Читать интересную книгу Черно-белое кино (сборник) - Юрий Левитанский

Воспоминанье о скрипке

Откуда-то из детствабумажным корабликом,запахом хвойной ветки,рядом со словом полькаили фольга,вдруг выплываетстранное это слово,шершавое и смолистое —канифоль.Бумажный кораблик,елочная игрушка,скрипочка,скрипка.Шумные инструменты моего детства —деревянные ложки,бутылки,а также гребенки,обернутые папиросной бумагой, —это называлось тогда шумовым оркестром,и были там свои гении и таланты,извлекавшие из всего этогозвуки,потрясавшие наши сердца.Я играл на бутылках,на деревянных ложках,я был барабанщикомв нашем отряде,но откудаэто воспоминанье о скрипке,это шершавоеощущенье смычка,это воспоминаньео чем-то,что не случилось?

«Была зима, как снежный перевал…»

Была зима, как снежный перевал,с дымком жилья, затерянным в провале.Но я в ту пору не подозревал,что я застрял на этом перевале.Была такая длинная зима,когда любой вечернею пороюуже легко – сойтись горе с гороюи очень трудно не сойти с ума.Была зима,и загородный дом,где в сумерках мерцает телевизори где гудит огонь,бросая вызовметелям,снегопадам,январю —всему, что нам на головы свергалось.Дни прибывалипо календарю.К пяти часам у нас уже смеркалось.Когда в окно вползала чернотаи все предметы делались иными,я видел,как подводится чертапод нашими усильями дневными,под нашей каждодневною тщетой.А ниже,оставаясь за чертой,тянулась цепь таинственных пометок,и лес напоминал строеньем клетоки всей своею сущностью прямой,что он не только современник мой,но и другого века однолеток,и он другие помнит времена.Графический рисунок голых ветокнапоминал при этом письменадавно существовавшего народа.А я еще задач такого родане знал,я перед ними пасовали то и дело путался в ответах.Да и мороз к тому же рисовална стеклах непонятные узорыи всякие загадывал загадки,которых я разгадывать не мог,хотя и упражнялся регулярно.А утром сноватоненький дымокстоял над крышей перпендикулярно,и даль передо мной была бела,и жизнь моя передо мной былакак на ладони вся,как на экране,и можно было с легкою душойперечеркнуть написанное ране,переписать строку или главу,которая лишь сдавленно звучала,перемарать постылый черновик,и даже сжечь,и все начать сначала.

Сон о дороге

И еще такой я видел сон.Люди,их несметное количество,все, кто жил на свете до меня,двести поколений человечества,в отблесках закатного огняпо дорогешлимимо меня.Люди эти, малы и велики,выходя из тьмы своих веков,на себе несли своих боговтемные таинственные лики,свои стяги и свои вериги,груз венков своих,своих оков,книги своих пастырейи книгивольнодумцев и еретиков,древние орудия познанья,множество орудий для дознаньяи для целей всяческих других,чаши для куренья фимиама —словом, все,с чем шла когда-то драмаих страстей и верований их.Как ее разрозненные звенья,времена смешав и поколенья,шли передо мною Брут и Цезарьи Марат с Шарлоттою Корде,армии афинян и троянцев,якобинцеви преторианцев,Азия бок о бок и Европа,вперемежку Рим и Карфаген.И почтенный киник из Синопа,седовласый старец Диоген,выступив на миг из полумрака,поднял свой фонарик над собоюи сказал мне строго:– Для чего! —И подобно греческому хору,тысячи людей одновременновыдохнули разом:– Для чего! —Кто-то рявкнул басом:– Ты ответишь! —И шепнули рядом:– Ты все скажешь!Ты нам головой своей ответишь,если ты не скажешь —для чего!.. —Я хотел ответить,я пытался,я кричал,но звук терялся где-то —как всегда во сне бывает это,вымолвить не мог я ничего.А меж темпоток уже кончался,край его вдали обозначался,и, венчая шествие, качалсяодинокий факел позади.И тогданад темною дорогой,где шаги едва уже звучали,преисполнен гнева и печали,трубный глас раздался:– Проходи!!! —И тогда пошел я вслед за ними,как в конце военного парадас площади уходят музыканты,завершая шествие его.А потом дорога опустела,лишь траватревожно шелестела,и звезда полночная блестела,грустно вопрошая:– Для чего?

