Что-то шуршало в коридоре, когда Пчёлкина почувствовала, как под её ладонь пролёзла рука Вити, гладя, расслабляя пальцы Ани, сплетаясь с нею в замок.
И тогда морозец, рисующий на окне изморозью асимметричные линии и по полу стелющийся сквозняком, перестал ощущаться. Тепло стало внутри, словно от пледа, горячего зеленого чая с липой и мёдом, поцелуев и признаний в любви от супруга, на частоту которых Анна не смела жаловаться.
Полосы обручальных колец соприкоснулись друг с другом, едва слышно стукаясь.
Она сама не заметила, как вместо открытого взгляда, по искренности сходного с детским, выдала Вите кокетливый взор из-под ресниц, сопровожденный не менее сладкой улыбкой.
Пчёлкину словно ремень затянули прямо под рёбрами, и легкие сдавили, как портупеей.
Оля с любовью взглянула на Сашу, тихо чокнулась с ним бокалом и, чтоб саму себя не смущать сильно чужим вниманием, высоким голосом воскликнула:
— Ур-ра!..
И прозрачный намёк все поняли. Макс первым поднялся из-за стола, за ним повставали все. Снова забились друг о друга грани фужеров, высоко звеня, снова выплеснулись половины вин из бокалов, капая на нарезки и заправки, но никого это не смущало. Равно как и запах прогоревших бенгальских огоньков, за общим весельем совсем незаметный.
— О! — раздался вдруг сильно басистый голос. — Новый Год ещё не наступил, а они уже бухают!
Гости обернулись с напряжением школьников, застуканных за гаражами с сигаретами. А потом — секунда, и тишина лопнула, взрываясь гоготом, от которого даже Анна осела обратно на свой стул, не поверив глазам, ей явивших маму в красной шубе и кудрявой белой накладной бороде.
Тётя Катя же нисколько не смутилась обильного внимания к её персоне, как и не смутилась намеренно яркого и неряшливого макияжа — щек, накрашенных ровным красным кругом, и синих-синих век. Она, полностью игнорируя хохот Валеры, который, чуть ли не напополам согнувшись, наклонился к трясущейся от смеха Томиной груди, завела намеренным басом детский стишок:
— Долго шёл к вам сквозь сугробы, я, ваш Дедушка Мороз! Наконец до вас добрался, и подарки вам принёс!
— Тётка, я тебя люблю! — Саша откровенно заржал и, кажется, только собрался отдышаться. Только вот Космос, облаченный в шубку Снегурочки, на нём больше напоминающую удлиненный жакет, с шапочкой с торчащей из-под нею белой косичкой, вприпрыжку остановился за спиной Кати и лишил приглашенных спокойствия.
Анна зажала рот руками, душа совсем не характерный ей гогот, и откинулась за спину свою, на Пчёлу, в смехе отбивающего себе ладоши; вот тебе и ха-ха!.. Холмогоров напоминал Снегурочку, уже отгулявшую череду новогодних корпоративов и изрядно помотанную однотипными сценариями, но его спокойствие и намеренно высоко-выдавливаемый голос пробивали на смех всех.
Разве только Кира сидела, хлопая серыми глазками, в которых читался вопрос из серии: «Косик, ну ты, чё, балбес?».
Космос, перебивая всеобщим гам своим писклявым голосом, под который никак не подстраивался его откровенный бас, прокуренным тоном читал с руки продолжение стишка:
— …С Новым годом поздравляю. Вас любовь, у…тачка?..
— Какая тачка, дурень? — шикнула мама, едва не выписывая «внучке», выше её почти на три головы, подзатыльник. — «Удача»!
— А, — протянула «Снегурочка», не заметив, как Ольга, улыбающаяся до боли в щеках и сухости в горле, принялась салфеткой вытирать выступившие от смеха слёзы с красиво накрашенных глаз.
— …Удача ждёт. Принесёт вам… — и Космос снова нахмурился; видно, от волнения ладонь вспотела, отчего подсказка смазалась в сплошную синюю линию. Он под откровенно шокированный взгляд Елизаветы Андреевны улыбнулся так, как Снегурочки не улыбаются даже подшофе, и к Кате обернулся с лицом школьника, не сделавшим домашнее задание:
— Тёть Катя, я забыл.
