Весть о краже дошла до зава. Весь персонал был поднят на ноги. Бобриков лежал в учительской с компрессом на голове.
Помощник зава Иона Никитич, вспотевший и запыхавшийся, обыскивал здание. Поиски привели его на чердак. В углу маячили какие-то фигуры и скупо светил глазок карманного электрического фонаря. Иона Никитич подкрался неслышно. Он явственно различил трех ребят. Около них валялся портфель, они разочарованно рылись в нем и только один из них с напряженным вниманием читал небольшую записную книжечку в коричневой обложке.
— Встать! — неестественно тонким голосом крикнул Иона Никитич. — Грабители, за мной.
Мальчуган бросил книжку на пол, спокойно поднялся и шепнул компаньонам:
— Засыпались, не бузить.
Книги и тетради были водворены в портфель, и похитители отправились вниз.
— Вот ваше имущество, — сказал Иона Никитич, передавая Бобрикову портфель.
Бобриков судорожно схватил его, открыл, убедившись, что книжечка лежит на месте, облегченно вздохнул.
— Спасибо вам, — сказал он, крепко пожав руку Ионы Никитича.
— Не за что. А хулиганов я в карцер отправил.
Таково было второе испытание Бобрикова-Дужечкина.
В этот же вечер сторож Авдеич сообщил заведующему, что главный виновник похищения беспризорник Васька по прозванию Клещ скрылся из карцера неизвестно куда.
Ночь. На углу стоит вертушка для объявлений. И вдруг... что это?! Что это такое? Она медленно поворачивается, явственно шуршит клочьями афиш, объеденными гороховскими козлами.
Испуганная обывательница взвизгнула и пустилась бежать прочь. А из вертушки вылез Васька Клещ и, оглядевшись, побежал на телеграф.
Через минуту изумленная телеграфистка принимала от беспризорника телеграмму до востребования в Москву.
На бланке было выведено:
«Папа рад. Наконец отыскал тебя. Жду. Приезжай. Выручай. Васька Клещ».
— Меня, значит, — важно объяснил он телеграфистке. — Надоело беспризорничать
Телеграфистка улыбнулась и передала телеграмму на аппарат.
Глава XIII
ОПЯТЬ ЧЕЛОВЕК В СЕРОМ ПАЛЬТО
На календаре начальника станции значилось семнадцатое июля. В пять вечера приходил скорый из Москвы.
Вот он, уже около. Остановился. На станцию вышел хорошо одетый мужчина, плотный, выше среднего роста. В толстом дорогом пальто, в мягкой шляпе, из-под которой смотрело бледное, точно из фарфора лицо, обрамленное темной бородкой и усами, и глаза под полуопущенными веками.
Он взял извозчика и велел везти себя в гостиницу. Гостиница в городе была одна и носила название «Радость пролетария».
Извозчик, крякая и подстегивая клячу, кое-как довез своего седока. В небольшой прихожей спал швейцар в грязной рубахе. Приезжий пробовал разбудить его, но безрезультатно. Посетитель махнул рукой и прошел в комнату с надписью «Контора».
Около стола сидела худая, выцветшая особа, видимо, женского пола. Перед ней стояла пара молодых людей — муж и жена. У обоих был растерянный и жалкий вид.
— Я не могу вас пустить в один номер, — скрипела особа. — Не могу. У нас советская гостиница, а не буржуазно-капиталистические номера. Разврата мы не поощряем.
— Но мы муж и жена.
— Мне это неизвестно. В паспорте у вас не отмечено. В загсе по вашему собственному, чистосердечному признанию вы не были. Фамилии у вас разные.
— Ну дайте нам два номера.
— И желательно смежные, — нерешительно добавил мужчина.
— У нас только один номер, — проговорила особа, уничтожающе посмотрев на мужчину.
— Но что же нам делать, — пробормотал муж.
— Сходите в загс, — проскрипела дежурная, — и двери «Радости пролетария» для вас открыты.
Молодые люди понуро вышли из комнаты.
— Я вас слушаю, — обратилась дежурная к вновь вошедшему.
— Мне нужен номер, — проговорил вновь приехавший.
— Предоставьте справку из бани, что вы прошли санобработку, и я вас пущу.
— Но у меня ее нет.
— Ничего не могу поделать. Мы советская гостиница, а не буржуазные номера. Тифа мы не поощряем.
— Но что же мне делать?
Особа подумала и сказала:
— Разбудите коридорного, дайте ему рубль и он достанет вам справку. Он моется у нас за всех приезжающих.
Приезжий так и сделал.
