– Она будет твой так долго, как ты захочешь, ну и пока делаешь одну вещь для меня.
– «Мадонна»? – спрашивает она.
– Да, именно, – отвечаю я, потому что это единственный ответ, который сейчас имеет смысл.
Чувство потребности обладания ею слишком странно для меня, чтобы понять. Я отталкиваю их, займусь ими позже, если они не сокрушат меня... или она.
– Если я найду её для тебя, ты отвезёшь меня в это место в России?
– После того как «Мадонна» окажется в моём доме, у тебя будет свободный доступ к моей даче. Она будет принадлежать тебе. И будут средства, чтобы обновить или добавить то, что тебе нужно.
Она могла бы построить там особняк, который смог бы соперничать с царскими хоромами, если бы захотела. Желание уговорить её остаться в моём личном мире настолько сильное, что у слов сладковато-горький привкус.
Кажется, она обдумывает моё предложение.
– Могу ли я уйти после того, как расскажу, где «Мадонна» или после того, как ты её достанешь? – задумчиво спрашивает она.
– После того как картина вернётся под крышу «Петровичей», ты можешь уйти.
Её ум и быстрое мышление поражают меня. Она могла бы стать как грозным врагом, так и могущественным союзником. Я хочу её больше, чем следовало. И сделаю всё, что в моих силах, чтобы она присоединилась ко мне. А прямо сейчас пряник кажется мне более подходящим инструментом, чем кнут. Угрозы не имеют большой власти над ней. Хотя и не могу сказать почему, то ли ей не страшно, то ли всё равно, или она не может чувствовать страх.
– Хорошо. Я хочу бейсбольную кепку.
– Конечно.
Я скрываю своё удовлетворение, достаю телефон и притворяюсь, что просматриваю сообщения, пропущенные за последние несколько часов.
– Почему бы тебе не пойти и не покрасить волосы, мисс Карен, – подталкиваю я её. – Тебе нужно быть готовой, когда мы приземлимся в Мадриде на дозаправку. А потом поспи. Завтра будет долгий день.
Я надеюсь.
– Ты можешь сделать это? – спрашивает она.
Я кладу телефон на стол и смотрю на неё. Во что она играет сейчас?
– Я думал тебе не нравиться, когда тебя трогают?
– Не нравится. Но ещё не нравятся коричневые вещи. Если только это не еда, потому что коричневые продукты обычно готовят достаточно долго, а значит, уничтожены любые бактерии. У меня может случиться приступ, если я увижу его на моих руках.
Она вздрагивает и смотрит на руки, будто те уже поражены.
– Я твой покорный слуга, – говорю я, поднимаясь, и коротко кланяюсь ей.
Она вскакивает на ноги. Её странности заметны. Интересно, она такой особенной родилась, или это следствие какой-то травмы. Но у всех есть свои недостатки. А мои настолько велики, что было бы лицемерием критиковать её требования, чтобы всё делалось определённым образом и иметь привязанность к старой поношенной кепке. Возможно, для этого есть медицинский диагноз. Возможно, она больна чем-то. Я не врач. Но знаю, что та часть меня, которая, как полагал, похоронена, теперь пульсирует жизнью.
Несмотря на роскошный салон, ванная комната в самолёте небольшая и не предназначена для двух человек. Мы близко прижимаемся друг к другу, когда закрывается дверь. Здесь душно. Нет места развернуться, и моя большая фигура явно мешает ей. Даже, если она не чувствует никакого осознанного страха, задний ум всё же заставляет её сжаться, становясь ещё меньше. Мои инстинкты взволнованы этим. Моя кровь начинает циркулировать по телу с определённым смыслом, собираясь в конкретном месте. Меня окутывает тёплый запах её тела. Она двигается, проводя своим бедром по-моему, что заставляет каждую мою мышцу напрячься в ожидании. Этого не будет.
– Одну минуту, Наоми, – говорю я.
Я подставляю сумку в проём, чтобы дверь в ванную не закрывалась, что даёт нам немного больше воздуха. Пока я отсутствую, Наоми открывает коробку и изучает инструкцию.
Там кисточка, пластиковая миска и перчатки.
– Нам нужно полотенце,– объявляет Наоми.
Я выхожу и нахожу в конце салона полотенца и салфетки.
