него по упрямому своеволию?
— Я бы не назвал Вас неподатливой, — опять вернулся он к своей монотонной манере разговора, — вся вина за случившееся лежит исключительно на мне. Ваша жизнь была настолько хорошо организованной, что в ней практически не оставалось места для какого бы то ни было морального дискомфорта, поэтому от меня и не требовалось никаких особых наставлений — разве что в редкие моменты Вашего раздражения, истинные причины которого я не сумел разглядеть.
— Да неужели Вы не видели, что это не жизнь была, а пресс штамповочный, — со злостью бросила ему в лицо Марина, — в котором все, что за пределы образца выходит, безжалостно отрубается?
— Не видел, — признался он, еще ниже склонив голову. — Я попал к Вам за пять лет до… конца — к тому времени Ваша жизнь уже полностью сформировалась, и мне казалось, что она Вас вполне удовлетворяет, оставляя Вам массу времени для морального самосовершенствования. Главным ее средоточием была для Вас семья, в которой Вас окружали любящие, заботливые люди, на работе у Вас не было ни завистников, ни конфликтов…
— Конечно, не было, если мной все дырки затыкали! — фыркнула Марина.
— В каком смысле? — быстро спросил Стас, напряженно вглядываясь ей в лицо.
— А в том, что девочка на подхвате была! — процедила Марина сквозь зубы. — Никаких серьезных дел ей не поручали, не говоря уже о самостоятельном направлении работы — ей самовыражаться дома, на кухне велено было.
— И поскольку у Вас это никогда не вызывало протеста, — продолжил так, словно его и не прерывали, Маринин бывший ангел, — я счел это неоспоримым доказательством того, что Вы не подвержены болезни карьеризма и предпочитаете направить свои помыслы на поиски более высокого смысла жизни.
— Никогда? — не поверил я своим ушам, покосившись на Марину. Не протестующая Марина — это было что-то вроде ледяного кипятка.
— На моей памяти — никогда, — подтвердил он все также бесчувственно. — Как я уже говорил, вспышки Вашего недовольства были настолько редкими, происходили из таких мелких, банальных причин, что Вы всегда подавляли их самостоятельно — или Вашим близким достаточно было одной-двух рассудительных фраз, что вернуть Вас в доброе расположение духа. Оно же казалось мне истинной сущностью Вашей личности, и свою задачу я видел в поддержании его всеми доступными мне методами.
— И тебе ни разу не пришло в голову, — потрясенно спросил я, вспомнив начало своей работы с Татьяной, — что за этими безобидными облачками пара может скрываться кипящая внутри лава? Которая в один прекрасный момент может разнести все к чертовой матери?
Тоша резко глянул в мою сторону, явно вспомнив о своем вечно безоблачном общении с Галей.
— Ни разу, — ответил Маринин бывший ангел почти шепотом. — Я только в последние… часы, когда Вы встретились со старыми друзьями, понял, что раньше у Вас была совсем другая жизнь, от которой Вам пришлось отказаться, расставшись с ними навсегда.
— А из-за чего ты с друзьями-то поссорилась? — удивленно спросила Татьяна.
— А я не ссорилась, — хмыкнула Марина, — меня от них увели — мягко, под локоток. А их пнули незаметно, чтобы следом за мной не бежали.
Татьяна, прищурившись, повернулась к Марининому бывшему ангелу и начала набирать в рот побольше воздуха.
— Не он, — коротко добавила Марина. — Муж… заботливый. Чтобы в гнезде сидела, как в клетке позолоченной, и чтобы не на что даже сквозь прутья смотреть было. Ему-то виднее было, где и как мне лучше будет.
Стас с Максимом переглянулись и одновременно уставились на меня — с одинаково невинными лицами. Я резко выпрямился — это что еще за намеки? Я Марине даже в отдаленные родственники не рвусь — хватит мне и того, что по-дружески приходится ее журить. Мягко. Время от времени. Когда у нее вообще тормоза отказывают. В смысле, в голове.
— Это я тоже тогда понял, — опять забубнил Маринин бывший ангел, — а также и то, что под Вашим спокойным, уравновешенным обликом скрывается постоянно готовый к самопожертвованию, привыкший подавлять все порывы своей души и очень несчастливый человек. — Тоша опять вздрогнул, нахмурившись. — Которого я не дал себе труд разглядеть. И прийти на помощь которому я уже не успел. Впрочем, — добавил Маринин бывший ангел, подумав, — я считаю своим долгом сказать, что в тот момент я даже не знал, как это сделать.
— Почему? — вырвалось у Тоши, словно против его воли.
— Я был практически уверен, что вся Ваша жизнь, — ответил Маринин бывший ангел так, как будто вопрос задала Марина, — сосредоточена не так даже на семье, как на детях. И любая попытка изменить ее могла…
— Что? — потрясенно выдохнула Татьяна, с испугом переводя взгляд с Марины на ее бывшего ангела.
— Это точно, — процедила Марина с тихим бешенством в голосе, — этот урод у меня бы детей отобрал.
Внезапно Максим чуть подался вперед — Тоша яростно зашипел, уставившись на него с жаркой ненавистью.
— Минуточку, что значит — отобрал? — задохнулся я, представив себе всю свою последующую земную жизнь без моего парня, и от ужаса накинулся на Марининого бывшего ангела: — А к руководству обратиться? А на ноги всех поднять? А общество защиты прав ребенка привлечь? А карателей вызвать — с адвокатами и… костоломами?
— Братцы, — медленно проговорил вдруг Тоша, все также глядя на Максима… а нет, куда-то поверх его плеча, — по-моему, у нас большие неприятности.
После случайной встречи с Мариной и ее спутниками наша с Тошей неспешная прогулка превратилась в поездку на американских горках — с такими стремительными виражами, что я просто не успевала реагировать. Только на то меня и хватало, чтобы вцепиться в борта кабинки здравого смысла и не вылетать на каждом крутом повороте из русла развития событий — об управлении ими уже даже и мысли не возникало.
Не успел мой ангел примчаться на место той встречи, как у меня сложилось впечатление, что он так перенервничал из-за моей, им несанкционированной отлучки из дома, что перестал адекватно реагировать на увиденное и услышанное. У него словно скремблер в голове включился, преобразующий поступающую в уши информацию в нечто, совершенно отличное от оригинала.
Не успели мы подойти к столику Марины, чтобы выяснить, кем же на самом деле является ее неизвестный мне спутник, как мне самой показалось, что в атмосфере какие-то помехи возникли, существенно искажающие слова собеседников. Выяснилось, что этот самый загадочный Максим — вовсе не двуликий персонаж, как полагали мой ангел с Тошей, а самый, что ни на есть, старый злодей из Галиной жизни, нацепивший на себя кучу масок, чтобы ввести побольше народа в заблуждение.
Не успела я