своим умом. С помощью наших мужиков мне кое-как удаётся наконец разжевать это и Юльке.
– Сволочь ты, Макс! Сволочь и эгоист! – делает она свой вполне предсказуемый вывод и успокаивается. – Хрен с тобой, тебя уже не переделаешь!
А наши давно уже нашли в сложившейся ситуёвине и положительную сторону – ведь теперь при моей ненаглядной уже не нужно фильтровать базар. Теперь, собравшись вместе, мы можем говорить практически всё. И это совсем не лишнее, поскольку не так уж часто нам удаётся собраться совсем «меж собой».
Поев и выпив вина, поболтали о текучке, потравили анекдоты – бородатые, но успевшие уже подзабыться. Большую часть из них мне пришлось переводить для Велии на турдетанский, ещё и адаптируя их для её лучшего понимания, что позабавило наших ещё сильнее, чем сами анекдоты. Потом Володя взялся за греческую кифару, на которой, будучи в нашем современном мире неплохим гитаристом, как-то успел уже более-менее научиться бренчать, и загорланил, а мы подхватили:
Вен ди зольдатен дурш ди штадт марширен
Офнен ди медхен фенстер унд ди тюрен
Ай варум, ай дарум, ай варум, ай дарум
Ай блёс вен ден чин-да-ра-са, бум-да-ра-са-са,
Ай блёс вен ден чин-да-ра-са, бум-да-ра-са-са.
Цвай фарбе тюшер, шнауцбарт унд штерне
Херцен унд кюссен ди медхен ист цу герне
Ай варум, ай дарум, ай варум, ай дарум
Ай блёс вен ден чин-да-ра-са, бум-да-ра-са-са,
Ай блёс вен ден чин-да-ра-са, бум-да-ра-са-са.
Айне флаше рот вайн унд айн штюкен братен
Шенкен ди медхенн ире зольдатен
Ай варум, ай дарум, ай варум, ай дарум
Ай блёс вен ден чин-да-ра-са, бум-да-ра-са-са,
Ай блёс вен ден чин-да-ра-са, бум-да-ра-са-са.
Ин дер фельден блицен бомбен унд гранатен
Вайнен ди медхен фон ирен зольдатен
Ай варум, ай дарум, ай варум, ай дарум
Ай блёс вен ден чин-да-ра-са, бум-да-ра-са-са,
Ай блёс вен ден чин-да-ра-са, бум-да-ра-са-са.
Вен ди зольдатен видер ин ди хаймат
Ире либе медхен аллес шон ферхайрат
Ай варум, ай дарум, ай варум, ай дарум
Ай блёс вен ден чин-да-ра-са, бум-да-ра-са-са,
Ай блёс вен ден чин-да-ра-са, бум-да-ра-са-са-а-а-а-а.
В принципе, это вполне безобидный солдатский марш, ни разу не нацистский, а вполне даже старинный, ещё девятнадцатого века. Но, как и в случае с таким же примерно «Шварцбрауном», который «ах-ха-ха» – ассоциации вызывает, конечно, ещё те, гы-гы! И это – как раз то, что нам нужно – и нам самим, и нашим потомкам. Те были «истинными арийцами», а мы – «истинные попаданцы». Не обязательно и совершенно незачем корчить из себя «высшую расу» и считать аборигенов «недочеловеками», как это делали нацисты, но ощущать свою особость и продвинутость – необходимо. Мы такие же люди, как и те, что вокруг нас, но мы – первые, мы – в авангарде. И мы должны оставаться в нём, если не хотим – а мы не хотим – пропасть вместе с Карфагеном. И у нас для этого, хвала богам, есть и нужные знания, и нужные возможности, которые мы и обсудили. Развеселившаяся в результате Юлька затянула песню позлободневнее:
Пусть я погиб под Ахероном, и кровь моя досталась псам,
Орёл шестого легиона, орёл шестого легиона
Всё так же рвётся к небесам.
Орёл шестого легиона, орёл шестого легиона
Всё так же рвётся к небесам.
Всё так же горд он и беспечен, и дух его неукротим.
Пусть век солдата быстротечен, пусть век солдата быстротечен,
Но вечен Рим, но вечен Рим.
Пусть век солдата быстротечен, пусть век солдата быстротечен,
Но вечен Рим, но вечен Рим…
Тоже, в принципе, годится, римляне – они ведь тоже суперменами себя числили, да ещё какими, так что старик Адольф Алоизыч в этом отношении не только не первый, но, боюсь, что даже и не в первой десятке. Ликург, правда, спартанский гордых квиритов опередил, но такой копоти его последователи всё же не дали, потому как ни полмира, ни даже четверти мира на уши не поставили, не говоря уже о постановке раком. В Греции – да, покуролесили, но сколько там занимает места на карте та Греция? Вот Рим – другое дело. Не сразу он таким стал, и пока ещё не таков, но Карфаген с Коринфом и Македонией он помножит на ноль по историческим меркам весьма скоро. Ну что такое эти несчастные полвека для истории?
И что такое пятьдесят тысяч карфагенян, которые только и уцелеют из всего семисоттысячного – на момент начала Третьей Пунической – населения этого города? И уцелеют-то лишь для того, чтобы быть сразу же проданными в рабство торжествующими победителями. Такая судьба нашему потомству противопоказана, она у них – с Римом на следующие полтысячелетия. И за все эти полтысячелетия – двадцать поколений – наши потомки тоже не должны растерять наших попаданческих преимуществ. Ведь Вечный город – на самом деле вечен только в этой песенке наших археологов. Пройдут ведь эти полтыщи лет – и накроется он такой же звиздой, как и Карфаген через пятьдесят. Ну, не совсем такой же, но почти, учитывая