— А вот вы как, — рассвирепел Ягуарий Сидорович. — Так знайте, что вы подлый человек, что я, я, я...
Ягуарий Сидорович задохнулся и с трудом кончил:
— Я нашел...
Чубукеев побледнел, поднял сжатые кулаки и врукопашную бросился на Ягуара Сидоровича.
Тот мужественно принял первый удар.
— Она моя, моя, — хрипел Чубукеев. — Отдайте ее мне.
— Ни за что, — шипел Ягуар, бестолково нанося удары в живот и грудь противника.
— Ох, — неожиданно простонал Чубукеев. Нога его поскользнулась, и он нырнул в неглубокую яму.
— Убивают, на помощь! — кричал он.
Ягуарий Сидорович осмотрел поле сражения. Здоровенный огородник, размахивая лейкой, бежал к березе.
Надо было отступать.
Схватив находку и оставив на поле рюкзак и заступ, Ягуар Сидорович рысью побежал под гору.
— Держите его, держите! — кричал Чубукеев, вылезая из ямы. — Это вор и плагиатор!
Огородник непонимающе моргал, слушая бестолковые объяснения, но соблазненный обещаниями, что в случае поимки его вознаградят, бросился в погоню, нелепо размахивая на ходу лейкой.
В это утро обыватели города, отправляясь на базар, были встревожены небывалым зрелищем.
По главной улице, судорожно зажав под мышкой какой-то предмет, несся Ягуар Сидорович Фечкин, он же Перманент. Со щеки его текла кровь. За ним, размахивая огромной лейкой, бежал здоровенный детина. Подальше, прихрамывая, ковылял вприприжку известный археолог Чубукеев. Он кричал не своим голосом.
— Плагиатор, жаловаться буду!
Ягуар Сидорович пулей пронесся по улице, забежал во двор, замкнул калитку и бессильно опустился на землю.
Огородник, видя, что беглец скользнул за ворота, остановился как вкопанный, постоял, махнул лейкой и побрел обратно. Известный краевед Чубукеев поднял тяжелый камень и злобно бросил его в ворота, и тотчас же над забором возникла физиономия Ягуара Сидоровича.
Он торжествующе засмеялся, показал Чубукееву язык и скрылся.
Чубукеев сморщился, заплакал и свернул в переулок. Модель инженера Драницина стала яблоком раздора между двумя крупнейшими археологами города Горохова.
Она лежала на столе парикмахера, тускло поблескивая медью и никелем деталей, и Ягуар Сидорович любовно гладил и похлопывал ее и, радостно потирая руки, шептал:
— Палеолит, подлинный палеолит.
Глава IX
ПЕТЯ ЕДЕТ В МОСКВУ
Петя не дождался ответа от Тани. Сегодня утром ему сообщили, что он назначается руководителем экскурсии пионеров в Москву. Петя сделал серьезное лицо, сказал, что перед трудностями он не спасует. Придя домой, он достал небольшой чемоданчик и, заглянув в кухню, сказал как будто бы мимоходом двум домашним хозяйкам:
— Еду в Москву с малышами. Очень, знаете, ответственное поручение.
Поезд отходил в два часа.
На вокзале бестолково суетились люди, на груде узлов и чемоданов сидели пионеры, окруженные провожающими.
Ударил колокол, началась посадка. Вот и второй звонок, третий. Поезд дрогнул, качнулся перрон, поплыли ларьки, хибара с надписью «кипяток бесплатно», красные крыши домишек, беспорядочно рассыпанных по пологому откосу горы. Ветер отнес к вокзалу веселые голоса:
Пионер не подведет,До свиданья, до свиданья!Дает поезд полный ход.
В вагоне было собрано летучее собрание, «проработали» внутренний распорядок, наметили дежурства. Ехали весело. Пели, играли и даже выпустили стенгазету.
В вагоне-ресторане в ожидании обеда устраивали веселый тарарам. По команде выкрикивали:
Едем пятый километр,А обеда нет как нет.
Или
А на кухне дело худо —Начинают бить посуду.
Петя хорохорился, держал себя сугубо серьезно. По всякому поводу и без повода конфликтовал с железнодорожным персоналом. Было у него обыкновение на остановках выходить после второго звонка. В этом чувствовалось какое-то особое удовольствие. Все пассажиры бегут сломя головы к вагонам, и тут человек медленно так идет по перрону. И все наверное втайне удивляются:
— Экая выдержка.
— Какое спокойствие.
Вот уже и свисток раздался и поезд тронулся и ребята, высунувшись в окна, кричат:
— Дядя Петя, не останься! — А он, спокойно улыбаясь, идет по перрону. И вот уже почти остался, ан нет — на ходу небрежно вскакивает в соседний вагон и вскоре появляется.
