Читать интересную книгу "Соглашение - Кирстен Модглин"

а когда открыл дверь, услышал приглушенный смех, который, впрочем, тут же прекратился.

Гленнон. Вот уж кого мне хотелось видеть сейчас в гостях меньше всего. Что Эйнсли рассказала ей о нашем соглашении? Надеюсь, ничего, но, возможно, и всё. Соглашение подразумевало, что мы никому о нем не рассказываем, но подобные обещания, похоже, никогда не распространялись на ее лучшую подругу.

– Привет, милый, – сказала Эйнсли. Щеки у нее порозовели от вина, голос был медленным и хрипловатым, как обычно в подпитии. – Повеселился?

Теперь щеки порозовели уже у меня, а взгляд перебегал с Гленнон на Эйнсли и обратно. Я не знал, что известно гостье, и не хотел ничего отрицать, если она действительно в курсе. Боже, как неловко.

– Угу, – буркнул я, решив убраться с их глаз как можно быстрее. Я выскочил из гостиной и поплелся в душ, а сердце бешено колотилось от нервозности и смущения. Закрывая дверь, я услышал, как подруги захихикали, и понял, каким дураком себя выставил. И меня тут же охватил стыд.

Как всегда.

Вот так оно и бывает. Кажется, принято считать, что мужчина всегда сам принимает решение об измене. Что это осознанное решение. Может быть, для некоторых мужчин так и есть, не знаю, я ведь не проводил опросов. Что касается меня, то я никогда не планировал измен и не испытывал по их поводу ни малейшей гордости. Ни в этот вечер, ни раньше. И, к собственному удивлению, вовсе не чувствовал себя лучше оттого, что на этот раз мне дали разрешение.

В первый раз совпали два фактора: тяжелый момент в жизни – в тот вечер мы разругались вдрызг, – плюс я напился. Мне хотелось действовать, чтобы почувствовать себя… даже не знаю: лучше, счастливее? Почувствовать хоть что-нибудь. Семейная жизнь давно превратилась в скучную рутину. Да, я по-прежнему любил свою жену, но чувства приугасли за многие годы, когда на первом месте для нас стояли дети, дом, карьера. Мне хотелось вспомнить, каково это – испытывать волнение.

После первой измены – буквально сразу же после того, как это случилось, – я поклялся, что повторения не допущу. На душе было мерзко. Отвратительно. Я ненавидел себя. Мне было невыносимо думать о том, что я натворил. Как убийца, я пребывал в постоянном страхе разоблачения, вздрагивая от каждого звонка, от каждого сообщения, терзаясь вопросом, не звонит ли мне жена, чтобы сообщить о разводе, или не напишет ли в очередной эсэмэске, что знает об измене и пришло время платить по счетам?

Однако шли недели, а Эйнсли так ничего и не узнала. Мне все сошло с рук.

В какой-то степени я жалел, что так получилось. Может, иначе было бы лучше: тогда я смог бы попросить прощения, а потом мы смогли бы загладить эту единственную ошибку психотерапией. Но я остался безнаказанным, и как только представилась новая возможность, воспользовался ею, даже не задумываясь. Тут же ухватился за очередной шанс, радуясь возвращению в тепло момента, как встрече со старым другом. Было очень приятно. Мне этого не хватало.

Но как только все закончилось, на меня опять накатило прежнее отвращение. Я возненавидел себя еще больше, хотя не уверен, что это возможно. Мне был омерзителен тип, в которого я превращался. Я думал, что во второй раз мне уже не удастся отвертеться, что теперь Эйнсли уж точно узнает.

Но этого не произошло.

Ни во второй раз, ни в третий. А также в пятый, восьмой и десятый.

В конце концов я сбился со счета. Ходил по порочному кругу и каждый раз думал – нет, обещал себе, – что это в последний раз. Уверял себя, что нельзя так рисковать, что никогда больше не изменю жене. И какое-то время сам верил в это. Но желание всегда возвращалось. Появлялась следующая возможность, и я тут же хватался за нее. И снова терзался чувством вины.

Теперь, несмотря на наличие разрешения, все повторилось снова в том же порядке. Сначала я встал под душ, где тер себя до красноты, чтобы уничтожить улики, малейшие следы того, чем я занимался. Потом, как обычно, избегал взгляда жены и уклонялся от вопросов в надежде немного поспать. Я знал: завтра будет легче, а потом, с каждым проходящим днем, еще легче. Первый вечер всегда самый болезненный, когда паникуешь и воображаешь все что угодно, от венерических болезней до беременности, но сегодня кое-что изменилось: одной заботой стало меньше, ведь не надо было беспокоиться, что Эйнсли узнает. Она и так уже знала. Практически сама толкнула меня в постель к Мэлори. Но почему же мне ничуть не легче? Сам хотел бы понять.

Выбравшись из душа весь красный, ободранный мочалкой и распаренный, я закрыл кран, обернул вокруг пояса полотенце и пригладил пятерней мокрые волосы. Их становилось все меньше, я определенно начал лысеть. Возможно, со стороны было еще незаметно, но я уже ощущал. Как ощущал и валик жира, слегка выпирающий над ремнем, и то, что взбегать по ступенькам стало чуть труднее, а дыхание сбивается быстрее. Я старел, и отрицать это было глупо. Даже попытайся я игнорировать возраст, о нем напомнили бы растущие дети.

Раньше я даже мысли не допускал о том, чтобы красить волосы, и считал, что седина даже украшает мужчину, но теперь, когда она начала становиться заметной, задумался. Коробка краски для волос – и несколько лет долой. Противостоять такому искушению трудно, и я решил, что почитаю обзоры на разных изготовителей краски, когда выдастся минутка на работе.

Протерев запотевшее зеркало, я всмотрелся в свое отражение. Казалось, я все такой же, как раньше, несмотря на возраст. Да, под глазами и на лбу появились морщинки, но из зеркала на меня смотрело все то же знакомое лицо. Или нет? Насколько сильно я изменился?

Тут же пришла мысль о том, как Мэлори оценила меня в качестве любовника. Увы, ей уже не узнать, на что я был способен когда-то и как тогда выглядел. Увы, лучшие годы остались позади. Но все же хотелось думать, что впереди еще сколько-то осталось. Как минимум лет десять, а?

Отвернувшись от зеркала, я открыл дверь ванной и поежился от волны холодного воздуха из спальни. Эйнсли сидела перед туалетным столиком, расчесывая щеткой свои длинные рыжие волосы.

– Весело провел время? – пропела она.

– Кажется, это ты здесь весело проводила время.

Она хихикнула и прикрыла рукой рот.

– Ну, может, выпила лишний бокал вина. Или два.

– Или три, или четыре, – пробормотал я, открывая ящик комода и доставая чистые трусы и пижамные брюки. Я сбросил полотенце и, повернувшись к