Ей показалось, что Пчёла над ухом прорычал признание, которое сказал ещё тогда:
«Ну, Князева, как я люблю тебя… Пиздец как сильно»
— Макс фотку ещё в ноябре отдал, — признался Пчёлкин, ладонь укладывая на голову супруги и гладящим движением провёл по волосам Аниным. Она на плечо его легла, смеясь тихо-тихо.
На сердце было больно от спокойствия.
— Саня только тогда все снимки распечатал. Я этот решил приберечь… Свадебные фотки же не получилось бы от тебя спрятать?
— Ай, хитрец! — усмехнулась девушка и, взглянул ещё раз на Пчёлкина и Князеву, тогда ещё Князеву, на фото, подумала, что, наверное, не зря им говорили, какая она с Витей красивая пара.
Да, вероятно, красивая — искренняя, по крайней мере, в касаниях и поцелуях, публичности которой Аня старалась не допускать в лишний раз, весь огонь свой оставляя для супруга. Только за закрытыми дверями и запахнутыми шторами.
— Спасибо. В альбом вклею обязательно.
Аня изворотливо повернула голову в попытке оставить на щеке мужа поцелуй мажущий, добавляющий в чашу его терпения ещё одну каплю, каждая из которых рисковала стать последней. Только вот Витя, перехватив шею девушки, чуть отвёл её от себя.
Посмотрел прямо-прямо внутрь, тепло селя между рёбер, и неспешно повёл ладонь ниже.
Анна поняла и положила руку на грудь себе, потом пальцами подцепила звенья серебряной цепочки — Пчёлкин знал отменно, какой металл она любила сильно — и посмотрела на подвеску.
Рассмеялась в звонкости, на которую, как думала раньше, способны только маленькие дети:
— Это, что, пчёлка?
И глаза снова не то, что загорелись. Они вспыхнули, за доли секунды, как лампочки, подключенные к исправной проводке. Аня улыбнулась широко, ведь в совпадения не верила никак, и снова засмеялась.
Витя в ответ её за щёки обнял, оставляя очередной поцелуй, к которым в их паре особая любовь была, на лбу у жены.
— Чтоб знали все, кто ты.
Она конверт, который тоже сохранить хотела, осторожно сжала в руке. Смеясь, Анна голову приподняла и на губы уже словила поцелуй, а потом пояснила, не замечая, как вдруг слезинки, выступившие от усталости, ночи поздней или любви к Пчёле, малость застелили взор:
— Я… это просто слов нет!
— Ты чего?
— Сейчас я…
Анна выкрутилась из угла, в котором её муж зажал, и, чуть не опрокинув плашмя ботинок Космоса, подошла всё-таки к сумочке небольшой. Не переставая прижимать подбородок к ключицам, крутила небольшую пухленькую пчёлку с крылышками и жалом остреньким, почти таким же колючим, какое оно было у настоящих насекомых.
Пчёлкина всё смеялась, смеялась с вещи, которая меньше, чем через минуту, и Витю рассмешит, и залезла в карман. Оттуда достала маленькую картонную коробку; почти обернулась к мужу, но он руки ей на живот положил, сам сзади подошёл, пахом вжимаясь в бёдра супруги.
У Ани кровь, кажется, забурлила, и поняла тогда, что скоро домой поедут.
— Открой, — проговорила девушка, заводя руку за спину себе. Вторая ладонь всё так же гладила подвеску, умиляясь; где только нашёл такое чудо? И, даже если не купил, а заказал, то какая же, всё-таки, точённая работа!..
Витя, Анну под её же хохот прижав к комоду, руки освободил, стал распаковывать подарок жестом уверенным — таким, каким Пчёлкина не обладала.
Она задержала дыхание, чтоб раньше времени не засмеяться.
В ладонях у Пчёлы оказался портсигар из легкого сплава серебра и стали — муж жаловался в последнее время часто, что сигареты стали сыреть от плохой бумаги, из которой делалась упаковка «СаМца». А курить влажный табак — такое себе удовольствие.
— Аню-юта, да ты чего, — протянул он с явной улыбкой в голосе, от которой у Анны дрогнуло что-то в горле. Она постаралась обернуться, но лица мужа не увидела, дотянулась взглядом только до плеча. — Ты как до этого додумалась, малыш?
Она хотела сказать, что просто слушала его внимательно, но губы приоткрыла и затихла ровно тогда, как муж поцеловал её за ушком.
