по материалам конференции «Достоевский в современном сознании» («Dostoïevski dans la conscience d’ aujourd’ hui»), прошедшей в том же году[96]. Конференция была посвящена тому, как видится творчество писателя современному человеку на расстоянии века, и как его тексты прочитываются с точки зрения юриспруденции, психоанализа, психиатрии и теологии.
Книга «Литературное творчество Достоевского» стала своего рода суммой французского достоевсковедения XX века и остается подлинным памятником науки о литературе, к сожалению, недостаточно известным в русской интеллектуальной культуре. В советской критике книга получила сочувственный отзыв Тамары Мотылевой в журнале «Вопросы литературы» за 1981 год[97]. Глава «Пространство и время в романах Достоевского» была опубликована в 1978 году в авторитетном издании Пушкинского Дома «Достоевский: Материалы и исследования»[98]. Наконец, можно напомнить, что В. А. Подорога активно использовал эту работу в своих размышлениях о литературе Достоевского[99].
Катто одним из первых среди французских исследователей систематически изучал строение текста произведений Достоевского. В своей работе он намечает три основных направления в исследовании творчества писателя. Первое — идеологический подход, в котором Достоевский ценится прежде всего как мыслитель, предметом изучения становятся его идеи, а его творчество служит для иллюстрации различных моральных, философских или религиозных вопросов. Второе направление — биографические изыскания, зачастую с уклоном в психоанализ. Третье же подразумевает изучение литературных текстов, творческой лаборатории писателя. Несмотря на то, что автор «Литературного творчества Достоевского» не пренебрегает ни идеологией русского писателя, рассмотрев в нескольких главах первой части работы исторические, литературные и философские источники формирования мышления создателя «Бедных людей», ни биографией автора, посвятив две пространные главы столь важным для его жизни проблемам, как болезнь и деньги, основный акцент в исследовании сделан именно на анализе творческого процесса у Достоевского, включающем, с одной стороны, изучение условий писательского труда и собственно поэтики литературных текстов, с другой — анализ времени и пространства романов Достоевского как основополагающих элементов романного мышления писателя.
Развивая лучшие традиции французской науки о литературе, включая в свои размышления методологические новации генетической критики, психоанализа литературного текста, психокритики, философской герменевтики, структурализма, Катто вместе с тем опирается на материалы российских историков литературы как дореволюционной, так и советской эпохи. Как исследователя и переводчика Катто интересовало устройство русского романа, его внутренняя организация в сравнении с романом французским. Катто считал необходимым предоставить читателю исторический контекст и культурологический комментарий, объяснить Достоевского для французов. Его исследовательский интерес всегда был сосредоточен на трех основных темах: фантастика у русских писателей, утопия и антиутопия, время и пространство в романе. Катто называет себя «биологом», «генетиком» от литературоведения. Его интересуют записные книжки, подготовительные материалы как источник. Он определяет свою задачу так:
найти константы в замысле, рождении и юности каждого текста и ухватить структуру законченного романа […] шаг за шагом следовать за писателем, чтобы […] понять идею и анализировать ее выражение[100].
Первая часть, «Творческая среда» («Le milieu créateur»), представляет своего рода гибрид биографического подхода и исследования поэтики. Катто исследует культурный багаж Достоевского, интеллектуальную и художественную среду, которая сформировала его вкус и повлияла на его становление как писателя. Известно, что с юности писатель «страшно читал» и что в разговорах и переписке с современниками он часто вспоминал прочитанное, давал советы по чтению, возвращался к впечатлениям, которое на него производили книги. Катто тщательно исследует круг чтения Достоевского, его вкусы в искусстве, образование, философские взгляды и отмечает удивительную способность писателя ухватить идею и сразу трансформировать ее в образы, так что отследить источник бывает довольно трудно. Во-первых, Достоевский часто черпал идеи из журналов, не заботясь об их достоверности. Во-вторых, на протяжении жизни Достоевский вел социально-политические и философские дебаты сначала как последователь утопического социализма, затем как славянофил — под маской почвенничества, и наконец как панславист и реакционер, никогда не будучи полностью предан ни одной из этих доктрин и никогда не расставаясь со своими сомнениями.
Вопрос о религиозности Достоевского и раньше интересовал исследователей, в том числе и во Франции, но если П. Паскаля интересовала проблема веры Достоевского, то Катто предпринимает попытку реконструкции его религиозной культуры. В разделе, посвященном философским взглядам Достоевского, Катто заостряет внимание на причудливом сочетании социалистического утопизма и религиозности. Французский исследователь приводит слова Достоевского о том, что уже в свой первый приезд в Петербург в 1837 году он беспрерывно сочинял в уме роман о венецианской жизни. Эти слова — «беспрерывно» и «в уме» — становятся своеобразными маркерами для концепции Катто, основанной на представлении о творческом процессе Достоевского как непрерывной внутренней работе, состоящей в постоянном диалоге с великими мастерами литературы. Катто считает, что Достоевский, с его способностью находить основную идею автора, стремился развить идею синтеза, объединяющего гениев всех времен и всех школ.
Как уже говорилось, в первой части книги, помимо скрупулезного изучения мира идей, важных для Достоевского, Катто исследует еще две константы жизни и творчества писателя — болезнь и деньги. Эти доминанты биографии писателя рассматриваются как факты его творческой реальности. Катто приводит тщательно составленную историю всех болезней, преследовавших писателя, равно как и недугов, которые постигали его персонажей. Зачастую болезнь Достоевского рассматривают как ключ к его творчеству, считая за отправную точку общую болезненность его персонажей. Катто отмечает, что Достоевский считал, что пишет лучше в состоянии напряжения, вызванного нервозностью, — и к этой идее он еще вернется в главе «Деньги». Он выделяет в творчестве Достоевского три периода, отражающих историю болезни писателя. Первый — до ареста и заключения, когда у Достоевского впервые зафиксированы регулярные припадки. Этот период отмечен неопределенностью: эпилепсия была недостаточно исследована и писатель не вполне понимал природу заболевания, поэтому, как считает Катто, наделял своих персонажей различными признаками нервных болезней, словно проверяя различные гипотезы. Он исследует безумие, нервозность и «диалектику желания и ее трагическое (и иногда гротескное) измерение». Во второй фазе, кульминацией которой стало появление в романе «Идиот» протагониста, больного эпилепсией, болезнью, недавно получившей медицинское признание, Достоевский принимает болезнь и ее темную сторону, приручает ее и делает неотъемлемой частью своего творчества. В последний период, наиболее отчетливо после «Бесов», патологическое как таковое искоренено и растворено в психологии, которая идет за пределы различения здорового и нездорового. Здесь уже болезненное служит для того, чтобы осветить глубины человеческой тайны, свойственные как патологическому, так и нормальному опыту. Катто отмечает, что реакцией на любое потрясение (припадок, страсть игрока, долги, траур, переутомление) у