а для иных надобностей, почему мы двинулись мимо Львова, покупая все и коням, и
себе за деньги; а для военных запасов, завернули в Луцк, так как очень нуждались в
порохе и огнестрельных снарядах. Оттуда, немного отдохнув и исполнив свои
надобности, выехали мы на третий день*'.
Реляция Наливайка характеризует его кипящую боевой деятельностью природу, его
двусмысленный класс общества и самый дух, господствовавший на польских кресах.
Этот козакующий витязь въ
76
.
оправдательном письме не считал нужным упоминать о козацком самоуправстве в
Пикове, Брацлаве, Баре, Луцке и всюду, где побывали козаки. Самоуправство их считал
он чем-то законным. Даже личную свою месть над паном Калиновским описывает он в
следующих полунаивных выражениях:
„Что касается пана Калиновского, то мне известно, что ваша королевская милость
изволили прогневаться на меня, слугу вашей королевской милости. Это я должен был
сделать по уважительной причине: мне было больно, что пан Калиновский отцу моему,
который был у меня один, без всякой причины переломал ребра п таким мучительством
согнал отца моего со света. Не зная, как поступить .с нпм по закону за столь великую
кривду, больше которой, думаю, ничто никого из нас и постигнуть не может, и не имея
средств на издержки, которых требует судопроизводство, яко человек убогий (chudy
pachoиek), прибегнул я к тому, во чт5 горазд (znam siк do tego): помстился над ним
худодахольским способом. Но, так как ему в то время послужило счастье (Наливайко
не захватил Калиновского в его имении), то я, не думая мстить ему за всю мою кривду,
полагаюсь вполне, ничего себе не предоставляя, на Господа Бога и на милосердие
вашей королевской милости. И хотя он овладел всею моею землею, как ни мало ее у
меня было, и ныне владеет, я уж не хочу и не буду от него домогаться моего имущества,
не гоняясь насколько за прибылью. Этот поступок, как всякий иной, так и ваша
королевская милость, мой милостивый пан, принимая во внимание и уважительность
дела, и побудительную причину, не изволите считать за своевольство с моей стороны,
рассудив при этом и то, что мы нигде в другом месте, не имея ни к кому такой причины,
не осмеливались больше так поступить, и таким своевольством, к которому не обыкли,
не занимались".
Речь идет здесь о том, что Наливайко сжег мимоходом замок пана КаяиповекагоТи
разорил его местечко, Гусятин. После такой безделицы, не стоило оправдываться в том,
что, гостя в Брацлаве, он „полатал свои злыдни" насчет судебного общества или,
отдыхая в Луцке, ограбил город. Воителям Св. Креста надобно же было вознаградить
походные утраты если не королевским жолдом, то чем-то таким, что приходило и
скорее, и исправнее. Правда, король своим декретом осудил войта Тиковича с его
соучастниками на смертную казнь, а Луцких мещан освободил от взимания с них
чопового налога в уважение того, что они „от своевольного козацтва вельми на
маетностях своих пошкожоны и
.
77
шарпаны суть“; но наливаевцы смотрели на шкоды и шарнанье, как защитники края
от неприятелей Св. Креста.
Из Луцка пустились козаки перелетными птицами в Белоруссию—„отдыхать над
обычным козацким шляхом, над Днепром, пока не представится новый случай для
службы Речи Посполитой“, как изъяснял этот отдых Наливайко в том же
оправдательном письме к королю. „Но едва мы ступили в Литву, как говорится, одной
ногою (жаловался он), литовские паны, без всякой с нашей стороны причины и без
вины, только за кусок хлеба, в их маетностях съеденного, а пожалуй, еще и не
съеденного, обрушились на нас с гайдуками", и т. д.
Кусок хлеба состоял в том, что Наливайко овладел панским городом Слуцком и
забрал в городском замке всю артиллерию (12 пушек, 80 гаковниц и 70 ружей), а с
мещан взялъ
5,000
коп грошей литовских в виде разбойной черной дани, или татарского
гарача.
Из-под Слуцка козаки ходили отрядами добывать свой кусок хлеба к Копылу и
Бобруйску, наконец двинулись всею массою к королевскому городу Могилеву на
Днепре. Здесь мещане вздумали было защищаться, но поплатились сожжением своих
домов и крашных комор, которые дали наливайцам богатую добычу; а поданная
Сигизмунду III петиция от могилевских попов, с их протопопом, говорит, что козаки
ограбили в Могилеве и приходские церкви.
