Читать интересную книгу Черно-белое кино (сборник) - Юрий Левитанский

Воспоминанье о куске сала

Правый берег рекивозвышался над нашим,над левым,и мы сейчас были как на ладонина нашем отлогом,песчаном,у этой реки,где редкая птицадолетает до середины,и нас засекли у самой воды,и снаряды стали ложитьсяближе,и мы побежали —мы добежалидо первой воронкии нырнули в нее,и снаряд разорвался рядом,немного не долетев,а потом позадии справа,и песок нас слегка присыпал,и надо было бежать,и тогдаодин из нас вытащил салоиз кармана шинели,и мы стали есть егожадно и торопливо,хотя надо было бежать.Сало было розовым и соленым,веснушчатым и конопатымот песка и махорки,мы ели его жадно и торопливо,почти проглотили,и тогда мы выскочилии побежали,и пробежали совсем немного,когда снаряд,наконец,угодилв ту спасительную воронку,где мы перед тем сидели.Сало было розовое,как младенец,розовое и веснушчатое,как наш старшина после бани,этакий рыжий верзилас нахальной ухмылкой,некто хохочущий,некто ликующе розовощекий,этакий улыбающийсягосподин в цилиндре,некий факирпо имени Сало,господин Сало,ах, господин Сало…

«Горящими листьями пахнет в саду…»

Горящими листьями пахнет в саду.Прощайте,я больше сюда не приду.Дымится бумага,чернеют листы.Сжигаю мосты.Чернеют листы,тяжелеет рука.Бикфордовым шнуромдымится строка.Последние листья,деревья пусты.Сжигаю мосты.Прощайте,прощальный свершаю обряд.Осенние листья,как порох, горят.И капли на стеклах,как слезы, чисты.Сжигаю мосты.Я больше уже не приду в этот сад.Иду,чтоб уже не вернуться назад.До ранней,зеленой,последней звездысжигаю мосты.

Время улетающих птиц

Фрагменты сценария

Южный город. Море и песок.Берег пляжей. Выжженная зона.Остаются считанные днидо конца курортного сезона.Человек,распятый на песке.Он сейчас похож на Робинзона.Человек,лежащий у воды,не спеша песок ладонью роет,на песке песочный домик строит,крепость воздвигает на песке.В это время женщина приходит,по песку ступая, как по морю.Женщина с мужчиной на песке,но мы видим —женщина уходит,по песку ступая, как по морю.Женщина с мужчиной на песке,но уходит женщина,уходит.Час проходит или день проходит —женщина с мужчиной на песке,и все дальше женщина уходит.Человек чего-то еще ждет.Он еще надеется на что-то.Но едва он открывает рот,слышен трубный голос парохода,голос проходящих поездов,гул вокзалаи аэродрома,цирка,стадиона,ипподромаи еще каких-то людных сборищслившиеся в грохот голоса.И уходит,медленно уходитвдаль береговая полоса,и мы видим сверху —с самолета,с вертолета,с птичьего полета —по бескрайней выжженной пустынемаленькая женщина идет.И тогда возникнет панорамамножества экранов,циркорама —на ступенях рухнувшего храмамаленькая женщина стоиту подножья каменного Будды,и мы видим —каменного Буддыкаменные жесткие глаза,а потом отдельно —южный город,берег пляжей,море и песоки отдельно —хроники стариннойнекий завершающий кусок,и как смесь пролога с эпилогомбудут в заключительном кускеочертанья рухнувшей Помпеи,след полузабытой эпопеи,домик, возведенный на песке.

«Я медленно учился жить…»

Я медленно учился жить.Ученье трудно мне давалось.К тому же часто удавалосьурок на после отложить.Полжизни я учился жить,и мне за леность доставалось, —но ведь полжизни оставалось,я полагал – куда спешить!Я невнимателен бывал —то забывал семь раз отмерить,то забывал слезам не верить,урок мне данный забывал.И все же я учился жить.Отличник – нет, не получился.Зато терпенью научился,уменью жить и не тужить.Я поздно научился жить.С былою ленью разлучился.Да правда ли, что научился,как надо научился жить?И сам плечами лишь пожмешь,когда с утра забудешь сноване выкинуть из песни слова,и что посеешь, то пожнешь.И снова, снова к тем азам,в бумагу с головой заройся.– Сезам, – я говорю, – откройсяНе отворяется Сезам.

Воспоминанье о дороге

Дорога была минирована,но мы это понялислишком поздно,и уже не имело смыславозвращаться обратно,и мы решили идтидальше,на расстоянии друг от друга,я впереди,он сзади,а потом менялись местами.Мы ступали осторожно,кое-гдемины выглядывали из-под снега,темные коробочки,припорошенные снегом,такие безобидные с виду.Мы ступали осторожно,след в след,мы вспотели,хотя мороз был что надо,и сердце замирало,останавливалось,и начинало стучатьне прежде,чем нога опиралась на твердое,и тогда стучало в висках,и вновь замиралоперед следующим шагом.Потом повалил снег,потом послышались взрывыи крик:– Ложись! так вашу так! —а дальше,дальше ничего не помню,только дорога,и сердце замирает,и останавливается,и начинает стучатьне прежде,чем нога обопрется на твердое,и снова стучит в висках,и вновь замираетперед следующим шагом.

