Читать интересную книгу Черно-белое кино (сборник) - Юрий Левитанский

«Музыка, свет неближний…»

Музыка, свет неближний,дождь, на воде круги.Музыка, третий лишний,что же ты, ну, беги!Выдохлась? Притомилась?Хочешь не хочешь – пой?Музыка, сделай милость,очередь за тобой.С каждою перебежкой —дождь, на воде круги.Музыка, ну, не мешкай,музыка, ну, беги!Не дожидаясь зова,не выбирая дня,круг обеги, и сновавстань впереди меня.Да не сочтем за мукуэтот, из века в век,по роковому кругузавороженный бег.Этот смиренный пафоси молчаливый зовперемещенья пауз,звуков и голосов.Это чередованьефлейты и бубенца.Это очарованьедудочки и скворца.Это – сплетенье вьюгис песенкою дрозда.Это – синицей в рукивыпавшая звезда.Это – звезда и полночь,дождь, на воде круги.Этот призыв на помощь —музыка, помоги!

Иронический человек

Мне нравится иронический человек.И взгляд его, иронический, из-под век.И черточка эта тоненькая у рта —иронии отличительная черта.Мне нравится иронический человек.Он, в сущности, – героический человек.Мне нравится иронический его взглядна вещи, которые вас, извините, злят.И можно себе представить его в пенсне,листающим послезавтрашний календарь.И можно представить в его письмекакое-нибудь старинное – милсударь.Но зря, если он представится вам шутом.Ирония – она служит ему щитом.И можно себе представить, как этот щитшатается под ударами и трещит.И все-таки, сквозь трагический этот векпроходит он, иронический человек.И можно себе представить его с мечом,качающимся над слабым его плечом.Но дело не в том – как меч у него остер,а в том – как идет с улыбкою на костер,и как перед этим он произносит: – Да,горячий денек – не правда ли, господа!Когда же свеча последняя догорит,а пламень небес едва еще лиловат,смущенно – я умираю – он говорит,как будто бы извиняется – виноват.И можно себе представить смиренный лик,и можно себе представить огромный рост,но он уходит так же прост и велик,как был за миг перед этим велик и прост.И он уходит – некого, мол, корить —как будто ушел из комнаты покурить,на улицу вышел воздухом подышатьи просит не затрудняться, не провожать.

«Утро – вечер, утро – вечер, день и ночь…»

Утро – вечер, утро – вечер, день и ночь.Стрелки, цифры, циферблаты – сутки прочь.Гири, маятники, цепи, медный гуд.Все торопятся куда-то, все бегут.На ходу махнуть рукою, крикнуть «будь!»,Съесть сосиску на ходу и снова в путь.Сдать багаж, и в самолет, и в облака. —Как там наши? – как там ваши? – ну, пока!Гири, цепи, шестеренки, медный звон.Телеграмма – вместо писем – телефон,телефонные кабины – о стеклостук монеты – ваше время истекло!Нету времени присесть, поговорить,покалякать, покумекать, покурить.Нету времени друг друга пожалеть,от несчастья от чужого ошалеть.Даже выслушать друг друга – на бегу —нету времени – приедешь? – не могу!На автобус, на троллейбус, в этот гон,в эту гонку, в переполненный вагон,то в обгон, а то вдогонку – на ходу —в эту давку, суматоху, чехарду,в автогонку, в мотогонку, в нету мест,в не толкайтесь, переулками, в объезд,и в затор у светофора – как в тупик…Что за время? Наше время, время пик.Только выхлопы бензина, дым и чад.Только маятники медные стучат.Только стрелки сумасшедшие бегут.Стрелки, цифры, циферблаты, медный гуд.Словно мир этот бессонный городскойстал огромной часовою мастерской,часовою мастерскою, где со стен —циферблаты всех фасонов и систем,где безумные живут часовщики.Спать ложишься – ходят стрелки у щеки.Стрелки, цифры, циферблаты, медный зов.Засыпаешь под тиктаканье часов.И летишь под этим небом грозовым —как на бомбе с механизмом часовым.

Воспоминанье о костеле

Костел называлсяименем святой Анны,а может быть, как-то иначе.Я шел туда ночью,по полю, по черной пахоте,ночь была черной,и можно было идти не иначе,как перебирая рукоюневидимую нитку провода,натянутого связистами, —жесткий проводскользил между пальцами и ладонью,обдирая ее до крови.В костелебыл наблюдательный пунктнаших артиллеристов.Стоял полусумрак,горели свечи,и еще был какой-то свет,и кто-то упорно и долгоиграл одним пальцемна старинном органе,выжимая из него по каплегрустный какой-то мотивчик.Начало артподготовкибыло назначено на шесть ноль-ноль.Постепенно светало,и на стенах костелаоживали старинные фрески,а в левом приделе,у входа,на черном огромном крестепечально и кротко светилисьглаза Иисусаи проступалитемные пятна крови,нарисованной густо на руках и ногахв тех местах,куда были вколочены гвозди —дюймов, наверно, в десять-двенадцать,огромные черные гвозди, —неожиданно бытовая подробностьв этом зыблющемся воспоминанье,где все так призрачнои нереально.