Мурашки пробежались по всей спине, решив между собой устроить марафон, догонялки, мол, кто быстрее по телу пробежит. Аня мельком почесала нос, раньше, чем муж поблагодарил, на комод решил усадить жестом, никак не свойственным гостям, но очень характерным молодой замужней паре, взяла и, молча, повернула в его руке портсигар.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Развернула задней стороной. И тогда Витя, всё поняв, засмеялся.
С задней поверхности портсигара на Пчёлу смотрела… пчёла. Почти такая же аккуратненькая, которая теперь болталась чуть ниже впадинки меж ключиц его супруги.
Гравюра была высечена с тонкостью, какой, думала Анна, не мог обладать мастер, принявший её заказ в исполнение. Но, когда двадцать третьего числа заходила в лавку за портсигаром, обомлела почти натурально, как обомлеть мог Витя, если б дал жене первее презент вручить.
— Стоим друг друга.
— Муж и жена — одна Сатана, — вынесла вердикт девушка. И Пчёла тогда, закусив щёку изнутри, лбом прижался к её голове и на долгие несколько секунд стал к Анне невероятно близко, потом только дал девушке обернуться.
Лица оказались так близко, что непозволительно было не поцеловаться, и Витя это понял на какие-то доли секунд раньше, чем Анна.
Пчёлкин к себе её притянул неспешно, словно думал время потянуть, сладостью и себе, и Ане надавить на солнечное сплетение, отчего тяжело стало дышать. А потом мягко, совсем не похоже на обычные его поцелуи, напоминающие глубокие укусы, поцеловал. Скорее даже просто прикоснулся губами, словно боялся, что смажет с них уже стёртый макияж.
Сладко, как же сладко… Аня глаза прикрыла, не борясь с ним за контроль, и позволила себе в руках мужа расслабиться, плыть, как по течению.
Сердце не билось в бешенстве, взрывающем пульс. Оно трепетными ударами чуть чаще среднего отдавало по рёбрам, как мелкими ударами медицинского молоточка, давало по вискам.
Оторвались они, когда в гостиной раздался смех Тамары — вроде, Валера на пару с Максом шутки травили. Пару не засёк никто, — хотя, можно ли было такие слова допускать в отношение к женатым, взрослым людям? — но те отодвинулись всё-равно.
Переглянулись.
— Поехали домой, малыш? — вопросом озвучил свои мысли Витя и ладони тёплые положил на талию супруге, широко расставив пальцы. Аня такое движение его очень любила; отчего-то сразу ощущала себя очень правильно.
Она подумала какие-то секунды, какие-то две капли, которые всё-таки довели чашу терпения до самого её края. Пчёлкина поправила волосы мужу на затылке, безбожно спутав их, и сказала негромко:
— Поехали.
Минуты до приезда такси прошли в тёплых прощаниях Пчёлкиных с гостями и хозяевами квартиры на Котельнической. Ольга всё пыталась Витю заставить взять домой хоть салат, хоть вкусное мясо, которое Ане понравилось, пока сама девушка, в объятьях двоюродного брата покачиваясь, прощалась с Томой и Валерой.
Космос, до этого сидящий смурой тенью, познавшей всю бренность бытия, с места поднялся, когда Витя и Аня собрались уже уезжать. Он Пчёлкиной помог надеть полушубок её, обнял крепко, словно боялся не увидеть больше бывшую Князеву, и явно нехотя дал ей попрощаться с Максом, который с некоторой неловкостью топтался за спинами бригадиров.
— Ну, чего, брат, до марта?
— Ну-ну, ещё до отъезда увидимся, — остепенил Холмогорова Витя, без зла хлопнув его по плечам. Тот кивнул с улыбкой, но откровенно чужой, говорящей, что Кос не здесь, не с ними, а в мыслях своих был и, кажется, им улыбался, а не Пчёлкиным.
— Не кисни, Космос! — и махнул головой на белое пальто Ильиной. — Невелика беда!..
Холмогоров же в ответ по башке его ладонью двинул небольно, заменяя этим реплику из разряда: «Ну и балда ты, Пчёла!». Витя только засмеялся, по плечам Коса опять хлопнул.
И показалось Космосу, что где-то вдалеке лопнул шарик — такой же мелкий, какими и были, наверно, все его проблемы…
— Спасибо за снимок, Максим, — поблагодарила Анна, после объятья в чистой дружеской, какой-то сдержанной ласке сжала руку Карельского чуть выше локтя. — Ты отличный момент поймал.