от Барбары, пришедшему две недели назад, а написанному полутора месяцами раньше.
Мой самый любимый муж!
Барбара иногда злоупотребляла превосходной степенью. «Самый любимый», строго говоря, подразумевало, что у нее по меньшей мере три мужа (но зато Хорнблауэра она любит больше других).
Скоро к тебе прибудет гость, мистер Чарльз Рамсботтом, миллионер, намеренный совершить путешествие в Вест-Индию на старом военном бриге, который приобрел в качестве яхты и назвал «Абидосской невестой» [65] . Он появился в обществе совсем недавно, после того как унаследовал отцовское состояние: брэдфордское сукно и поставки мундиров для армии! Однако, невзирая на происхождение, он имел в свете большой успех, возможно, потому, что умен, холост, немного эксцентричен и, как я уже писала, миллионер. В последнее время я часто виделась с ним в очень хороших домах и рекомендую его тебе, любимейший, хотя бы потому, что он завоевал крохотный уголок в моем сердце очаровательной смесью почтительности и внимания, которую я нашла бы неотразимой, не будь я замужем за самым неотразимым мужчиной в мире. О нем весьма положительно отзываются как члены правящей партии, так и оппозиция, так что он может стать заметной фигурой в политике, если когда-нибудь решит ею заняться. Не сомневаюсь, что он привезет рекомендательные письма от людей куда более влиятельных, нежели твоя любящая жена…
Хорнблауэр перечитал письмо до конца, хотя о мистере Чарльзе Рамсботтоме там больше ничего не было, и вернулся к первому абзацу. Он впервые видел слово «миллионер», которое Барбара упомянула дважды, и оно сразу ему не понравилось. Невозможно вообразить, что у кого-то есть миллион фунтов, причем, надо понимать, не в акрах земли, а в фабриках, акциях и облигациях, а также на счету в банке. Существование миллионеров, вне зависимости от того, как принял их высший свет, было так же отвратительно, как и слово, порожденное новым явлением. А этот еще и проявлял внимание к Барбаре, что не добавляло к нему симпатий. Хорнблауэр вновь взял подзорную трубу и стал смотреть, как большой бриг готовится бросить якорь. Быстрота, с которой убрали паруса, свидетельствовала о многочисленности матросов. Как главнокомандующий эскадры, вынужденный отчитываться перед скаредным адмиралтейством за каждый пенс, Хорнблауэр знал, сколько это стоит. Мистер Рамсботтом тратит на свою игрушку деньги, которых хватило бы тысяче семей на хлеб, пиво и ветчину.
Бриг образцово привелся к ветру и бросил якорь. Будь это судно его эскадры, Хорнблауэр бы удовлетворенно хмыкнул, сейчас же он хмыкнул со смесью зависти и презрения и принялся ждать неизбежного визита.
Визитная карточка с надписью: «Мр. Чарльз Рамсботтом» – стала хоть мелким, но утешением – наконец-то Хорнблауэр встретил фамилию еще неблагозвучней собственной. Впрочем, ее обладатель произвел более приятное впечатление. Он был невысок, строен, лет двадцати на вид и – считать это достоинством или недостатком – чрезвычайно хорош собой: черноглазый брюнет с чертами, которые принято называть точеными, сильно загорелый после нескольких недель в море и ничуть не похожий на торгаша. Темно-зеленый фрак и парадные белые панталоны свидетельствовали об отменном вкусе.
– Моя жена писала мне о вас, мистер Рамсботтом, – сказал Хорнблауэр.
– Это очень любезно со стороны леди Хорнблауэр, но я не удивлен, ибо она воплощение доброты. Могу ли я вручить вам рекомендательные письма от лорда Ливерпуля и епископа Уилберфорса, милорд?
Значит, Барбара угадала, что Рамсботтом заручится поддержкой в обеих партиях: он привез письмо и от самого премьер-министра, и от видного члена оппозиции. Хорнблауэр проглядел оба. За официальными формулировками явственно проглядывала сердечность.
– Превосходно, мистер Рамсботтом. – Хорнблауэр постарался взять тон, который, по его мнению, приличествовал в разговоре с человеком, только что выложившим рекомендательное письмо от премьер-министра. – Чем могу быть вам полезен?
– Благодарю, милорд, но я пока ни в чем не нуждаюсь. Разумеется, мне надо будет пополнить запасы воды и провианта, но у меня очень толковый казначей. Я намерен продолжить путешествие по этим очаровательным островам.
– Конечно, – ответил Хорнблауэр тоном, которым говорят с сумасшедшими. Он не мог вообразить, зачем кому-то добровольно заходить в эти пиратские воды и уж тем более посещать места, где свирепствуют малярия и желтая лихорадка, а гражданские войны и революции убивают больше людей, чем даже болезни. – Удобно ли вы разместились на «Абидосской невесте»?
Восемнадцатипушечные бриги всегда славились своей теснотой и неповоротливостью.
– О да, спасибо, милорд. Я облегчил ее, изменив число орудий. Теперь там лишь двенадцать пушек – две длинные и десять каронад. Двадцатичетырехфунтовые вместо двадцатидвухфунтовых.
– То есть вы по-прежнему сможете отбиться от пиратов?
– Да, милорд. А с уменьшением веса и новым распределением парусов она, надеюсь, стала маневреннее и ходче.
– Ничуть в этом не сомневаюсь, мистер Рамсботтом, – ответил Хорнблауэр, не лукавя.
Боевые бриги обычно забиты пушками и боеприпасами до предела возможностей конструкции и людей, так что даже незначительное уменьшение нагрузки даст заметный выигрыш и в мореходных качествах, и в комфорте.
– Мне было бы очень приятно, – продолжал мистер Рамсботтом, – если бы я уговорил вашу милость посетить меня на борту. То была бы огромная честь и для меня, и для команды. Не согласится ли ваша милость отобедать на «Абидосской невесте»?
– Мы обсудим это после того, как вы отобедаете у меня, – ответил Хорнблауэр, вспомнив, что людей, явившихся с вескими рекомендациями, положено приглашать на обед.
– Вы чрезвычайно любезны, милорд. Я, разумеется, должен буду при первой возможности посетить его превосходительство.
Улыбка, которой сопровождались эти слова, и впрямь была очень обаятельной: Рамсботтом показывал, что принимает светские условности. Всякий, прибывающий на Ямайку, обязан первым делом нанести визит вежливости губернатору. Однако Рамсботтом – не обычный