Читать интересную книгу "Круг ветра. Географическая поэма - Олег Николаевич Ермаков"

и затем взор резко взмыл ввысь, еще выше — и утонул в ослепительной белизне Божественной Матери Ветра. Это и был чистый снежный ветер.

Увидев меня в своем доме, настоятель Шилабхадра сделал знак и, помолчав, молвил:

— Что ж, пришелец из Чжунго, Фа-сянь, теперь мы начнем.

Глава 33

И так, между луной и солнцем, в созерцании снегов Джомолунгмы в следовании наставлениям Шилабхадры прошли три года.

Три года Наланды.

Прежде всего это пять частей «Йогачарабхуми-шастры», каждая из которых делится еще на множество подуровней, подразделов, обителей — двенадцать обителей, которые соответствуют состояниям погружения в созерцание: обитель неотъемлемых способностей этой жизни, обитель практики с уверенным решением, радостная обитель, обитель усиливающейся поведенческой дисциплины, обитель усиливающегося разума в состоянии самадхи, обитель увеличивающейся мудрости, связанной с пробуждением, обитель увеличивающейся мудрости, связанной с истинами, обитель увеличивающейся мудрости, связанной с прекращением будущей жизни, обитель без признаков, обитель без признаков, достигнутая мгновенно, обитель понимания без препятствий, обитель высшего достижения бодисатвы, — и это, а также многое другое только в первой части «Основного уровня»… И Шилабхадра неутомимо вел меня по этим частям, по этим обителям. Так что в конце концов я понял истину, о которой он толковал в первый день: йогачара — это прежде всего йога ума, сознания. А также вник в следующее умозаключение: «Что касается трех миров, то они есть не что иное, как только лишь сознание»[418]. Так сказано в основополагающем труде йогачары — «Дашабхумика сутре», «Сутре десяти ступеней». Но источник всего вовсе не сознание, тем более не пракрити[419], ибо вообще все — безначально.

Как же? Ведь вот я. Когда-то впервые открыл глаза, получил имя, встал на ноги, учился, рос и, обрив голову, отправился в далекое странствие.

Но точно ли это было началом? Не матушка ли мое начало? И отец? А их начало — дед с бабушкой… Можно лишь говорить о начале моего имени, не более. Сознание? Но и это иллюзия, от которой тоже можно избавиться, превратив его в чистое зерцало, устранив какие-либо предпочтения смотреть на цветок или на облако, на книгу или на женщину. Из этого зерцала уже лишь один шаг до ниббаны.

Зерцалом ведь был и сам Будда, как однажды мне сказал Шилабхадра, и это была самая поразительная новость, услышанная мною от него.

— Ты думаешь, Татхагата говорил все то, что нам передают сутры и шастры? — спросил меня он однажды под вечер жаркого отпылавшего дня.

Старик в этот день казался особенно уставшим, даже измученным, лицо его покрылось красными пятнами, шраманера то и дело прикладывал к его лысой голове полотенце и обмахивал его веером.

Я отвечал, что полагаю это правдой.

Старик покачал головой, зоб его тоже закачался.

— Нет, Фа-сянь!.. С ночи пробуждения под древом бодхи и до ночи угасания Татхагата не вымолвил ни единого слова.

— Как?! — невольно вскричал я.

Старик помолчал с поникшими плечами и опущенной головой, потом взглянул на меня и кивнул.

— Да, мой ученик, знай это.

— Но… как же это возможно? А все поучения? Четыре благородные истины?

— Возможно, — отвечал Шилабхадра. — Ибо он уподобился зерцалу.

— И что же?

— Когда к нему приходили с вопросами, ответы и являлись в нем.

— В ком? — не понял я.

— В зерцале.

— Безмолвные?

— Да, мой догадливый ученик, да, пришелец из страны Чжунго.

— А уже потом и записывали его ответы?

Старик снова кивнул и выжидательно уставился на меня. И я ответил на его безмолвный вопрос:

— Вот почему в некоторых сутрах есть противоречия и неточности…

Пергаментное лицо старика покрылось морщинами улыбки. Он был доволен.

— Надеюсь, и ты уже начал постигать безмолвную Дхарму, — проговорил он. — И можно считать твое учение у меня оконченным. — Он помолчал и неожиданно добавил: — Как и учение у Кесары.

Я смутился и начал объясняться, но старик явно перестал меня вообще слышать, что в последний год случалось с ним все чаще. Он кивал и отрицательно качал головой, и его зоб качался, и старик снова напоминал большую птицу. Впрочем, сосредоточившись на губах, старец угадал мои слова. Да, он теперь делал это по движению губ говорящего. Шилабхадра молвил, что прекрасно знает о моих визитах в Кленовую рощу. И я признался, что йогин Кесара действительно многому меня выучил.

Прану я уже был способен задерживать на треть кэ[420]. А также вызывать тепло в ногах и руках и во всем теле при холодной погоде и вдыхать и выдыхать, не зажимая ноздрей пальцами, погружаться в поток чужого сознания, использовать любую касину, предмет, сосредоточившись на котором, можно достигнуть самадхи: это может быть кора дерева, гнездо, осколок стекла, монета, паутинка в углу комнаты или трещинка в потолке. Конечно, санъяма на луне или солнце, Небесном Волке позволяет достичь этого быстрее. И раствориться в заходящем солнце или восходящей луне — захватывающее приключение. Но и превращение твоего тела и сознания в трещинку на потолке тоже интересно и значительно.

Но главное, чему меня научил Кесара, заключается в следующем.

— Знай, Джалада, — сказал этот удивительный человек с гривой спутанных волос и длинной бородой с серебряными прядями, ниспадающей на вздымающуюся при вздохах грудную клетку, подобную клетке для птиц, — что ни чтение молитв, ни любые жертвы, голод, самые глубокие знания и умения, пранаяма, йога со всеми ее асанами[421] и ухищрениями — все это, Джалада, лишь пустой звук, мусор, скорлупка, если в основе не сокрыто золотое зерно, а скорее — зерно, зазеленевшее от всхода: это ахимса. Сказано так: «Поистине, тот — брахман, кто в той мере, в какой он хочет принять многие обеты и соответственно отказывается от насильственных действий, обусловленных небрежением, придает ненасилию все более совершенную форму»[422]. Ты это должен впитать в себя, как настоящее облако впитывает земные испарения, чтобы пролиться дождем.

Джалада, Облако, повторю, так он звал меня, узнав, что я родом из Поднебесной. Может быть, даже именно это имя, пришедшее ему на ум, и вызвало его симпатию и он согласился руководить моими упражнениями.

— И ты должен стать Великим Облаком, — продолжал он, — а для того и принять Великий обет. Что это означает? Учитель Вьяса[423] о том говорил: есть ненасилие ограниченное. Ненасилие касты. Ненасилие кшатрия — он убивает только в битве. Ненасилие, ограниченное временем. Ненасилие, ограниченное жертвами. Йогин должен презреть все это, ибо он выше каст, выше времени и даже выше богов. Посему его ненасилию нет ограничений, нет рамок. Всегда и ко всему он соблюдает ахимсу — ненасилие. Это и есть