Коридорный, весь какой-то выцветший, с мертвенно-белыми, как у прачки, руками от постоянного мытья в дезобане, дал ему справку, и через час приехавший уже расположился в небольшом номере, оклеенном грязными обоями. Закрыв дверь, он вытащил из бумажника смятую телеграмму и прочел:
«Папа рад. Наконец отыскал тебя. Жду. Приезжай. Выручай. Васька Клещ».
«Странно», — думал он. Но шифр был понятен. Читая телеграмму он отбрасывал первую букву и соединял два первых слова. Получалось «аппарат наконец отыскал».
Наутро приезжий зашел на почту, получил письмо до востребования, прочел его и пошел осматривать город.
Одной из городских достопримечательностей было кладбище. На нем было три могилы известных революционеров, сосланных некогда в Горохов. Черные чугунные памятники стояли криво. По цоколю полз лишайник, и ветер задумчиво шумел ветвями плакучих берез. Памятники и кресты вокруг были испещрены надписями. «О Павел, Павел, зачем ты меня оставил. Твоя до гроба неутешная вдова».
Человек задумчиво бродил по дорожке. Подойдя к огромному черному памятнику он наклонился и прочел: «Твоя унылая жена тебе верна, верна, верна». Кто-то карандашом подписал: «Ну и дура». А рядом, другим почерком было выведено: «В верность до гроба не верю».
Человек прочел надпись, вынул письмо, мельком взглянул на него и свистнул.
Немедленно из-за памятника выскочил мальчуган лет четырнадцати, это был Васька Клещ.
— Семен Семенович, — проговорил он, широко улыбаясь. — Приехали.
— Как видишь. Рассказывай.
Через час человек в пальто медленно шел по городу.
Придя в номер он сел к столу и задумался. Наконец в голове его сложился план. «Начну», — пробормотал он, выключая свет. Через минуту он вышел. Был вечер.
С календаря смотрело семнадцатое июля.
Глава XIV
ПРОДОЛЖЕНИЕ ИСПЫТАНИЙ БОБРИКОВА-ДУЖЕЧКИНА
Случай с кражей портфеля окончательно выбил из колеи Бобрикова. Везде и всюду он подозревал ловушку. Страх нарастал. Он почти переходил в манию преследования. Бобриков осунулся. Движения его стали нервны и порывисты. Он страстно жалел о прошлом и ему хотелось опять сидеть в стеклянной будке кассы, шуршать крыльями ведомостей и говорить: «Распишитесь, копейка за мной».
Но прошлое ушло. Возврата к нему не было.
Бобриков разучился мечтать и только иногда, в редкие минуты успокоенности в сознании билось: «миллион... Париж... женщины...»
Как увидеться с тетей Пашей, увидеться так, чтобы никто не знал, чтобы не было никаких подозрений. На этот вопрос Бобриков не умел ответить.
Если описать ее приметы и спросить где она живет...
Но ведь это рискованно. А вдруг заинтересуются — зачем да почему, сообщат ей и пойдет писать губерния. Если проследить за ней и зайти на дом... Но кто поручится, что дома его не задержат и не отправят в угрозыск...
При слове «угрозыск» Бобриков буквально обливался холодным потом.
Нет, решительно он попал в тупик.
Вечером семнадцатого июля Бобриков сидел дома. Назавтра был выходной день.
Он прикрыл дверь и достал из портфеля записную книжечку Драницина.
Который раз он читал короткие записи и всегда глухая тоска о иной жизни, могучее дыхание какой-то огромной чужой тайны обжигало мозг. Так было и сегодня.
— Можно к вам, — раздалось за дверью, и на пороге, не дождавшись ответа, показался Тихон Петрович.
Бобриков поспешно закрыл книжечку и положил сверху газету.
— Как живете? — спросил Тихон Петрович, усаживаясь возле стола. — А слышали новость? В Москве, говорят, открыли убийство, и представьте себе, что преступник фотограф. Не думаете ли вы, что после такого факта всех фотографов возьмут, так сказать, под особое подозрение? А еще слышал я, — продолжал он, — что едет к нам комитет из трех инженеров, на предмет уничтожения нашего города и построения нового.
И Тихон Петрович начал нести несусветную околесицу. Все в ней сводилось к одному, что теперь-то уж обязательно доберутся, а город сокрушат.
Бобрикову было как-то не по себе. Он прошелся по комнате раз, другой и остановился около постели.
— А, у вас газетка свеженькая, — промолвил Тихон Петрович. И прежде чем Бобриков успел что-либо сообразить, фотограф взял газету.
Лампа льет ровный свет. На черной клеенке стола лежит записная книжечка в коричневой обложке, на корочке отчетливо видны три золотые буквы СВД.