– Оберни это вокруг шеи, – приказываю я.
Выйдя из ванной, я читаю инструкцию и выбрасываю её в сторону. Крась и смой. Достаточно легко. Я вливаю все ингредиенты в миску и смешиваю их. Масса в чашке становится темнее до почти чёрного цвета. Я слышу вздохи.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
– Она такая грубая. Будет похоже на грязь. Я не позволю ей притронуться ко мне.
– Тогда ты очень долго просидишь в маленькой комнате, пока таможенники неоднократно будут задавать тебе вопросы о твоей деятельности. Возможно, тебе там понравится? – я приподнимаю бровь, задавая вопрос.
С поджатыми губами она качает головой.
– Тогда садись на комод, и начнём.
Она кладёт полотенце на сидение и осторожно опускается на махровую ткань. Глубоко вздохнув, я вхожу в комнату и сразу понимаю, как мы ухудшили ситуацию. Когда Наоми сидит, её рот и сладкое дыхание оказываются непосредственно у моего паха. Мой внутренний зверь больше не может сдерживаться. Член набухает, каждый вдох даётся всё тяжелее и тяжелее.
– Тебе нужно использовать перчатки, – она указывает на стойку.
Но мне кажется, что она имеет в виду другую защиту. Будто она хочет, чтобы я расстегнул штаны, освободил свой член из тесноты, чтобы она успокоила его языком и обхватила своим влажным ртом. Прошло время, прежде чем я замечаю маленькие непрозрачные резиновые перчатки для моих рук. Вернее чьих-то рук.
– Они слишком маленькие, чтобы я смог их надеть, – говорю я, вздрагивая от непреднамеренной сексуальной подоплёки разговора, но она не замечает этого.
– Полагаю, их делали для женщин. На самом деле много продукции делают специально для мужчин, которые, я уверена, абсолютно бесполезны. Исследования показали, что продукты по уходу для женщин и мужчин изготавливаются из одних и тех же ингредиентов, их единственное различие в ароматической отдушке. Разве что средства от облысения мужчины используют больше, ведь в мужском теле тестостерон превращается в дигидротестостерон. У женщин меньше тестостерона, поэтому их тела не производят столько дигидротестостерона.
Она смотрит на меня с ожидающим выражением лица.
– Очень интересно, – я криво улыбаюсь.
Её комментарии позволяют мне получить немного контроля над моим упрямым телом. По крайней мере, я больше не боюсь выколоть ей глаз нежелательной эрекцией.
– Я начну? – спрашиваю я, показывая кивком на миску с краской.
Она продолжает говорить о мужском облысении. Слова становятся фоном, смешиваясь с гулом струи воды.
Глава 10
Наоми
Я хнычу, когда химическое вещество впервые касается моей головы. Тяжёлый запах и тёмный цвет этой массы вызывает у меня беспокойство. Вспоминаю о смоле, грязи и других грязных вещах, которые мне не нравятся. Мне тяжело сидеть, но позволять ему красить меня.
– Ш-ш-ш, – успокаивает он, гладя пальцами мою голову.
Он так и не надел перчатки, меня это немного шокирует. Несколько опасно. Он поступает неправильно, и ему всё равно, что происходит. Он будет грязным, разве он не против?
Хотела бы я быть такой. Иногда чувствую себя в ловушке тех правил, которые создал мой мозг. Я пытаюсь восстановиться, контролировать себя, но прикосновение к стакану в том же месте, что и он, отняло у меня все силы. Если сжать губы вместе, то можно представить, что я всё ещё чувствую его. Неуверена, что мне это нравится. Мне это не нравится, но в то же время не уверена, что нравится. Это похоже на заявление прав собственности. Теперь я принадлежу Василию, который не носит перчаток и прикасается к грязной краске, потому что мне это нужно.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Его смелость приободряет меня. Человек, который сказал, что ему не нравится, когда его трогаю, трогает меня и даже не бесится.
Я начинаю понимать, как он себя чувствует. Я не люблю микробов, но... меня очаровывает мысль о заражении микробами Василия. Эта странная мысль, но мне хочется надавить пальцами в тех же местах, где и он. На моих висках. Напротив моих бёдер. Теперь его пальцы в моих волосах, смешиваются в грязи, поэтому я не стану его трогать, но искушение велико.