прошептал ему вслед Егор, отчетливо понимая, что в случае выздоровления он точно будет направлен на фронт, в боевую часть, на передний край.
…Каждый день он стал ждать очередного осмотра и итогового заключения врача по поводу своей правой ноги. Левая уже не волновала его. Рана почти не болела. Она давала о себе знать, когда он начинал шевелить ступней, разминал конечность. Поврежденные немецкими пулями, еще не восстановившиеся мышцы потом болели, не давая разведчику покоя.
– Заживает нога твоя, сержант! Заживает! – Улыбка доктора отчетливо проявилась на медицинской марлевой повязке на его лице.
– Поздравляю! – подтвердила своими словами медсестра, что помогала врачу в работе. – Не зря добивался. Весь госпиталь на уши поднял.
Егор с силой сдавил челюсти, чтобы не расплакаться от навалившегося на него счастья. Он тяжело задышал, пытаясь пересилить естественный эмоциональный внутренний позыв, не показать на людях слабость. И только когда все вышли из операционной, на какие-то секунды оставив его одного, он тихо заплакал, закрыв лицо руками. Прийти в себя и собраться его вынудил санитар, что вошел в помещение. Он прислонил к столу два костыля и произнес:
– Доктор тебе, товарищ сержант, велел передать. Назад в палату свою сам пойдешь. А я помогу.
Уже потом, когда все стихло и наступила глубокая ночь, разведчик понял этот жест врача госпиталя. Тот сознательно вынудил своего подопечного переключиться на что-то новое, нужное сейчас, чтобы вывести из эмоционального потрясения. И он купился на это. Мигом успокоился, сел на край стола и медленно, очень аккуратно, опасаясь потерять равновесие, взял костыли и, опираясь на них, начал не спеша, с помощью санитара передвигаться к выходу.
Получалось у него плохо. Левая нога отвыкла вставать ступней на твердую поверхность, перестала слушаться своего хозяина так, как делала это раньше. Правая машинально и бережно была поджата голенью поближе к бедру. Егор переставлял костыли, попеременно опираясь то на них, то на более здоровую ногу. Последнее он делал быстро, пытаясь поменьше терпеть тут же возникающую боль в медленно заживающих ранах.
Раненые солдаты в палате встретили его с восторгом. Каждый, как новенький, недавно прибывший на лечение, так и старожил, знал, каково было разведчику сражаться за себя еще пару месяцев назад. Многие видели его страдания, старались подбодрить, поддержать словом. Теперь же его ставили в пример другим, кому было тяжело, всякий раз говоря:
– Вы только пистолетами не размахивайте, как сержант Щукин, и все у вас будет хорошо!
Егор улыбался в ответ на это.
– Долго он расхаживать ее будет. Мучительно больно. Не месяц и не два пройдет. Голени, как тростиночки, словно девичьи. Одни кости остались. Мышцы почти все перебиты, – констатировал седой, довольно пожилой доктор, который, по слухам, ходившим среди раненых, прибыл в госпиталь из самой Москвы для инспекции и помощи в лечении сложных ранений.
– Этот справится! – ответил ему военврач, что лечил ноги Егора. – Через такое прошел, что я в этом просто уверен. Можете не сомневаться.
– Как тебя зовут, солдат? – перевел взгляд на лицо разведчика старый доктор и по-отечески посмотрел в него.
– Сержант Щукин! – привычно произнес Егор, соблюдая воинский устав.
– Сколько лет тебе, сержант Щукин? – не меняя выражения лица, задал ему вопрос врач, продолжая смотреть в лицо солдата.
– В мае двадцать один год исполнился, – теперь уже просто, без упора на уставные отношения, ответил разведчик, видя в продолжении произносимых слов не просто интерес, а доброту к нему и искреннее желание помочь.
– Так вот что я тебе скажу, сержант Щукин, – продолжил старый доктор, переводя взгляд то на ноги Егора, то на его лицо. – Если будешь лежать, то мышцы твоих ног атрофируются и ходить ты вообще не сможешь. А если начнешь каждый день пешие прогулки совершать, постоянно увеличивая нагрузку, через время поправишься. Тогда и бегать будешь, и танцевать.
Егор нахмурился. Лечение его ноги не закончилось. Впереди предстоял, скорее всего, довольно долгий и трудный путь восстановления.
– Считай, что учиться ходить тебе придется заново, – проговорил старый доктор и, переведя взгляд на военврача госпиталя, добавил уже в его адрес: – А вы проконтролируйте, чтобы он старался.
Седая голова накренилась в сторону лежащего на операционном столе солдата, подчеркивая, о ком идет речь.
– Сержанта Щукина нечего контролировать! – резко и с долей сарказма в голосе ответил военврач. – Теперь, после ваших слов, он день и ночь ходить будет. А как только начнет это делать уверенно, то сразу на фронт убежит. Я в этом убежден.
Старый доктор и Егор одновременно ухмыльнулись от услышанного.
Разведчику опять стало понятно, зачем были сказаны эти слова. Его не только подбадривали, но еще и давали понять, что придется приложить немало усилий, чтобы завершающий процесс лечения прошел так, как надо.
С этого дня, невзирая на погоду, Егор брал в руки костыли и начинал бродить с их помощью, сначала по своему этажу, потом по следующему. Далее он направился во двор, где много раз обошел все постройки вокруг. Через несколько недель начал осваивать территорию за пределами госпиталя, первым делом наматывая круги по периметру забора, затем стал выбираться еще дальше, оставляя следы своих ног и костылей на всех окрестных дорожках и тропах.
Его можно было всегда найти по отметинам на земле. Пара круглых точек по краям отпечатка одной, только левой ступни. Потом к вмятине в глине на тропинках стал добавляться еле заметный отпечаток носка правого солдатского ботинка, который Егор начал легонько ставить на землю, старясь давать немного нагрузки больной ноге. Со временем он становился более отчетливым, глубина продавленного им грунта увеличивалась. Через какое-то время начал появляться след от каблука, что говорило о попытке разведчика все сильнее и сильнее нагружать свою правую ногу.
К концу лета Егор перешел с костылей на трость, которую держал поначалу исключительно в правой руке, чтобы снижать, а потом и понемногу повышать нагрузку на конечность, доставившую ему когда-то столько страданий и боли. Он кривил лицо, боролся с эмоциями, гасил в себе мучительные ощущения и упорно ходил по округе, с каждым днем увеличивая время ходьбы и пройденное расстояние.
После окончания прогулки он возвращался к себе в госпитальную палату, снимал мокрую от пота гимнастерку и растягивался на простыне, давая отдохнуть измученным прогулками ногам. Истерзанные пулями мышцы с трудом, но восстанавливались, болели, особенно по ночам, порою не давая спать своему владельцу. Натруженные и натертые костылями подмышки страшно ныли от потертостей на коже. Егор терпел, стискивал от боли зубы и отворачивался к стенке, чтобы никто из раненых не видел его настоящих страданий, написанных на его лице.
Давать