девиц, а одиннадцати мужчинам обрезали уши. Как за турецкое правительство
отвечали перед козаками единоверные Волохи, так за католика пана пострадали здесь
православные подданные. За что страдал православный город Могилев со множеством
других православных белорусцев, об этом знают козацкие панегиристы.
Производивший следствие „возный генерале* не упоминает, кто изнасиловал
женщин (видно, это было тогда дело обыкновенное), а тиршшию над мужчинами
приписывает, главным образом, дворянам князя Василия* соучастникам наливайского
набега. Когда он, в сопровождении свидетелей шляхтичей, явился к известному нам
уже Ждану Боровицкому и объявил, что нашел несколько Семашкиных лошадей у
протопопа Демяна, Ждан отвечал блого-
88
ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ; ОТ ПОЛЬШИ.
душно и внушительно: „ советую вам, убирайтесь отсюда, а то все погибнете®.
То был век, завещавший польско-русскому потомству добытую опытом пословицу:
„с сильным не борись, с богатым не судись®. Силен был каштелян-католик Семашко в
своем ругательстве над Кириллом Терлецким, но против православника Острожского
все его позвы и протесты остались бессильными. Поплатились головами только мелкие
феодалы, которых переловили мужики. Следствие обнаружило, что пять из них
принадлежало к сословию шляхетскому, и в этом случае заслуживает внимания то
обстоятельство, что некоторые из панов-ассистентов гродекого суда подали голос в
пользу помилования преступников, так как они сознались добровольно в своем
грабеже, лишь бы вознаградили потерпевших утраты платою по оценке за то, чтб
взяли. Но луцкие мещане, терпевшие не раз уже такие грабежи, настояли на смертной
казни злодеев. В этом смысле и состоялся декрет гродекого суда. Однакож были
казнены только трое, „яко люди народу простого®; о прочих же пяти, яко
происходивших из „народу шляхетского®, декрет был представлен королю на
утверждение, и судьба их осталась нам неизвестною.
Во внимание к Народу Шляхетскому, эксплуатировавшему силы и средства всего,
чти» было пониже, начиная с наибольшего можновладника, привожу из тех же
документов несколько характеристических черт Народа Козацкого, в соответственной
эксплуатации всего, что было повыше, начиная с последнего „козака-нетяги®.
Когда сотник Остафий Слуцкий и его сотенный атаман, Андрей Ганский,
подговаривали шляхтича Нрилуцкого посодействовать им в вербовке войска для
Лободы, и Прилуцкий отказал им в таком содействии, то они „там же его жестоко,
немилосердно и даже тирански поторопками и ногайками избили, измучили,
изранили®.
Один из подсудимых, шляхтич Пясецкий, объявил на суде, что „Ганский убедил
покойного Слуцкого сделаться сотником и, снарядясь, ехать в Лободино войско, с тем
чтобы взять несколько сотен из Лободина войска, наехать на дом какого-то шляхтича в
Киевской земле, и отомстить за какое-то побранъе почту своегол.
Тот же подсудимый рассказал, что „Ганский, яко атаман их, с покойным Слуцким,
сотником их постановили, дабы, в случае, когда бы кто-либо из завербованных ушел,
или уходил, такого расстрелять®, и что поэтому их „пильновали® (крепко сторожили).
.
89
Крестовые походы братьев Наливайков совершились в феврале 1596 года, а еще в
январе король универсалом своим, писанным по-русски (как и вся процедура судебной
возни Кирилла Терлецкого с Семашком, а потом их обоих с князем Острожским),
объявил „всякого сословия и достоинства рыцарским людямъ*, что королевское войско
вскоре двинется против „украинной своеволи, которая, не довольствуясь злодействами,
какие до сих под чинила на Украине, уже и далее в королевских владениях города,
местечка, шляхетские дома берет, грабит, жжет, неисчислимые кривды делаетъ", и
убеждал, чтобы все „не по обязанности своей, а из любви в отчизне и для собственной
безопасности, как можно скорее присоединялись к его войску для похода против этих
своевольных людей, яко противников права и неприятелей общего всех отечества".
Но этот спешный универсал только через месяц по подписании дошел до рук
брацлавского каштеляна, который тотчас и вписал его в луцкия гродские книги.
