глупых голов дойдет, что меня можно продать, моя жизнь чего-нибудь стоит, это выгодно для обеих сторон; американцы тоже не поскупились бы, ведь я интеллигентный наблюдатель и умею рассказывать. Ну, расхвастался, точно уже сам себя продаю».
Вождь ничего не говорил, только все хмуро смотрел на него. Позвякивали в мешочках патроны, — мео на коленях горстями собирали вместе с землей соль, просыпавшуюся из дырявого узла. Факелы жадно глотали ветер, с треском взметались вверх языки пламени.
Ни черта вы мне не сделаете. Наверняка уже жалеете, вы ведь первые начали стрелять — понятное дело, под влиянием страха, но зачем надо было… Тень колебалась на стене подобно стрелке компаса. Придется вам бросить деревню и бежать в горы, ибо солдаты теперь тоже начнут стрелять без предупреждения. Я один мог бы удержать их от этого, но тогда вам придется послать меня в качестве парламентера, облегчить мне возвращение, доставить к солдатам Патет Лао. У вас не останется и этого шанса, но вы о нем не подозреваете и так никогда и не узнаете. Хоть часами вам объясняй, хоть горло надорви. Все равно что с камнем разговаривать.
Старик молчал. Груз уже распределили, у женщин, согнувшихся, чтобы удержать равновесие, к спинам были приторочены наполненные до краев корзины. Плетеная лента опоясывала лоб, поддерживала груз. Густо присборенные юбки рвал ночной ветер, толстые икры женщин были оплетены просмоленной веревкой, — казалось, на босые ноги у них надеты краги. Вокруг высились черные громады гор, над ними висело небо, белесое от множества звезд, больших и малых. Монотонно жаловалась какая-то птица, которую спугнул яркий свет факелов.
Вождь нехотя встал, прикрикнул на женщин, вырывавших друг у друга оранжевые и белые полотнища парашютов и пытавшихся засунуть их в узкие высокие корзины. Он склонил лысеющую голову и неспешно, прицельно хлестнул одну и другую по голым рукам так, что на них выступили красные полосы.
Жаба, проклятая жаба с обвисшими брылами.
Свистнул прут. Каждый удар Роберт встречал с содроганием.
— Хватит, — крикнул он, подняв связанные руки, как будто хотел ими двинуть старика по лысому темени. Тот не доставал ему до плеча.
Неожиданно получив сзади удар под коленки, пленник упал на четвереньки. Вождь этого как будто не заметил, точно ему оказывали обычные знаки почтения. Потом он вполголоса произнес несколько слов и показал рукой в сторону мрачного горного массива.
Люди двигались гуськом, сгорбившись под тяжестью груза. Женщины шли в середине. Рывок веревки был приказом. Роберт встал. За ним шел коренастый молодой мео с карабином за спиной, держа в руке толстую бамбуковую палку и погоняя пленника, как ленивого буйвола.
Ведь они сами понимают, что, убив меня, они ничего не выгадают. Только навлекут на себя облаву. Уж это-то они знают. Они же могли покончить со мной сразу, однако не дотронулись ни до моей сумки, ни до фотоаппарата, даже часов не сняли, хотя эти предметы должны их очень интересовать. Нога не болит. Острие не было отравлено, иначе зачем же им тащить меня с собой, если я завтра или дня через три должен буду умереть? У Жабы, видно, есть план, он хочет меня использовать в каких-то своих целях. Но в каких? Может, рассчитывает встретиться с кем-то, кто говорит по-французски? Должен же быть здесь хоть один такой человек — ведь французы тут правили почти сто лет. И всего-то нужно сказать несколько фраз. Я останусь жив.
Трава мягко стелилась под ноги. Люди шли тихо, молча. Собаки бежали опустив хвосты, ни одна из них не залаяла. Если бы не факелы, мео могли незамеченными проскользнуть в двух шагах от стоящих на часах солдат. Они без риска могут стрелять из засады, нападать на дорогах. Плавают в глубине этих джунглей, в океане зелени. Пираты. Так их называют. В память о тех, кто, пригнанный ветром, грабил побережье. Пират — значит, жестокий. Пока что они мне ничего плохого не сделали. Ударом бамбуковой палки заставили упасть на колени, удовлетворили тщеславие проклятой Жабы.
Помогая себе связанными руками, Роберт перелез через вал и неожиданно узнал то место, где они сражались. Там лежали два нагих тела. Мундиры с них были содраны. Он подошел к ним поближе, не обращая внимания на подергивание веревки. Подбежал какой-то мальчик и, опустив факел, посветил, чтобы пленнику было лучше видно. Обычная услужливость, над ним не издевались и не пытались испугать. Коп Фену стрела вонзилась в шею, но не пробила горло насквозь, а только натянула кожу. Сават, расставив ноги, казалось, спал на гриве стерни. С факела падали сгоревшие угольки, от них занялась солома, пламя обтекало неподвижное тело, высвечивая потеки застывшей крови. Тело еще не вызывало отвращения, не было мертвечиной. Казалось, что, почувствовав на себе языки пламени, майор очнется и начнет бить ладонями по горячей соломе, чтобы погасить этот небольшой пожар. Сават спокойно лежал, и в колеблющемся свете чудилось, будто он подмигивает, будто хочет что-то беззвучно передать ему, от чего-то предостеречь.
И вдруг Маляк в ужасе затаил дыхание: он понял, что казалось ему странным в лежащих телах. У них были отрезаны уши.
Трава еще тлела красными искрами под порывами ветра, вокруг разносился запах подпаленных волос. Роберт внезапно ослабел и уже без сопротивления позволял тащить себя на веревке, шагая точно слепой, полностью отдавшись на милость стражнику. Не смерть товарищей, а то, как их после смерти искалечили, — вот что лишило его всякой надежды.
Они спускались вниз в долину, погружались в туман, поднимающийся из джунглей. «Я не хочу так, не хочу, — билось у него внутри. — Что они со мной сделают? Куда тащат?»
Мео шли коротким, но уверенным шагом, семенили, спускаясь вниз по извилистой тропинке. Женщины, храпя, как уставшие лошади, брели в темноте. Плетеные шлеи поддерживали их нагруженные корзины, сдавливали выбритое темя. Младенцы, засунутые в полотняные мешки, спали, прижавшись головками к материнской шее, ни один ни разу не запищал. Может быть, их напоили отваром из мака?
Быстрая ходьба заставила Роберта забыть о своем неясном будущем, он прилагал все усилия, чтобы поспеть за мео. Маляк уже перестал ориентироваться: они столько раз меняли направление, обходили горы, похожие на огромные копны соскирдованной темноты. Он знал, что мео удаляются от Самнеа и идут на юго-восток, к месту расположения королевских войск и их американских советников.
Роберт вошел в ритм, преодолел первый порог усталости.
Он шел, взбирался по склонам холмов и сбегал в долины, где еле сочились ручейки горных потоков, спотыкался на принесенных водой камнях, поросших сухим в эту пору мхом, напоминающим плющ. Он