было подумать, что там произошло.
– Еще раз.
И опять взрыв прямо в пещере.
– Еще раз… Нет! Погоди.
Над парапетом появились люди – кто-то выжил после взрывов. Две фигуры – крохотные куколки в объективе подзорной трубы – на мгновение словно повисли в воздухе. Хорнблауэр повел трубу за ними. Одна из фигурок вошла в воду, подняв фонтан брызг. Другая упала на камни и разбилась. Хорнблауэр вновь поднял трубу. С парапета сбросили лестницу. Еще одна фигурка полезла вниз, за ней другая. Он со стуком сложил подзорную трубу.
– Капитан Сеймур! Отправьте своих людей взять пленных.
Ему не пришлось своими глазами наблюдать ужасы пещеры: разорванные тела, вопящих раненых, однако он вполне ясно увидел их мысленным взором, пока слушал отчет Спендлава, поднявшегося на карниз по лестнице. Все завершилось. Раненых перевяжут, уложат на носилки и понесут туда, где их ждет неизбежная смерть. Остальных, скрутив им руки, погонят следом. Курьер поскачет к губернатору – сообщить, что пиратское логово уничтожено и солдат можно вернуть в казармы. Хорнблауэру не пришлось смотреть на несчастных, которых он победил. Охотничий азарт схлынул. Вчера перед ним встала задача, он принялся за нее математически, как за вычисление долготы по лунному альманаху, и в конечном счете решил. Однако мера успеха будет выражена в числе повешенных, убитых и умерших от ран. А он взялся за эту задачу из гордости, чтобы восстановить самоуважение после унизительного плена. Уговоры, что без него то же самое сделали бы другие, ценою болезней и тягостных для острова трат, не действовали – он лишь с презрением обозвал себя казуистом. Хорнблауэру редко случалось совершить поступок, который Хорнблауэр бы одобрил.
И все же он испытал циничное удовольствие от своего высокого ранга, от того, что может бросить Сефтону и Сеймуру короткий приказ как можно скорее вывести людей на берег из пропитанного ночными миазмами тропического леса, а самому отправиться на корабль, где ждет приличный обед – пусть даже в утомительном обществе капитана Фелла – и приличная постель. А как же приятно было узнать, что капитан уже пообедал и, значит, можно поесть в компании флаг-адъютанта и секретаря. Увы, и в этом ложе из роз оказался смятый лепесток, который Хорнблауэр обнаружил, когда без всякой задней мысли решил проявить доброту.
– В моем рапорте о вас добавится еще несколько строк, – сказал он Спендлаву. – Выйти с белым флагом было отважным поступком.
– Спасибо, милорд. – Молодой человек уперся глазами в скатерть и забарабанил пальцами, прежде чем добавить с нехарактерной нервозностью: – Тогда, возможно, ваша милость не откажется замолвить за меня слово еще в одном месте?
– Конечно, – ответил Хорнблауэр, все еще ничего не подозревая. – Где?
– Спасибо, милорд. Именно об этом я думал, совершая тот пустяк, который вы любезно одобрили. Я буду очень признателен, если ваша милость возьмет на себя труд хорошо отозваться обо мне в присутствии мисс Люси.
Люси! Хорнблауэр совершенно о ней позабыл и от неожиданности не сумел сразу взять себя в руки. Спендлав, оторвав взгляд от скатерти, увидел на лице адмирала явственное изумление.
– Мы шутили о выгодном браке, милорд, – сказал Спендлав. Особая тщательность, с которой он выбирал слова, говорила о силе переживаний. – Для меня бы ничто не изменилось, будь мисс Люси бесприданницей. Милорд, мои чувства очень глубоки.
– Она очаровательная молодая особа, – выговорил Хорнблауэр, отчаянно пытаясь выгадать время.
– Милорд, я люблю ее! – воскликнул Спендлав, отбрасывая сдержанность. – Я люблю ее всем сердцем! На балу я пытался привлечь ее внимание, но безуспешно.
– Мне грустно это слышать.
– Я не могу не видеть, что она восхищается вами, милорд. Она постоянно говорила о вашей милости. Еще тогда я понял, что одно ваше слово будет значить больше, чем целая моя речь. Если вы скажете это слово, милорд…
– Я уверен, вы переоцениваете мое влияние. – Хорнблауэр выбирал слова так же тщательно, как Спендлав, но, он надеялся, не настолько очевидно. – Хотя, разумеется, я сделаю, что смогу.
– Мне нет надобности повторять, как я признателен вам, милорд.
И это умоляющее создание, этот жалкий влюбленный – тот самый Спендлав, который хладнокровно спрыгнул в темноте с шестидесятифутового обрыва. Хорнблауэр вспомнил губы Люси на своей руке, вспомнил, как она ползла за ним на коленях, и решил, что чем меньше он будет вмешиваться, тем лучше. Страсть девочки к немолодому мужчине, скорее всего, быстро пройдет, а память об унижении будет для нее так же болезненна, как и для него. Люси из гордости захочет показать ему, что он не единственный мужчина в мире, а лучший способ это продемонстрировать – выйти за другого. Так что шансы Спендлава сейчас довольно высоки.
– Если добрые желания помогают, от всей души желаю вам успеха, Спендлав.
Даже адмиралу приходится тщательно выбирать слова. Двумя днями позже он известил губернатора, что отбывает немедленно.
– Утром я вывожу мою эскадру в море, ваше превосходительство.
– Вы не останетесь на повешения? – изумился Хупер.
– Боюсь, что нет, – ответил Хорнблауэр и зачем-то добавил: – Повешения мне противны.
Замечание было не только излишним, но и глупым, как стало ясно по ошеломленному лицу Хупера. Тот едва ли бы удивился больше, скажи Хорнблауэр, что он противник повешений, – и это было бы очень недалеко от истины.
Пушки Карабобо
Корабль выглядел в точности как боевой – немудрено, ведь до того, как его продали с торгов, он был британским военным бригом. Сейчас его гражданскую принадлежность выдавал лишь вымпел королевской яхтенной эскадры вместо военно-морского. Хорнблауэр отложил подзорную трубу, через которую наблюдал, как судно входит в Кингстонскую гавань, и вернулся к письму