даешь себе в этом отчет? Математики, историки, кибернетики! Мы их учим в школе мечте, поэзии, учим стремиться в широкий мир, к большим делам, высоким поступкам! А показать, что мир этот рядом, помочь им открыть его для себя чаще всего и не умеем!
— Здравствуйте! — насмешливо скрестив руки на груди, остановился он. — Скажи, что мы пожалели для школы? Нужны мастерские? Пожалуйста, на самом высоком уровне! Кабинеты? Берите средства, закупайте, что необходимо! Экскурсии, вечера, встречи с лучшими людьми, туристические поездки… есть наставники, оплачиваем летнюю практику…
— Успокойся ты, сядь, — сказала Валентина, видя, что муж снова замаячил по комнате. — Это для всех, а ведь каждый человек еще и сам по себе… Ты вот пробуешь отстоять Шулейко. Тебе не безразличен его уход, будто с кровью отрывают… И молодых надо так ощущать… А мы в общем-то равнодушно подписываем справки, не думая о том, что уходит, быть может, такой вот Шулейко, прирожденный животновод или механизатор… Будет парень без охоты слесарить в городе, девушка — сидеть за кассой в магазине, и так вяло, безрадостно пройдет у них целая жизнь. Ты-то ведь понимаешь, Володя, что человек должен иметь дело, в котором чувствует себя мастером, а без этого мается как неприкаянный, порой сам не понимая, что с ним.
— Да, это верно, — сел-таки на кровать Владимир. — Многие именно маются… Но чтобы каждый нашел себя, это ведь мечта, идеал.
— Пока мечта, Володя, пока. Но ведь уже ищем пути… слабо еще, робко, но ищем. Тут надо использовать все. Вот ты сам когда был у нас в школе? Первого сентября, на торжественной линейке? Пришел бы ты, Володенька, на такое вот комсомольское собрание в десятый «а», послушал бы, что хотят ребята видеть вокруг, рассказал бы им, каким будет колхоз через пять, десять лет, как они необходимы для осуществления этого будущего!
— Бывают наши товарищи, ты сама говоришь.
— Разве мало людей, которые хорошо работают, а что их привлекает в этой работе, не могут сказать, — разгорячилась Валентина. — Ребятам нужна романтика. И она есть в любом деле. Только не сусальная, как мы ее порой пытаемся представить, а трудная, горькая подчас — и все же счастливая!
— Мы тут считали сегодня, невеселая выходит картина, — рассеянно проговорил Владимир. — Пять лет назад у нас было полторы тысячи трудоспособных, сейчас только тысяча сто. И восемьсот пенсионеров. Решили с весны строить дом для молодоженов, со всеми удобствами. У тебя там, среди твоих подопечных, не намечается?
— Что не намечается? Молодожены?
— Ну да, — сказал вполне серьезно Владимир, ероша и без того взлохмаченные волосы. Ему, видимо, позарез нужны были эти самые молодожены, ведь что может удержать человека на месте, как не семья. — Явился к тебе Огурцов-старший?
— Явился, после приказа Тамары Егоровны. Весь в кожаном, куртка на молниях. Где только достал? Смуглый, глаза хитрые-хитрые. Похлопывает одной перчаткой о другую: «Рад побеседовать, к сожалению, срочно вызвали в район, заскочил предупредить».
— Портрет точный, — рассмеялся Владимир. — Подожди, какой район? Днем видел его у дальних прудов, рыбу, что ли, ловили…
— Неужели обманул? — опешила Валентина. — Ну, знаешь!
— Может, я ошибся, мало ли похожих машин… — В глазах Владимира прыгали чертики.
— Эх вы, а еще руководители! Не ври уж, не умеешь ты этого. Будто детвора, играете в прятки. А у мальчика, может, ломается вся судьба.
— Так уж и ломается! Научилась у Бочкина гиперболам! — Владимир, все еще улыбаясь, поднял трубку телефона. — Квартиру Шулейко. Лидия Ильинишна? Что там было, в области? Вручали знамя по животноводству? Наша Федченко сидела в президиуме? Добре! Кстати, ты не спросила ее, когда они выедут наконец с хутора? Сколько раз говорили, квартира ждет… Мать помирает? Она третий год помирает! А у нас эта хата торчит как бельмо на глазу! Клин зяби не вспахан! Так что поставь перед фактом, ясно! Ну, все. Привет супругу, — положил трубку на рычаг.
— Старая Федченко действительно умирает, Володя.
— Но ведь мы даем квартиру со всеми удобствами!
— А она хочет умереть в своей хате, где прожила всю жизнь. Что тебе, Володя, тот клин? Хату снести недолго, вокруг все вспахано, успеете весной.
— Вот-вот, будто подслушала Лидию Шулейко. У нас план, моя дорогая. Он нами командует. Хотим не хотим, приводится подчиняться.
— Можно же как-то по-доброму…
— Можно. Разве я против доброты? — согласился Володя. — Но не там, где дела жмут, не в ущерб делу. Ну, все, сплю. Завтра опять на рассвете. — Лег, натянув одеяло на уши, отвернулся к стене.
Через минуту он уже мирно посапывал. Валентина ушла в комнату Алены, села к столу. Работа привычно спорилась, но где-то, вторым планом, текли невеселые мысли. Володя, конечно, шутит насчет доброты, он любит так вот разыграть, «завести» ее… Но как часто люди на самом деле недобры, невнимательны друг к другу. Вот Огурцов — руководит целым заводом, а сыном заниматься не хочет. Роме нужен отец, внимание отца, вообще, если неблагополучно с мальчиком, ищи причину в семье. Плохо, что в школе мало учителей-мужчин, вон как тянутся мальчишки к Ивану Дмитриевичу… А у Володи разве было время для Алены? Только ворчал, если что-либо в ней не нравилось. И все-таки дочка любит его, Валентина сумела воспитать в ней эту любовь… Давно уже Валентина поняла, что в семье кто-то должен все взять на свои плечи, прощать, уступать, «регулировать климат», иначе ладу не будет. В своей семье она всегда брала это на себя. В школе у них «регулирует климат» Тамара Егоровна, человек твердых мнений и строгих поступков. А Володя — задумывался ли он когда-либо над этим? Он умница, но порой поддается текучке. Нет ничего страшнее текучки, она обезличивает, стирает людей. Валентина до сих пор помнит, как была в Москве, в ЦУМе, — тысячи людей спускались и поднимались по лестницам всех шести этажей, нескончаемой вереницей шли мимо прилавков, что-то рассматривали, требовали, покупали. Продавщицы устало и неприязненно делали свое дело, им было все равно, что, кому, как и сколько продать. Не было лиц, характеров, вкусов, просто серый, нескончаемый, шумливый поток. Валентине стало страшно тогда, она ушла из магазина, устав от одной этой безликой толчеи. Как хорошо дома, в Рафовке, прийти в магазин, где все тебя знают. Покажут, посоветуют, выберут что нужно. А и не выберут — встретят и проводят приветом.
«Доброта не в ущерб делу…» Ах, Володя, Володя, не оттого ли все зло на свете, что даже добрым в душе людям подчас некогда сделать добро? А ведь все на свете неразделимо, все тесно связано, добрые действия влекут за собой добрые следствия, а зло