Она в ответ вздохнула тяжело, краснея ни то от жаркой шубы, ни то от неудавшегося их с Космосом сюрприза, и тогда всё-таки дала Холмогорову по затылку. Да так звонко, что у него заметно накренилась косичка.
Бригадир только рот раскрыл, готовый возмутиться, но вовремя язык за зубами спрятал и с относительно уязвленной гордостью потёр голову.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Пчёлкин, отдышавшись, в шуме гостиной, который в сравнении с недавно царившим гамом можно было назвать «тишиной», с восхищением протянул:
— Ай да тёща!..
Валера не сдержался и, закашлявшись, постучал ладонью по столу. Аня чуть под стол не уползла, понимая, что от хохота ноги перестали держать, а все силы были брошены на то, чтоб не сорвать в смехе связки. Воцарившийся балаган шумом таким дал, что загудели перепонки.
Пчёлкина на плечах почувствовала ладонь, к себе притягивающую, и на груди у мужа продолжала содрогаться, позволив себе чуть ли не впервые не прятать, не подавлять эмоции в компании друзей и родных.
В праздник же, наверно, это было можно?
Она взглянула на маму, которая зарделась от комплимента высшей степени и, стянув бороду на подбородок, всем помахала красным пакетом:
— С Новым Годом!
— Тёть, ты как это всё придумала? — спросил Белый, встречая сестру матери объятьями.
Катя чмокнула племянника в щёку, быстрым, почти небрежным жестом потрепала его по спине, и с другими целоваться пошла, даже умудрившись Киру, которую впервые видела, обнять так, словно всю жизнь её знала.
— Секрет производства Берматовых, племяш!
Мама скинула мешок прямо под ёлку, даже не вытаскивая упаковок и пакетов наружу. До боя курантов остались минуты, последние, самые-самые волнительные. Аня встрепенулась, поймав взглядом циферблат Витиных «Rado» и увидев на них без двух минут полночь.
Так перепугалась, словно этот бой курантов мог стать для неё — и всех присутвующих — последним, если бы они ровно в полночь не выпили по бокалу.
— Сашка, быстрее! — воскликнула она и принялась пульт высматривать. Макс быстро подключился к поиску, приподняв с лица пластиковую маску, от которой физиономия потела, толком не дыша.
— Чего такое?
— Куранты скоро будут!
— Ой, я тебя умоляю, — махнул рукой Белов, но после того, как Ольга, только что выпустившая Катю из объятий, выразительно локтём его пихнула, Саша всё-таки нажал на красную кнопку. — У нас из окна видно эти куранты. Точно не пропустим.
Аня почти усмехнулась, что за царившим в гостиной балаганом можно было и Новый Год пропустить, но мама вдруг оказалась за их с Витей спинами. Подбородок она уложила на плечи Пчёлкиных, ровнехонько между их головами:
— Привет молодым!
— Екатерина Андреевна, вы супер, — сказал Витя так, что Анна сама не заметила, как широко-широко улыбнулась мужу и, извернувшись, даже чмокнула маму в красную щёку, которая, кажется, ещё ярче стала от комплимента Пчёлы. Она чуть помолчала, хлопая тонкими ресницами, и только под конец речи Ельцина, которого так хорошо передразнивал Саша Белов, задала мужу дочери явно риторический вопрос:
— Куда ж нам без изюминки, зятёк?
— Только на страшный суд, — с серьёзностью кивнул ей Витя, и мать выразительно фыркнула. Она ещё что-то хотела сказать, но вот лицо, кажется, уже хорошо подвыпившего Бориса Николаевича сменилось изображением Спасской башни, давшей первый удар из двенадцати.
Мама поспешила взять бокал, который ей передал Карельский, и с благодарностью осушила его так, словно в фужере не было ничего крепче минералки. Тома взвизгнула от взрыва хлопушки, её мужем припрятанной под столом; конфетти и серпантин, взмыв под потолок, с переливанием стали опускаться в тарелки и бокалы, какие снова зазвенели — и то, едва слышно за почти что общим, синхронным:
— С Новым Годом! С Новым Годом!
— С новым счастьем!
Аня чувствовала, как сердце из груди поднялось к горлу, встало комом в трахее, отчего шампанское отказывалось спускаться в желудок, кололо пузырьками стенки горла и рта. Она допила бокал на седьмом ударе, почти натурально боясь до двенадцатого боя курантов не успеть, так и остаться с полным бокалом из-под шампанского.