Читать интересную книгу Милен Фармер – великий астронавт - Янник Прово

Репетиции начались в начале апреля. Но репетиции были и раньше, так как я ставила свою собственную хореографию. Я установила для себя драконовский режим работы. Каждый день я работала над хореографией спектакля. У меня была молодая девушка, Софи Телье, которая разучивала эту хореографию, чтобы потом научить других танцоров, так как я в это же время должна была репетировать с музыкантами. Также я взяла курсы пения во Дворце спорта, чтобы сделать свой голос более уверенным. Я никогда не придавала значения тому, до какой же степени важно дыхание. Эти уроки были толчком. Мой голос заработал по амплитуде и глубине. Мой преподаватель также позволил мне понять, что манера пения является показателем личности. Мы часто находим те же самые интонации в голосе двух певцов, имеющих идентичный характер.

По костюмам для спектакля я решила работать с Тьерри Мюгле (Thierry Mugler), и это было довольно увлекательно. За исключением двух или трех нарядов, у него не было ограничений: то есть он согласился предоставить свой талант, но с учетом моего мировоззрения. Я намекаю на «Тристана», например: это было русское пальто с шарфами, с перчатками – это не очень-то Тьерри Мюгле. Мы предоставляли ему проект сцены, а он предлагал свои идеи. Он имеет удивительное отсутствие чувства меры и может абстрагироваться от моды. Всего было семь смен костюмов.

В турне было примерно семьдесят человек, что колоссально, и несколько танцоров на сцене. По освещению у нас был господин Рувеиройи (Rouveyrollis). Освещение было прекрасно, действительно прекрасно. У нас был господин, которого зовут Убер Монлу (Hubert Monloup), и который сделал нам роскошные декорации. Было общее оформление, которое постепенно менялось. Несколькими месяцами ранее я знала, что я хотела гитариста Слима Пезина (Slim Pezin), который уже довольно много работал со мной. С моей труппой мы образовали команду, которая казалась мне наилучшей для этого спектакля, с радостями и печалями. Всё прошло хорошо, у нас не было неприятных сюрпризов. Мы также знали, что это было на какое-то время, и что наступит послезавтра. И неизбежно есть люди, которые становятся ближе, чем другие. Это животный инстинкт, мы нуждаемся в том, чтобы создать свою стаю!

Спектакль. У меня дух гладиатора, но делать спектакль на пустом месте я не стану. Надо предоставить себе все ресурсы, чтобы что-то сделать, и чтобы не получить половину певицы или декораций. Я хотела, чтобы эта сцена была по возможности максимально грандиозной, чтобы спектакль был грандиозен с его спецэффектами, декорациями и клипами. Я боялась близости с публикой. Тема спектакля была, прежде всего, визуальной и, я надеюсь, волнующей. А также концептуальной, совершенно очевидной. Это было частью стиля, в котором мы работали с самого начала. Я не ограничивала себя. Тремя годами раньше я уже знала, что я хотела эту ярко выраженную визуальность, смесь театра и кино… Я также знала, что Бодлер мог бы открыть этот спектакль, у меня была такая идея. Спектакль состоял примерно из четырнадцати песен первого и второго альбома. То, как мы рассматривали сцену, заключалось в том, чтобы переписать одну историю с помощью маленьких историй. Мы попытались создать персонаж, который изменяется во времени и в жизни, жонглируя атмосферой и временами года. Это был главный персонаж, который принадлежит мне и истории. Поэтому представление начинается с «L’Horloge», потом идет «Plus grandir» и так далее. Мы работали так же, как мы могли бы работать над сценарием для фильма. Это, разумеется, отражение моего внутреннего мира и мира Лорана Бутонна. Впрочем, в то же самое время мы с Лораном уже размышляли над проектом нашего первого полнометражного фильма. Но вся моя энергия вращалась вокруг 18 мая 1989 года – даты, когда я собиралась дебютировать на сцене Дворца спорта.

Турне. Начался обратный отсчет. Он наполнял меня тревогой и возбуждением. Это должно было быть одновременно смертью и рождением. Было невероятно представить шесть тысяч человек, которые собирались прийти именно ради меня. Я чувствовала мощное, чрезвычайное волнение, которое я должна была испытать. В то же время я чувствовала опасность: ту, которая была вызвана постоянно достигаемым успехом. Я хотела остаться здравомыслящей. Впрочем, я всегда такой была. Жизнь, работа – это серьёзно, это драматично в хорошем смысле этого слова, с моментами невероятной силы. Я знала, что после этого Дворца спорта я изменюсь, буду развиваться и буду иметь большую веру в себя. Я постоянно нуждалась в том, чтобы меня поддерживали. Эта первая сцена должна была стать непрерывным изнасилованием. Не нужно понимать изнасилование в прямом смысле. Там оно может доставить как неудовольствие, так и удовольствие. Я имею ввиду замечательную «маленькую смерть», являющуюся фрейдовским выражением, которое возродил Бодлер. Это оргазм, момент апофеоза, экстаза, а затем – подавленности. Высшее счастье.

