она манила к себе, и Маляк, цепляясь за нагретую скалу, поспешно спускался к ней. Он сглатывал вязкую слюну. В нем полыхала лихорадка.
Почему я не бросил сумку и фотоаппарат, зачем тащу их с собой? Если я их оставлю, то сам чего-то лишусь — так снимают шелуху с головки лука, сдирают слой за слоем. А вдруг окажется, что в середине ничего нет? Аппарат можно купить в любом фотомагазине. Их полно. А лекарства? У меня есть пирамидон. Есть марганцовка. Насыпать бы ее прямо в рану. Мать правильно советовала: нужно выжечь.
Роберт с трудом добрался до берега и лег на камни. Потом погрузил в воду связанные руки. Быстрый ток воды, прохлада приносили облегчение. Маляк зачерпнул воду, она капала, искрясь на камне. И все же он не мог пить, — от рук, к которым комками прилип помет летучих мышей, исходила странная вонь.
Дети стояли толпой, о чем-то переговаривались друг с другом и, склонив головы, смотрели на него сверху. Фотоаппарат соскользнул с его шеи и шлепнулся в воду. Роберт подхватил его и осмотрел. Внутри футляр был сух. Маляк направил объектив на группу ребят, они с писком убежали, однако не случилось ничего страшного, взрыва не произошло, поэтому они крадучись вернулись, подталкивая друг друга. Только мальчик с луком делал вид, будто ничего не боится, поэтому Роберт снял и его, облокотившегося о скалу, с черной повязкой на бедрах, в расстегнутой рубашке. Икры у мальчика, так же как у взрослых, были перевязаны просмоленной веревкой.
Роберт сфотографировал скульптуры на скале, наклоняясь, чтобы кадр получился отчетливым. Каждое движение причиняло ему боль. Никогда еще работа с фотоаппаратом не доставляла ему такой радости. Фотоаппарат — частица того, другого мира, к которому он принадлежит.
Мальчик внимательно следил за всеми его действиями. А что, если попробовать как-нибудь привлечь парнишку на свою сторону, попробовать с ним договориться? Похоже, он смышленый парень.
Разыскивая пузырьки с лекарствами, Роберт наткнулся на блокнот в пластмассовом переплете. Мелко исписанные страницы. Накопленный материал. Он вытащил из кармана шариковую ручку и, согнувшись, с большим трудом написал: «Вчера, — он не был уверен, какую поставить дату, — убили, — и, поколебавшись, все же солгал: — на моих глазах майора Хонга Савата и солдата Коп Фена. А меня увели мео. Я поранил бедро острием копья. — Он не осмелился написать: отравленным. — Сегодня, на второй день, нога распухла. Я хромаю. Жар. Я жив».
Это слово, в которое он вглядывался, как будто смысл его только сейчас стал ему ясен, наполнило Роберта безграничной радостью.
— Жив, жив, — шептал Маляк взволнованно, будто до его сознания наконец дошло, что он остался по эту сторону, в то время как те уже не вернутся, — и, хотя они верили в свое возвращение, им уже не родиться второй раз.
Он впитывал в себя сверкание воды, светлые блики, блуждающие по веткам склоненных деревьев. Большая темно-красная бабочка, трепеща крыльями, вылетела на солнечный свет. Со щебетом промелькнула стайка птиц. Неожиданно он обнаружил, что вся скальная стена, по которой вились толстые жгуты лиан, покрыта скульптурами. Значит, перед ним как раз то, что он искал, — храмы вымерших племен. Нужны фотографии. Лучше всего крупным планом — танцовщицы, детали. Сфотографировать голову с вознесенной над ней рукой.
У него заболел живот. Слишком много он пил воды. Он весь покрылся горячим потом, будто его окунули в горячую золу. Расстегнул брюки. Ранка наполовину открыта, бедро с натеками почти черной, засохшей крови. Нога распухла, воспалилась.
Роберт присел на корточки. Это небольшая царапина, внушал он себе. Дети тоже присели, внимательно следя за всеми его движениями.
— Пошли вон! — крикнул Роберт и схватил камень.
Они отскочили. Но стоило ему отвернуться, как он снова услышал их шаги. Дети возвращались, это было сильнее страха, они хотели проверить, действительно ли у него все такое же, как у них, не отличается ли он чем-нибудь. Снова режущая боль в животе. Он уже не обращал внимания на ребят; еле держась на ногах, упершись лбом о скалы, с фотоаппаратом на бедре, скорчившись, пытался побороть тошноту, по ему это не удалось. Солнце жгло обнаженные ягодицы.
Я должен собрать все силы, мне нельзя упасть. Роберт чувствовал, что скальная стена стала мягкой, что он и ней вязнет, как в тесте, однако это просто у него самого подгибались связанные руки.
Постепенно слабость проходила, Маляк по колено вошел в освежающую воду. Долго полоскал рот, промыл нос.
Окруженный толпой ребят, Роберт вытащил из сумки металлическую коробочку с марганцовкой и всыпал щепотку прямо в рану, прикусив губу в ожидании боли. Кристаллики напитались влагой, жжения он не почувствовал. Значит, ошибки нет — это была мертвая ткань.
Маляк с беспокойством осматривал потеки свежей крови. Она расползалась по икре тонкими струйками. Потом обнаружил другие ранки, спустил брюки до земли и увидел ползущую по ткани вдоль шва древесную пиявку. У щиколотки их висело еще несколько штук. Присосавшихся, извивающихся пиявок. Он оторвал скользкую, напившуюся крови гадину, и бросил ее на раскаленную от солнца ступеньку, и с яростью расплющил камнем, давил их одну за другой, разбрызгивая светлые пятна крови.
Кровь сохла быстро. Ему показалось, что он ее слишком много потерял. Со страхом смотрел он на потемневшие пятна: его собственная кровь, сама жизнь. Если бы он мог, то слизал бы ее, чтобы вернуть обратно.
Когда же они ко мне успели присосаться? Когда я пробирался через кусты или когда сидел под деревом в темноте, думая, что спрятался, убежал от мео? Ну это не смертельно. Они впускают яд, который не дает крови свернуться. Пролезают сквозь отверстия в ботинках, безошибочно направляются к венам, едва заметным под кожей, как будто отлично знают анатомию. Напившись крови, отваливаются, падают в траву. Никуда от них не денешься. Придется смириться. Избавляться от них нужно на привале, иначе они всю ночь будут на мне пировать.
Стоя на корточках, опираясь на связанные руки, тупо всматриваясь в колеблющиеся отсветы воды, в голубоватый, пульсирующий зноем воздух, в покачивающиеся листья на кронах деревьев, Роберт чувствовал, что его знобит. Он дышал, как загнанный пес, приоткрыв рот, не замечая, что с губ стекают струйки слюны.
И хотя рядом были дети, он чувствовал себя одиноким. Ребята подталкивали друг друга, шлепками сгоняли мух со своих худых лопаток, о чем-то говорили между собой. Они напоминали цыплят, которые от нечего делать поклевывают один другого.
Внезапно он ощутил под лопаткой резкую боль, как будто его ударило током. Роберт застонал и, выпрямившись, связанными руками попытался дотянуться до больного места. Боль была