Квадратный человек

Как полуночный вздор, как на голову снегмой грозный командор, мой черный человеккак поздний вестовой по гулкой мостовойквадратный человек с квадратной головой.Квадратное лицо. Квадратные очки.Квадратные глаза. Квадратные зрачки.И челюсти во рту гремят, как жернова,когда он говорит квадратные слова.Квадратный человек, сам черт ему не брат.В саду его растет квадратный виноград.И явственно видна, пока он говорит,квадратная луна в глазах его горит.О, этот человек, он выпрямить готовокруглости полей, округлости прудов,и возвести в квадрат – и возвести стократ —квадрат своих затрат, квадрат своих оград.Квадратный человек, мой грозный командор,мой прошлогодний снег, мой полуночный вздор,нелепое звено из рода небылиц, —и все-таки одно из действующих лиц.И по спине сквозит нездешним холодком,когда он мне грозит квадратным кулаком.

«Листья мокли под окном…»

Листья мокли под окном,намокали…– Дело к осени идет! —намекали.Протрубили журавли,пролетели,прокричали про снега,про метели.Эти голые поля,эти далитоже мненье журавлейподтверждали.Только зрелые плоды,тяжелея,наливались, ни о чемне жалея.Да и мы с тобою, друг,не тужили,в камельке своем огоньне тушили.Хоть и видели, что деньубывает,говорили: – Ничего!Все бывает!

«Живешь, не чувствуя вериг…»

Живешь, не чувствуя вериг,живешь – бежишь туда-сюда.– Ну как, старик? – Да так, старикЖивешь – и горе не беда.– Но вечером, но в тишине,но сам с собой наедине,когда звезда стоит в окне,как тайный соглядатай,и что-то шепчет коридор,как ростовщик и кредитор,и въедливый ходатай…Живешь, не чувствуя вериг,и все на свете трын-трава.– Ну как, старик? – Да так, старикДавай, старик, качай права!– Но вечером, но в тишине,но сам с собой наедине,когда звезда стоит в окне,как тайный соглядатай…Итак – не чувствуя вериг,среди измен, среди интриг,среди святых, среди расстриг,живешь – как сдерживаешь крик.Но вечером, но в тишине…

Воспоминанье о Марусе

Маруся рано будила меня,поцелуями покрывала,и я просыпался на ранней зареот Марусиных поцелуев.Из сада заглядывала в окнояблоневая ветка,и яблоко можно было сорвать,едва протянув руку.Мы срывали влажный зеленый плод,надкусывали и бросали —были августовские плодытерпки и горьковаты.Но не было времени у нас, чтобы ждать,когда они совсем поспеют,и грустно вспыхивали вдалекелейтенантские мои звезды.А яблоки поспевали потом,осыпались, падали наземь,и тихо по саду она бреламимо плодов червонных.Я уже не помню ее лица,не вспомню, как ни стараюсь.Только вкус поцелуев на ранней заре,вкус несозревших яблок.

Как показать осень

Еще не осень – так, едва-едва.Ни опыта еще, ни мастерства.Она еще разучивает гаммы.Не вставлены еще вторые рамы,и тополя бульвара за окномеще монументальны, как скульптура.Еще упруга их мускулатура,но день-другой —и все пойдет на спад,проявится осенняя натура,и, предваряя близкий листопад,листва зашелестит, как партитура,и дождь забарабанит невпопадпо клавишам,и вся клавиатурапойдет плясать под музыку дождя.Но стихнет,и немного погодя,наклонностей опасных не скрывая,бегом-бегомпо линии трамваяпомчится лист опавший,отрываятройное сальто,словно акробат.И надпись «Осторожно, листопад!»,неясную тревогу вызывая,раскачиваться будет,как набат,внезапно загудевший на пожаре.И тут мы впрямь увидим на бульварестолбы огня.Там будут листья жечь.А листья будут падать,будут падать,и ровный звук,таящийся в листве,напомнит о прямом своем родствес известною шопеновской сонатой.И тем не мене,листья будут жечь.Но дождик уже реже будет течь,и листья будут медленней кружиться,пока бульвар и вовсе обнажится,и мы за ним увидим в глубинефонарьу театрального подъездана противоположной стороне,и белый лист афиши на стене,и профиль музыканта на афише.И мы особо выделим слова,где речь идет о нынешнем концертефортепианной музыки,и в центрестоит – «Шопен, соната № 2».И словно бы сквозь сон,едва-едвакоснутся нас начальные аккордышопеновского траурного маршаи станут отдаляться,повторяясьвдали,как позывные декабря.И матовая лампа фонарязатеплится свечением несмелыми высветит афишу на стене.Но тут уже повалит белым-белым,повалит густо-густобелым-белым,но это уже – в полной тишине.

Сон о рояле