Моё первое выступление было во Дворце спорта Сэн-Этьена (Saint-Etienne). У меня возникает образ, чтобы очень точно выразить то, что я чувствовала в тот день. Я его опишу, хотя он не очень красивый, и я всегда боялась влияния, которое может оказывать такой образ: у меня было чувство, как будто я рыгаю всеми своими внутренностями с чувством обостренного счастья. Я околела от страха, но я сказала себе, что если я не сделаю карьеру певицы, то я умру. В первый день, прямо перед выходом на сцену, я увидела друга, певца, которого я очень люблю. Он меня спросил: «Для кого ты поешь?» Я ему говорю: «Для себя. А ты?» И он мне ответил: «Я пою для них». Это оглушило меня. Я спросила себя, не пытаюсь ли я обмануть саму себя. С невероятным рвением, которое было во мне, я определила то ожидание, которое публика и другие люди возлагали на меня. Двумя часами позже меня потрясло общение с публикой. У меня был мой ответ.

В парижском Дворце спорта концерты начались 18 мая, потом было семь дней до 25 мая. Меня всегда спрашивали: «А почему вы не начали с маленькой, более уютной сцены?» Моё желание действительно состояло в том, чтобы выступить с этой парижской сцены, которою я очень люблю. Подняться на сцену – это амбициозный проект, неважно в каком зале. С самого начала я старалась держать планку очень высоко. Я не хотела так называемые «уютные» залы. Я никоим образом не хотела начинать с Олимпии4. Вопреки мнению большинства, я считала, что этот зал потерял свою притягательность, свою магию. С самого начала я хотела развиваться на большой сцене, я нуждалась в больших пространствах, в полном дыхании, оставаясь близкой к зрителю. Общение с публикой, очевидно, необходимо, но также я люблю понятие дистанции, мысль о большой и глубокой сцене. Зал Дворца спорта – это зал, который зажег во мне маленький огонь. Если можно найти душу, то я её нашла в том месте. И в этом я полностью убеждена! Когда я выступила во Дворце спорта, именно Бертран подготовил мою гримерку. Я очень любила, когда обо мне заботились. Наверно, это было необходимостью для других людей. Значит ли это быть здравомыслящим? Думаю, да. Это означает понимание своих возможностей, и потом знание того, в чем мы нуждаемся. В отношении этого нет враждебности, это то, в чем я нуждаюсь от некоторых людей, и в этом нет ничего страшного. Тем лучше! Моя гримерка была великолепной, она заставляла немного размышлять о декорациях Давида Лина (David Lean). У меня были фотографии этого господина, потому что я действительно люблю этого человека и его фильм «Дочь Раяна» («La Fille de Ryan»). У меня была фотография Гарбо, у меня были книги. Было ещё несколько предметов, но они являются очень личными. Дворец спорта – это около пяти тысяч человек, и на всех датах выступления он был полностью заполнен, это было потрясающе. Было странным, но это стало началом спокойствия с начала выступлений. Оно было таким непрочным. Я, без сомнения, немного избавилась от паранойи. Но некоторым образом это также было защитой. Может быть, я была больше человечна? Первые дни были действительно феноменальными: у нас было впечатление, что мы вне времени, вне жизни. И потом мы очень волновались в течение двух часов. Но в течение этого периода во Дворце спорта я старалась спать в отеле. Это мой способ пережить подобное, способ своеобразный и действенный. Очень сложно и одновременно потрясающе описывать то, что можно ощущать на сцене. Всегда трудно высказаться в отношении своих эмоций. Я веселилась, но не так, чтобы очень. Это очень стимулировало. Я немного затрудняюсь в том, чтобы сформулировать все эти эмоции. Это было большое и реальное волнение, которое я ожидала от сцены, и от которого я чувствовала, что, возможно, я не доживу до следующего дня. И это тоже тревожное чувство. Были красивые образы, довольно волнующие и очень сильные вещи. За два часа мы проходим через такие разнообразные чувства, которые мы проживаем в течение десяти лет. Перед выступлением я не была уверена в том, что спектакль понравится, поэтому он был задуман как последний. Я не была уверена в том, поднимусь ли я на сцену после этого первого раза. Всё должно было зависеть от турне: я была в ужасе от того, что я находилась в дороге, что каждый вечер я оказывалась в другой комнате. Я не знала…