Приятно, что ребята умеют неплохо говорить, не лишены чувства юмора.
— Самая глубокая и серьезная работа на этот раз у Фортова, — сказала Валентина и подошла к Коле, который, видимо, не ожидал этих слов: у него вспыхнуло и сразу побледнело лицо. — Сочинение поражает знанием темы, гражданственностью, силой вложенных в него чувств. — Николай смотрел на нее так, что Валентина вдруг поняла: он не станет читать вслух, слишком личное вложено там, в сочинении… Она лихорадочно соображала: что делать? Бить отбой? Уже поздно, и жаль — работа все-таки самая лучшая. Может быть… — Я думаю, Коля немного скажет, как пришел к этой теме, — завершила она обращение к Фортову.
Юноша поднялся рывком, отвел обеими руками со лба беспорядочно отросшие волосы. «При отце носил короткую стрижку», — отметила про себя Валентина. Начал хрипловато, нехотя:
— Я люблю картины художника Валентина Серова. Люблю читать о нем. Как-то удалось достать его биографию, там описана история всех картин. Особенно запомнилась картина «Солдату́шки, бравы ребяту́шки, где же ваша слава?» — Он словно выталкивал слова, каждое падало как бы отдельно, с трудом. — Была такая песня, ее во время борьбы болгар с турками сочинили, когда наши русские солдаты помогали болгарам биться за свободу. — Коля замолчал, переминаясь с ноги на ногу, и вдруг сел. — Читать я не стану, ничего там нет интересного, — принялся свертывать сочинение в трубку.
Класс замер, напряглась Тамара Егоровна… Валентина, словно не замечая тревожной этой тишины, не спеша взяла тетрадку из рук юноши, расправила ее.
— Тогда разреши мне. Доверяешь?
Что-то растерянное мелькнуло в его взгляде, мелькнуло и пропало, словно он понял… Не крикнул, не возразил, лишь прикрыл руками голову, как в момент смертельной опасности. «Не бойся, — хотелось сказать Валентине. — Ты же знаешь, я тебя не предам».
Она читала вслух, и воздух в классе будто накалялся, звенел от растущего напряжения. Сочинение вылилось одним духом, как бывает в час огромного душевного всплеска. Те жгучие, порой слишком жестокие фразы, несущие в себе глубоко личное — видимо, их страшился Коля, — Валентина опустила. Юноша ободрился, сел свободней, отнял руки от лица…
— Я сейчас четко поняла, за что они вас любят, — сказала Валентине Тамара Егоровна по дороге в учительскую. — Что-то в работе Фортова страшило его самого. И вы это опустили, не так ли?
— Наверное, вообще не надо было читать… — устало отозвалась Валентина.
— Но работа действительно очень интересная, — остановилась возле своего кабинета директор. — Слышали, сколько вызвала она споров! И потом, мальчик к вам проникся доверием… Впрочем, они все давно прониклись. Мне, хоть и стараюсь, места не остается. Жаль, с одной стороны, но и рада, что дети так вот могут любить учителя.
— Валентина Михайловна, вы на комсомольское к нам придете? — догнал их запыхавшийся Костя Верехин. И смущенно обернулся к директору: — Тамара Егоровна, вы уже знаете… как наш классный руководитель… У нас разговор о профессиях, мы заведующего откормочником пригласили, механика…
Комсомольское… Валентина улыбнулась, невольно подумав: сколько уже лет она ходит на комсомольские собрания. Будто живет вечной молодостью. Ребята вновь и вновь решают свои проблемы, казалось бы, привычные Валентине. Но ведь это всегда новые дети, и проблемы для них насущны, новы. Многое помнится ей, многое ушло; позабылось, однако свое первое трудовое комсомольское собрание и то, что последовало за ним, она не забудет никогда…
16
Собираться начали только в девятом часу. Валентинка, устав от ожидания, с удивлением смотрела на усаживающихся за парты людей: вот так дяди и тети! Она привыкла связывать со словом «комсомол» юное, непосредственное. А тут — рослый, солидный народ. Пришла даже Осипова и с ней тяжеловесный длинноносый парень. Бухнулся на парту рядом с Валентинкой, протянул ручищу:
— Будем знакомы. Дубов. О вас слышал.