Козатчина, под названием украинной своеволи (swawola ukraiima), названием
конкретным, строго историческим, сделалась наконец вопросом первостепенной
важности. Домашняя орда, этот продукт польско-русского можновладства, напирала
уже на центральные области государства и, по свойству формации своей, от
предложения диких услуг правительству переходила к другой крайности, к угрозам
уничтожить короля во имя гайдамацкого царя Наливая, разорить Краков, истребить
шляхетское сословие. Побитые под Пятком и Черкасами драконы польско-русской
жизни посеяли на кресах зубы свои, и они начали уже давать смертоносные ростки.
Дело подавления темной силы, восставшей против гражданского общества с его
культурой, коронный великий гетман и канцлер возложил на своего товарища по
должности фельдмаршала и родственника по жёне, Станислава Жовковского.
Жовковский был уроженец выставленных на татарские набеги окрестностей
Львова, и, хотя, подобно Замойскому, получил образование классическое, но провел
много лет в козацкой гонитве за Татарами, и приемы скифской войны изучил
практически. Козаков знал он с детства, знал, из каких людей состоят их кадры, видел,
как трудно участвовавшую в козацком промысле шляхту разъединить со всякими
другими „вольными людьми", составлявшими козацкую массу, и долго смотрел на
козацкия похождения глазами киевского бискупа Верещинекого. Незадолго перед
боемъ
12
90
.
под Пятком, пытался он склонить князя Василия к уступкам, которые бы могли дать
козакопанекой усобице мирный исход; но тот не хотел слышать о примирении с
Косинским. Теперь он явился исполнителем королевской воли, и выполнял ее с
холодною энергией, отличавшей этого великого воина и гражданина.
Финансовая неурядица в Польше послужила уже поводом к увеличению толпы,
называвшей себя Запорожским войском. Жовковскому предстояла двойная задача:
привлечь к себе самоуправных жолнеров, неисправно получавших жонд, и подавить
подобное жолнерскому самоуправство козацкое. Он только что вернулся из Волошины,
где коронный великий гетман посадил на господарений престол дядю будущего
киевского митрополита, Петра Могилы, и возвратил польскому королю присвоенное
турецким султаном вассальство заднестровского князька. Полевой гетман коронный
стоял теперь у западной границы Волынского воеводства, в Кременце, и было у него
под командою всего 1.000 воинов. Видел он сам, как мало этого войска для подавления
украинного своевольства, и потому писал к киевскому и брацлавскому воеводам о
грозящей обществу и государству опасности, оповещал землевладельцев
перемынтльского, львовского, галицкого Подгорья, просил помочь ему в крайне
затруднительном положении. Все отвечали молчанием, как потентаты, которых сам
король, вместо призыва к долгу верноподданного и гражданина, увещевал явить
любовь к отчизне и позаботиться о собственной безопасности. „Вижу (доносил
Жовковский грустию Замойскому), что во всем этом, кроме жолнера, мало надежды, по
и тот изнуренный, оборванный, незаплаченный
„Было, однакож, это — явление повседневное (говорит откровенно изледователь
польской старины). Избалованные успехами, пренебрегали ми все и всех. Теперь
очевидная опасность будила нас от этой беспечности, и потому-то, при начале похода,
предводитель его должен билли» преодолевать тысячи препятствий, идти в огоп с
малыми силами “.
Наливайко знал, во что играет. Он держал паготове свое сбродное войско в
окрестностях Старого Константинова и Острополя, а две сотни его разместил по селам,
входившим когда-то в состав Острожчиньт, а теперь выделенных князю Кригатофу
Радикалу Перуну, как ивено“ жены его, Катерины Острожской. Царь Наливай,
очевидно, щадил князя Василия, и потому престарелый магнат спокойно проживал в
старокоистантиновском замке, как равнодушный, повидимому, зритель начавшейся
борьбы.
.
91
Лобода с запорожцами-лежал на ложах в Киевщине, и собрал под своим бунчуком
до В.000 Козаков. У него в таборе находились и женщины, которых не дозволялось
держать в Сечи, жены и дети козацкия. Титул гетмана принадлежал, однакож, в это
время Матвею Савуле, хотя гетманом величал себя тогда каждый предводитель