Поэтому я и не сказала, что его хватка на моем плече слишком крепкая, что ему стоит притормозить, иначе я сломаю себе шею в туфлях стриптизерши на платформе, пока он тащил меня в раздевалку. Знакомое для меня место, он общался (не вербально), будучи уверенным, что это безопасная зона, в отличие от сцены (определенно) и зала, и какое-либо еще, доступное для других людей, которых он не знал.
Я просто двигалась с ним с такой же скоростью, как только могла.
Другой рукой он дважды стукнул по двери, проревев:
— Мужчина входит! — и так как колебался две секунды, чтобы дать девушкам одеться, вошел в комнату, тут я перевела дыхание и произнесла:
— Я в порядке, Мо, в безопасности. Все хорошо. Я здесь. С тобой. У тебя есть я. Да?
Он посмотрел на меня сверху вниз, напряженность и суровость исчезли с его лица.
Не окончательно, но хотя бы часть.
Мне и этого было достаточно.
Затем он втолкнул нас в раздевалку.
Стриптизерши высыпали наружу, как только мы вошли, Мо отпустил меня и закрыл дверь за последней девушкой.
Наконец я завязала пояс халата.
— Черт, — сказал он.
Я посмотрела на него, потом перевела взгляд туда, куда он смотрел, и увидела Карлу, одетую в халат, без стриптизерских туфель, сидящую за гримеркой, прижимая к щиколотке пакет со льдом.
Я бросилась к ней.
— О боже, девочка! Что случилось?
— Споткнулась, когда спускалась со сцены, — пробормотала она, опустив глаза на свою лодыжку, лежащую на колене.
— Ты сообщила Смити? — Спросила я.
Она отрицательно покачала головой и наконец подняла на меня глаза.
— Я еще немного по прикладываю лед, а потом вернусь на сцену.
Да.
Она должна была вернуться на сцену.
У нее было двое детей от двух разных отцов, оба оказались куском дерьма, отцы, а не дети (ее мальчики были великолепны).
У нее было трое ртов, которые нужно было кормить, ее мать была сукой, отец был пьяницей, ее брат думал, что все они зря занимали место на земле, особенно его сестра — стриптизерша, у которой было двое маленьких детей от разных мужчин (другими словами, ее брат был мудаком).
Она обладала убийственным телом, и прекрасно знала, как им двигать.
Это означало, что она танцевала на сцене в стрингах, хотя больше всего хотела отправиться домой к своим двум маленьким мальчикам, а затем посмотреть им в глаза на следующее утро, улыбнувшись.
Не то чтобы я не понимала Мо насчет моих танцев и раздевания перед клиентами. Понимала.
И Карла явно соответствовала представлениям Мо о том, что многие просто вынуждены таким образом зарабатывать себе на жизнь.
Смити платил хорошо, но чаевые были необходимы всем девушкам (включая меня), чтобы повысить качество нашей жизни (для некоторых из нас значительно), особенно, если кто-то сидел на твоей шеи.
От этих мыслей я вздрогнула, когда Мо присел рядом со мной на корточки и тихо сказал:
— Убери лед. Дай я посмотрю.
Я была шокирована, потому что он нечасто общался с девушками.
После двух последних дней, проведенных вместе, я поняла, что дело не в его неодобрении стриптиза, как такового. Дело было в том, что он был не таким уж разговорчивым парнем. Кроме того, он постоянно находился в клубе вместе со мной, присматривая за мной, а не для того, чтобы заводить с ними дружеские отношения. И наконец, он находился среди нас, в нашей среде, поэтому хотел сделать эту среду максимально безопасной для девушек, потому что сам по своей воли не мог выйти из этой среды, поэтому он старался не привлекать к себе повышенного внимания (невыполнимая задача для такого огромного парня, как Мо, но стоило отдать ему должное, он пытался).
Я уставилась на его лысую голову, борясь с желанием провести по ней рукой, когда он наклонился, чтобы взглянуть на ее лодыжку.
Затем я уставилась на его большую, с длинными пальцами, покрытую венами руку, которой он аккуратно взял ее ногу.
Ладно, он может и тащил меня с лестницы до гримерки без особых усилий.
И ясное дело, что он мог быть нежным.