В президиуме уселись Катя и Нина Осипова. Катя стала читать по тетрадке доклад, невнятно, спеша. Люди все еще подходили. Вот, сбросив на плечи платок, села на крайнюю парту Надя, следом за ней показался Сашка. И он комсомолец?
— Перейду к конкретным фактам, — более четко сказала Катя, и Валентинка прислушалась. — О задачах агитколлектива я уже сообщила, скажу теперь, как работают наши агитаторы. Осипова, — взглянула на Нину, — регулярно проводит беседы на своей десятидворке. Еще Паутова, Дубов. Остальные комсомольцы бездельничают, в частности Конорев.
— Я работаю! — выкрикнул Сашка.
— Невелика работа — молоко да солому возить, — усмехнулся Дубов.
— А в конторе штаны протирать — велика работа? — вновь выкрикнул Сашка.
— Не обращай внимания, Вася, — успокоила Дубова Катя. — Конорев опять, верно, выпил.
— Не пил я и пить не собираюсь! — озлился Сашка. — А болтать зазря с бабами и детишками не умею и не буду. Они вон спрашивают, почему по фунту на трудодень дали, зерна-то собрали много. Что я им отвечу? Что лапниковы всякие с прихлебателями колхоз разбазаривают? Что такие кряжи, как Дубов, задарма их вдовий хлеб жрут?
— Как задарма? — оторопел Дубов. — Да я день и ночь… я четыре года воевал!
— Не ты один, все воевали! И нечего из себя героя ставить!
Катя стучала карандашом по столу. У Нади горели щеки. Дубов поднялся, порываясь что-то сказать, но Катя осадила его движением карандаша. Девчата помоложе спокойно щелкали семечки.
— Дел ищете? — Оглядела всех зеленоватыми глазами Осипова. — Они под носом, дела-то. На ферме какой день сена нет, коровы с голоду ревмя ревут. Собраться бы да проложить дорогу к стогам, а?
— Кстати, чуть не забыла, товарищи, — вмешалась Катя. — Завтра коммунисты организуют воскресник по подвозке сена. Думаю, мы присоединимся.
— Во-во, только и умеем присоединяться! — хохотнул Сашка. Катя лишь презрительно повела бровью.
Разошлись, собственно, ничего не решив. Первой улетучилась Катя, за нею выскочили, смеясь и толкаясь, девчата. Ушел Сашка. Надя медленно повязывалась платком. Дубов все утирал и никак не мог досуха вытереть вспотевшее лицо, Осипова сидела за столом, рассеянно перебирая пуговицы плюшевой жакетки. Что-то не было договорено на этом собрании, как-то не так оно кончилось.
— Пойдемте ко мне, посидим, — подчиняясь безотчетному порыву, сказала Валентинка. — Вы, Надя… Нина.
— Забирайте и этого, — поднялась Нина, кивнула на Дубова. — Отчего не посидеть.
Через двор шли молча, всем было неловко. Валентинка лихорадочно соображала, чем угостить ребят. Чаем? У нее нет сахару. И хлеба. Есть, правда, варенье, еще от мамы осталось…
Распахнула дверь, зажгла лампу.
— Ой, как пусто у вас! — удивилась Осипова. — Хоть пляши!
— А вы спляшите! — обрадовалась Валентинка и взяла гитару. — Что вам, «барыню», вальс?
Валентинка играла с увлечением: давно не брала в руки гитару, чтоб звучала она для других… Девушки, кружась друг перед другом, дробно стучали каблуками, выкрикивали частушки. Дубов