Тревожное отступление

Я выдохся. Кончился. Всё. Ни строки.И так я, и этак – и всё не с руки.Река замерзает, и ветер с реки.Пора ледостава, и время бесптичья.И в голову лезут одни пустяки.Одни пустяки начинают менятревожить —ну, скажем, вопросы величья,забвенья и славы,наличья врагов,а то – еще лучше —вопросы наличьядолгов перед кем-то и просто долгов,а то еще – тоже —вопрос безразличьявлиятельных критиков,узких кругов,от коих зависят вопросы величья,а также вопросы наличья долгов.Вот ход моих мыслей. Примерно таков.Я выдохся. Кончился.До неприличья,до ужаса даже – пуста голова.С трудом вспоминаю простые слова.Совсем задыхаюсь от косноязычья.Но после бессонницы ночь напролет,когда уже, в лестничный глядя пролет,решаю —а что, если вниз головой? —внезапно я звук различаю живой,шуршанье и клекот, как будто бы птичьягортань прочищается. Тронулся лед!И что-то случилось. Почти ничего.Всего только дрогнули чаши весов.И ключ повернулся. И щелкнул засов.Но это,возникнув бог весть из чего,моих журавлей предвещало прилет.(Вот тут и поди разберись, отчего,откуда все это начало берет!)Но клекот, шуршанье, и сдавленный зов,и множество смутных еще голосов…Да что же случилось? Пока ничего.Но тронулся, тронулся, тронулся лед.Теперь не пытайтесь тягаться со мной!Нет, вам не подняться теперь до меня!О господи, что ж это было со мной?Неужто и впрямь начинали менясерьезно тревожить вопросы величья,забвенья и славы,наличья врагов,а то – еще лучше —вопросы наличья —ну, словом, весь этот набор пустяков?Нет, дудки! Ищите себе дураков!Моих журавлей начинается лет!И ветер охоты подул на листы,и пороховницы мои не пусты,и ход моих мыслей сегодня таков,что впору с богами соседствовать мне!Да что там – с богами! Я сам из богов!Движенье созвездий и ход облаковрешительно благоприятствуют мне.И все-то мне на руку все мне с руки,и все на мою только мельницу льет.Так что же случилось?Пока ничего.Но тронулся, тронулся, тронулся лед.

Второе тревожное отступление

Ну вот и вернулись твои журавли.И ветер охоты подул на листы.И пороховницы твои не пусты.Ну что же, прекрасно!И ход твоих мыслей сегодня таков,что можешь с богами соседствовать ты.Да что там – с богами! Ты сам из богов!Ну что же, возможно.А все же давай разберемся сперва —с чего закружилась твоя голова?Всего-то с того, что умеешь слова писать на бумаге?Что можешь придать им порядок такой,чтоб строки стояли строка над строкойи чтобы одна отвечала другойсвоим окончаньем?Что вместо, к примеру, весна и соснаты нынче рифмуешь весна и весла —и в этом ты зришь своего ремеслапрогресс несомненный,как если бы рифма весна и веслауменьшила в мире количество зла,хотя б одного человека спаслаот пули, от петли?А ты не подумал, садясь за стихи,что, может быть, это и есть пустяки —уменье писать на бумаге стихи,стихи на бумаге?И разве тебе не казалось порой,что ты занимаешься детской игрой,в бирюльки играешь во время чумы,во время пожара?Что все эти рифмы – безделица, вздор,бубенчики на шутовском колпаке,мальчишки, бегущие с криками вдольрядов похоронных?Ну что ж, опровергни, отбрось, отметивсе знаки вопроса один за другим,предай осмеянью, сотри в порошок,чтоб камня на камне…А все же ты должен пройти этот кругсомнений, неверья, опущенных рук,пускай не сегодня, не сразу, не вдруг,а все же, а все же…

Время раскрывающихся листьев

Фрагменты сценария

Клавиши рояля, чей-то палец,пробежавший по клавиатуре,и сейчас же тысячи сосулекс грохотом летят на тротуар.Человек сидит в весеннем сквере,в сквере,где сейчас творится чудо,чудо непрерывности творенья,сотворенья ветки и куста,чудо воссозданья,повторенья,завершенья круга,воскрешеньялиний изначального рисунка,формы прошлогоднего листа.Человек сидит в весеннем сквере,в сквере,переполненном грачами,их высокомерными речами,вздорностью грачиных пересуд.Черные пасхальные старухис древними рублевскими очамибелые платочки с куличамимимо сквера бережно несут.Человек сидит в весеннем сквере,улыбаясь грусти безотчетной,смотрит,как в песке играют дети,хлебцы выпекают на доске,как они песок упрямо роют,на пескепесочный домик строят,крепость воздвигают на песке.А весенний гром,еще несмелый,первый,еще робкий,неумелый,тихо погромыхивает где-то,громыхает,душу веселит.А весенний дождик все смывает,облегчает,очищает душу,обещает радужное что-то,что-то неизвестное сулит,что-то позабывшееся будит —что-то будет,что-то еще будет,что-то еще здесь произойдет.И тогда в дожде,как наважденье,возникает давнее виденье —женщины забытые глаза,два бездонных,два бессонных круга,и сквозь них,сквозь дождь,неторопливо —человек по улице идет,и навстречу женщина идет,и ониувиделидруг друга.

Воспоминанье о шарманке