Лучше бы мне этого не знать, потому что я не могла в какой уже раз дотронуться до него.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Дерьмо.
Он поднял голову и посмотрел ей в лицо, спросив:
— По шкале от одного до десяти, десять самое высокое, какая боль?
Он все еще нежно ощупывал ее лодыжку.
Она ответила:
— Три.
Я перевела взгляд на ее лицо и увидела, как она сморщилась от боли.
Мо выпрямился и пробормотал:
— Клади лед.
Карла снова положила лед.
Затем Мо посмотрел на меня сверху вниз, и по выражению его лица я поняла, что от него не укрылось, как она морщилась от боли, что означало, что щиколотка болела гораздо сильнее, никак не на «три».
Он подтвердил мою догадку, сказав:
— Большинство клиник сейчас закрыто, но ее нужно отвезти в отделение скорой неотложной помощи.
— Нет! — Крикнула Карла, и мы с Мо повернулись к ней. — Нет. Все пройдет.
— Скорее всего, у тебя не перелом, но сильное растяжение, — заявил Мо.
— Если растяжение, я на неделю уйду со сцены, — с тревогой ответила она.
При этих словах я наклонилась к ней.
— Карла, ты не можешь танцевать с вывихнутой лодыжкой.
— Лед должен помочь, — ответила она. — Мне просто нужно побольше его подержать.
— Тебе нужно позаботиться о своей ноге, чтобы не было хуже, — заметила я.
— Все будет хорошо.
— Нужно показаться врачу.
Она взволнованно покачала головой.
— Я не могу отправиться в отделение неотложной скорой помощи. Я прожду там целую вечность своей очереди. Мне нужно быть дома, чтобы отпустить соседку. Я плачу ей за час за то, что она присматривает за мальчиками. Она злится, когда я задерживаюсь.
В обычной ситуации я бы предложила самой поехать к ней домой и посидеть с ее детьми, отпустив соседку.
Но Мо никогда бы на это не согласился, поэтому я сказала:
— Я позвоню маме.
Карла снова отрицательно покачала головой.
— Ты не можешь этого сделать, Лотти. Сейчас уже одиннадцать вечера.
Я улыбнулась ей.
— Моя мама любит детей, любит тебя, и она из тех людей, которые готовы помочь всегда. И ты знаешь Текса. Он — король, когда девушка попадает в беду. Они приедут.
— Текс может напугать моих мальчиков, — пробормотала она.
Это было правдой.
— Может, но, в конце концов, он заставит их есть у него из рук, — сказала я правду. — Но сейчас они спят, и ты будешь дома до того, как они проснутся, так что они даже его не увидят, — она посмотрела на свою лодыжку, потом на меня.
— Я не могу уйти со сцены на неделю, Лотти.
Я протянула руку и сжала ее запястье.
— Съезди в больницу. Узнай, насколько все плохо, — я подвинулась ближе на своих платформах и напомнила ей, — ты же знаешь, если тебе придется сделать перерыв в работе, мы позаботимся о тебе. Ты же знаешь, детка.
Она снова отрицательно покачала головой.
— Я не могу обращаться с просьбой о помощи к девочкам. У вас у всех имеются свои счета, которые нужно оплачивать.
— Тебе не стоит об этом думать, мы поможем. Мы разозлимся, если ты не позаботишься о себе. И вообще, Смити скорее отрубит себе руку, чем не поможет тебе и твоим ребятам. И ты это тоже знаешь.
Она посмотрела на Мо, прежде чем прошептала:
— У Смити и так голова кругом идет от проблем.
Все девчонки знали о моем психе. Всех их опросили, им всем было поручено следить за потенциальным психом, который мог появиться в клубе.
Они знали, что этот псих объявил на меня охоту, поэтому беспокоились обо мне, и это давало мне больше пищи для лелеянья самой огромной обиды, которую я когда-либо затаила на этого упомянутого сумасшедшего.
Несмотря на свои мысли, я снова улыбнулась и сказала:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Это необычно для мужчин, но Смити может работать в многозадачном режиме.
Карла снова посмотрела на свою лодыжку.
— Можно я ему позвоню? — Спросила я. — Он отвезет тебя в больницу.
Она посмотрела на меня.