уже совсем другой расклад! Тогда понятны все эти страхи римских сенаторов, собственными глазами наблюдавших именно этого самого человека с сильным войском у самых стен Рима! Млять!
– Переведи на какой-нибудь понятный мне язык, – напомнил о себе Арунтий.
– Ганнибал совершил большую ошибку, досточтимый!
– Даже так? И в чём ты видишь ошибку?
– Ему нельзя было начинать такие переговоры от своего собственного имени, да ещё и будучи городским суффетом.
– А кому же их ещё было начинать, если не ему? Гасдрубалу Козлёнку, что ли? Представляешь? – тесть расхохотался, довольный своей шуткой.
– Кому угодно, досточтимый, только не Ганнибалу! Козлёнок – гы-гы! Именно Козлёнок и был бы наилучшим вариантом, если бы его удалось убедить. Именно потому, что его никто не воспринимает всерьёз, и что он – противник Баркидов и сторонник мира с Римом. Козлёнок не разорял с войском Италию, и его именем там не пугают детей. От лица Козлёнка такие переговоры имели бы неплохие шансы на успех, а Ганнибал – это Ганнибал. В римском сенате сейчас заседают те, кто бегал от него после Канн и до сих пор ещё не отмылся от того позора. Это было с его стороны грубой и уже непоправимой ошибкой, досточтимый!
– Ну, если с этой стороны на дело посмотреть, то, может быть, ты и прав…
Тесть призадумался над раскладом и озадачился. Он тоже умел складывать два и два и, рассмотрев ситуёвину с предложенной мной колокольни, пришёл и сам к тем же примерно выводам, что и я.
– Да, ты прав! Проклятие! Его теперь обязательно обвинят в тайных сношениях с Антиохом, и Сципион не сможет его защитить! Рим, скорее всего, потребует его выдачи. Попадёт он в лапы римлянам или сумеет бежать – у нас его всё равно не будет, а без него развалятся и остатки армии. А он ещё и в Совете затеял на днях обвинение против десятка его членов из числа своих противников…
– А в чём там дело?
– Ах да, ты ж не знаешь! После наведения порядка с этими портовыми сборами и наказания хлебных спекулянтов Ганнибал взялся за налоги с подвластных ливийцев. А там такое творится – ты себе и не представляешь! Их же на откуп дают, и откупщики дерут с ливийцев три шкуры. Земли-то у них плодородные, но ведь эти дикари не умеют грамотно вести хозяйство, а тут ещё и дополнительные поборы откупщиков. Ты думаешь, почему ливийцы на невольничьем рынке так дёшевы?
– Ну, их же гараманты пригоняют из Триполитании…
– В том числе знающих финикийский язык?
– Ну… гм…
– Это недоимщики, проданные в рабство за долги, и гараманты тут совершенно ни при чём. С каждым годом становится меньше как налогоплательщиков, так и рекрутов для службы в карфагенском войске.
– И больше недовольных, готовых перейти на сторону нумидийцев.
– Да они и без всяких нумидийцев бунтуют. У нас это не так заметно, а вот там, на юго-востоке, где земли побогаче и откуп налогов подоходнее – там кошмар. Ну, бунты подавляют с ходу, бунтовщиков, кого на крестах не распнут, в рабство продают, а налоги кто платить будет? Ганнибал заметил сокращение налоговых поступлений в казну, вот и заинтересовался. Сейчас вот для десятка самых замаранных в этом суда и казни требует…
– Надеюсь, ты не требуешь этого вместе с ним?
– Подумывал над этим, но не успел ещё, хвала богам! Теперь уж точно не стану, конечно! Но проклятие, надо теперь уважительную причину придумывать для Ганнибала! Он-то ведь рассчитывает и на мою поддержку! Для того он и вводил меня в Совет… Так, так… К чему ж прицепиться-то… О! Эврика! Одно из этих семейств – это дальняя родня покойного мужа Мириам. Ну не могу же я требовать суда и казни для свояков, верно? Не очень убедительно, родня всё-таки дальняя, но формально сойдёт, а потом уж я Ганнибалу объясню как-нибудь с глазу на глаз. Да ты дыми, дыми – вижу же, что хочешь.
Я с удовольствием воспользовался его дозволением и раскочегарил от огонька светильника трубку, а Арунтий, отгоняя рукой дым от себя, продолжал рассуждать уже и сам с собой:
– Надо и с остальными помириться. Пожалуй, выдам Мириам замуж за одного из ихних сыновей. Очень хорошо, что ты тогда настоял на своём и выбрал Велию, а не её, иначе пришлось бы теперь вас с ней разводить…
По этому вопросу у меня с тестем разногласий не было, и я эдак дипломатично не стал напоминать ему о том, как отмазывался от этой избалованной стервы, которую он настойчиво пытался всучить мне вместо Велии. В конце концов, это было уже достаточно давно, чтобы успеть стать неправдой, скажем так.
– Помириться надо, досточтимый. Зачем же зря враждовать с людьми? Но я бы ещё подумал – не прямо сейчас, но со временем – о том, чтобы как-нибудь перенести дела из Карфагена в какой-нибудь другой город…
– А это ещё зачем? Здесь всё налажено, все связи, а теперь я ещё и в Совете…
– Рим, досточтимый! Проклятый Рим! Там всегда будут ненавидеть Карфаген…
– Да ну брось, Максим! Ты умён, но сейчас говоришь глупость! Рим ненавидит Ганнибала, а без него Карфаген для Рима – город как город, один из многих. Пройдёт лет тридцать, одряхлеют и вымрут участники этой большой войны, и никто не будет больше вспоминать о былой вражде. Выкинь из головы эти дурацкие мысли!
В общем, не убедил я его насчёт дальней перспективы. Ладно, будет ещё время. Сейчас главное – перспектива ближняя, которая не за горами. Ганнибал после своих ссор со столпами местной олигархии – не жилец в Карфагене, и его падение отразится на его сторонниках, которым припомнят его поддержку. Кажется, тесть въехал в эту ситуёвину, а мужик он башковитый и расклад разрулит. Может быть, даже и место своё в Совете Ста Четырёх за собой сохранит, если повезёт, и тогда останется даже в некотором выигрыше. Олигархи ведь, вернув себе власть, наверняка и прежнее пожизненное членство в Совете восстановят, а он ведь теперь – один из них. Пожалуй, должен остаться на плаву, а значит – и нас за собой паровозиком на дно не утянет. Остальное – уже не столь важно…
Велия уже знала то, чего не знал Арунтий. Это говорить по-русски сама она пока ещё толком не могла, а понимала уже многое, да и складывать два и два, будучи дочерью своего отца, тоже умела вполне. Ей вполне хватило ума не болтать лишнего, с кем не надо, и даже терпения,