Современный священник, автор „Боркулабовской Хроники", описывая похождения
наливайцев, изображает вместе с тем и белорусских борцов за общественную
безопасность такими чертами, которые больше, нежели чтб-либо, объясняет
возможность Наливайщины в Речи Посполитой Польской.
„Лета Божого нарожденья 1595, месяца ноября 30 дня, в понеделок, за тиждень
перед Святым Николою, (пришел) Севериня Наливайко. При нем было Козаков 2,000,
дел (пушек) 14, гаковницъ *). Место славное Могилев, место побожное, домы,
храмы, острог, выжгли: домов всех яко 500, а храмов з великими скарбами 400.
Мещав, бояр, людей учтивых, так мужей, яко и жен, детей малых побили, порубили,
попогаиили; скарбов тож незличоных побрали".
*) Пробел.
78
.
В виду важности записок Боркулабовского очевидца привожу его свидетельство
подлинными словами:
„Тут же войско литовское Радивша *) троцкого, гетмана литовскою (зятя князя
Василия), до Могилева у погоню за козаками притягнуло, люду рыцарскою конною,
збройного Татар 4000, Литвы 14,000. Над тым людом был гетманом на имя Миколай
Бѵйвид. В той час Наливайко лежал (на леоюах) у Могилеве две недели. Услышал о
том Наливайко, иж (что) гетман з великим людом и з делами до Могилева тягнет, тогды
Наливайкой з могилевскою замку на гору Елинскую, где тепер церковь Святого Георгия
стоит: бо на .тот час не было, выехал. А так войско литовское на поли Буйницком,
именью вельможною его милости князя Богдана Соломерецкого, старосты кричевского
и олучицкою, на войско Наливайково вдарили и кругом оступили. Там же з ранку аж до
вечера, якобы вже к вечерни звонити час, межи собою битву мели; якож Литва, з
войском великим, натисками на войско Наливайкино. ИИредсе (однакож) один другому
войску мало шкоды учинили: бо армату, так дел и гаковниц, пулгаков весьми при собе
множество мел; так же люд свой стаборив коньми, возами, людом шол моцно (сильно).
Якож з дела с табору Наливайкины козаки пана зацного, пана Григория Анюховского,
забили. Первей коня под ним застрелили, а потом, выпавши с табору, козаки его самого
россекали. Тепер же Литва, от Козаков отстутшшп, до Могилева на больший луп
(грабеж) поехали; а козаки на всю ноч ехали до Бихова аж на низ. Литва за козаками
гналася аж до Рогачева, да ничбго згола (вовсе) не вчинили козаком; а Литва и Татары
рушили до Менска, Новогорода и до Вильны, набравшися тутаитего краю лупу **).
Другой очевидец Наливайщины, новогродский подсудок и ходатай по делам князя
Радивила Перуна и его тестя, Князя Василия,
*) Не пишет он Радзивил по польскому произношению, как делают наши историки.
**) Слова боркулабовского самовидца о хищничестве литовского войска
подтверждает кназь Василий в письме к зятю от 7 января 1597 года: „Жолнеры (пишет
он по-польски), а особливо из Княжества Литовского, равняются у нас иноземному
неприятелю в опустошении наших имений. Не только тех подданных, которых не
дограбили в Подолии козаки и Татары, они дограбливають, но, наконец, насилуют
почтенных женщин и панянок, а подданных убиваютъ
.
79
Федор Евлашевский, говорит в своих записках, что жители Луцка встретили
Наливайка с подарком в несколько тысяч злотых, но что это не спасло их от разорения.
С того времени (продолжает новогродский подсудок), проходя Полесьем до самих
Петрикович, рассылал он кругом универсалы с повелением давать ему подарки, чтб и
исполнялось беспрекословно. На Слуцк напал он потому, что оттуда замедлили выслать
ему черную дань. Эпизод записок Евлашевского о козацком загоне, ходившем под
Копыл, объясняет, почему Наливайко, в своем оправдательном письме, жалуется на
панских гайдуков. Привожу этот характеристический эпизод целиком.
„Между тем Наливайко послал было под Копыл с пятью сотнями Козаков
полковника Мартина, на которого вполне полагался, так как это был человек великого
сердца. Случайно наткнулись они на гайдуков его милости воеводы виленского
(Иеронима Ходковича, по-польски Ходкевича), которые, бросившись в водяную
мельницу и в спуст под городом, не давали (козакам) войти в него, убили Мартина и