— Что малыши, думали останусь? Ну, ну, спокойно.
Вечерело. Поезд медленно лез в гору. Петя прилег. Ребята разбрелись по вагону.
Двое пионеров Гриня и Рафка стояли у окна и по столбам высчитывали, сколько километров осталось до ближайшей станции. На их языке этот способ вычисления назывался «тайна столба». В одном из купе клеили стенгазету. Вход в редакцию был воспрещен. И вдруг в купе ворвалась Софочка, она прыгала, смеялась и вообще вела себя так, как будто это было простое купе. Секретарь редакционной коллегии попросил Софочку удалиться. Но та только передернула худенькими плечиками. Начался спор, собрались ребята.
Крик разбудил Петю.
Узнав в чем дело, он быстро навел порядок. Спать не хотелось.
Вдали мелькали огни какой-то станции. Петя пошел на платформу.
«Выйти что ли», — подумал Петя.
— Сколько он здесь стоит?
— Семь минут, — ответил проводник.
Верный своей привычке Петя вышел на станцию через пять минут после остановки.
Темнело. Не торопясь он прошел по перрону. Спустился по каменистому откосу вниз. Спросил у какой-то бабы почем курица и, не дождавшись ответа, бросил небрежно:
— Дорого просишь.
Но вот колокол ударил два раза. Петя так же медленно, с выдержкой побрел к перрону. Робко прозвенел свисток. Поезд уходил.
«Надо бежать», — подумал Петя и прибавил шаг. Неожиданно он поскользнулся и кубарем полетел под откос прямо под ноги бабе с курицей, та вскрикнула, выронила латку и, схватив курицу за ногу, бросилась бежать прочь.
Петя встал, потирая ушибленную ногу. Вдали замирал гул уходящего поезда. Петя бросился было бежать. Но поезд ушел.
Было темно, ветер шумел в тополях, мигали огни на линии. Надо было что-то делать. Петя полез было в карман, но вспомнил, что билет и деньги остались в пиджаке в боковом кармане. Он совсем по-детски сморщился и заплакал.
Шумели тополя. С фронтона белого станционного домика смотрела вывеска:
«Станция Горохов. От Москвы 6892 км»
Глава X
ПАВЕЛ ТРЕПЕЩУЩИЙ (ПСЕВДОНИМ) НАХОДИТ КОМПАНЬОНА
Для писателя Павла Трепещущего (псевдоним) наступили явно плохие времена. Литература не кормила.
Года два тому назад он поместил стихотворение в районной газете. Посвящено оно было актуальнейшей проблеме сохранения телячьего поголовья и каждое четверостишье кончалось звучным рефреном:
В ком память прошлого свежаТелят спасайте от ножа.
С тех пор ему удалось поместить еще три вещицы. Но горе Павла Трепещущего заключалось в том, что он был лирик и лирик старомодный. В стихах его неизменно присутствовали девы, ланиты, грудь пышная и белая как пена, любимая женщина называлась по очереди то кумиром, то змеей коварною и криводушною. Редактор райгазеты, прочитав одно такое стихотворение, явно испугался и стал как-то сторониться поэта. Чем жил Павел Трепещущий — неизвестно. Службу он отрицал принципиально и однажды, когда ему знакомый бухгалтер предложил поступить счетоводом, он гордо ответил, что в одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань, и еще ехидно добавил, что рожденный летать ползать не может.
Бухгалтер смертельно обиделся и перестал кланяться. Удручаемый материальными невзгодами, Павел Трепещущий решил извлечь доход из своей комнаты. Для этой цели он и вывесил бланк с надписью:
«Писатель Павел Трепещущий (псевдоним) (поэт-лирик) ищет интеллигентного гражданина (пол мужской), желающего разделить с ним одиночество и квартплату (последняя пополам и обязательно)».
День склонялся к вечеру. Писатель ходил по комнате. Была она невелика и выглядела неопрятно. На узкой койке лежал продавленный матрац и тощая подушка в несвежей наволочке. Обшарпанный стол завален рукописями и залит чернилами. Тут же стояло блюдце с надкусанным заплесневелым огурцом и стакан с водкой. На окне вместо занавески висела рогожа, а под столом стоял таз, наполовину наполненный льдом.
Павлу Трепещущему было лет за тридцать.
Одет он был в вытертую плисовую блузу (в манере Бодлера). На небрежно подстриженных волосах нелепо торчала красная феска.
— Да, я велик, — бормотал поэт. И, взяв стакан, отпил из него глоток.
— Я велик. Это бесспорно. Последняя моя поэма «Крокодил и Нил» — гениальная вещь... Но редактор, редактор... Он же не пропустит ее. Нет, надо найти иные пути.