Как показать лето

Фонтан в пустынном сквере будет сух,и будет виться тополиный пух,а пыльный тополь будет неподвижен.И будет на углу продажа вишен,торговля квасом и размен монет.К полуднюна киоске «Пиво – воды»появится табличка «Пива нет»,и продавщица,мучась от зевоты,закроет дверь киоска на засов.Тут стрелка электрических часовпокажет час,и сразу полвторого,и резко остановится на двух.И все вокруг замрет,оцепенеет,и будет четок тополиный пух,как снег на полотне монументальном.И, как на фотоснимке моментальном,недвижно будет женщина стоять,и, тоненький мизинец оттопырив,держать у самых губ стакан водыс застывшиминедвижнопузырьками.И так жеза табачными ларькаминедвижна будет очередь к пивной.Но тут ударит ливень проливной,и улица мгновенно опустеет,и женщина упрячется в подъезд,где очень скоро ждать ей надоест,и, босоножки от воды спасая,она помчит по улицебосая,и это будет главный эпизод,где женщина бежит,и босоножкиу ней в руках,и лужи в пузырьках,и вся она от ливня золотится.Но так же резко ливень прекратится,и побежит по улице толпа,и тополя засветится вершина,и в сквере заработает фонтан,проедет поливальная машина,в окно киоска будет солнце бить,и пес из лужи будет воду пить.

Сон о забытой роли

Мне снится, что в некоем зале,где я не бывал никогда,играют какую-то пьесу.И я приезжаю туда.Я знаю, что скоро мой выход.Я вверх по ступеням бегу.Но как называется пьеса,я вспомнить никак не могу.Меж тем я решительно знаюпо прихоти сна моего,что я в этой пьесе играю,но только не помню – кого.Меж тем я отчетливо помню —я занят в одной из ролей.Но я этой пьесы не знаюи роли не помню своей.Сейчас я шагну обреченно,кулисы раздвинув рукой.Но я не играл этой ролии пьесы не знаю такой.Там, кажется, ловят кого-то.И смута стоит на Руси.И кто-то взывает: – Марина,помилуй меня и спаси!И кажется, он самозванец.И кто-то торопит коней.Но я этой пьесы не знаю.Я даже не слышал о ней.Не знаю, не слышал, не помню.В глаза никогда не видал.Ну разве что в детствекогда-то подобное что-то читал.Ну разве что в давние годы,когда еще школьником был,учил я подобное что-то,да вскоре, видать, позабыл.И должен я выйти на сценуи весь этот хаос облечьв поступки, движенья и жесты,в прямую и ясную речь.Я должен на миг озаритьсяи сразу, шагнув за черту,какую-то длинную фразулегко подхватить на лету.И сон мой все время на грани,на крайнем отрезке пути,где дальше идти невозможно,и все-таки надо идти.Сейчас я шагну обреченно,кулисы раздвинув рукой.Но я не играл этой ролии пьесы не знаю такой.Я все еще медлю и медлю.Но круглый оранжевый светко мне подступает вплотную,и мне уже выхода нет.

«Собирались наскоро…»

Собирались наскоро,обнимались ласково,пели, балагурили,пили и курили.День прошел —как не было.Не поговорили.Виделись, не виделись,ни за что обиделись,помирились, встретились,шуму натворили.Год прошел – как не было.Не поговорили.Так и жили – наскоро,и дружили наскоро,не жалея тратили,не скупясь дарили.Жизнь прошла – как не было.Не поговорили.

Воспоминанье о куске сала

Правый берег рекивозвышался над нашим,над левым,и мы сейчас были как на ладонина нашем отлогом,песчаном,у этой реки,где редкая птицадолетает до середины,и нас засекли у самой воды,и снаряды стали ложитьсяближе,и мы побежали —мы добежалидо первой воронкии нырнули в нее,и снаряд разорвался рядом,немного не долетев,а потом позадии справа,и песок нас слегка присыпал,и надо было бежать,и тогдаодин из нас вытащил салоиз кармана шинели,и мы стали есть егожадно и торопливо,хотя надо было бежать.Сало было розовым и соленым,веснушчатым и конопатымот песка и махорки,мы ели его жадно и торопливо,почти проглотили,и тогда мы выскочилии побежали,и пробежали совсем немного,когда снаряд,наконец,угодилв ту спасительную воронку,где мы перед тем сидели.Сало было розовое,как младенец,розовое и веснушчатое,как наш старшина после бани,этакий рыжий верзилас нахальной ухмылкой,некто хохочущий,некто ликующе розовощекий,этакий улыбающийсягосподин в цилиндре,некий факирпо имени Сало,господин Сало,ах, господин Сало…

«Горящими листьями пахнет в саду…»