от процессий, музыки и солнечных зайчиков. Чаще всего он вообще не выходил из своей комнаты и прямо сейчас я вспомнил, что однажды видел его в один из таких дней. В погоне за большим зеленым солнечным пятнышком я забрался на высокое дерево, пришлепнул ладонью ползущий по коре отблеск, повернул голову и увидел его…
— Что он делал?
— Я увидел его через окно — ответил я, проговаривая каждое слово очень медленно, заново осмысливая свои воспоминания — Он, закутанный в содранную с постели простыню, был в своей комнате и вжимался лицом в угол задней стены. Подо мной треснула ветка и он обернулся. Я увидел его лицо — очень испуганное искаженное лицо с раскрытым в ужасе ртом. Тут мальчишки снизу завопили, и я поспешил к ним.
— Кхтун! — сильга произнесла это слово с абсолютной убежденностью — Никаких сомнений!
— Погоди… я ведь тогда не забыл увиденного. И в тот же вечер, когда сестры Лоссы покинули наш городок, отыскал Киврила и спросил для чего он кутался в простыню и вжимался в угол. Киврил сказал, что они с отцом играли в «затаись-ка». И я поверил. Его отец был там же и все подтвердил. Они как раз вскрывали с соседями праздничный бочонок пива по случаю очищения городка…
— Еще один кхтун! Малое гнездо тварей! Они всегда покрывают друг-друга. Вспомни — видел ли ты хоть раз отца Киврила в толпе рядом с процессией в честь Чистосвета.
— Нет — уверенно произнес я — Но я никогда и не искал лица взрослых. Для нас они были мрачными громадинами пахнущими пивом и табаком.
— Где сейчас семья Киврила?
— На следующий год после того события они вдруг уехали — отозвался я, опять погружаясь в воспоминания — За неделю до Чистосвета.
— Что-то особенное должно было случиться в тот год?
— О да — к нам проездом пожаловала одна из святых стариц Лоссы, причем уроженку нашего городка. Все знали об этом загодя. Мэр с ног сбился, стремясь не ударить лицом в грязь. Столы ломились от еды!
— Вот и ответ… любая из старших сестер, а уж тем более из святых стариц, сразу почуяла бы темный запашок кхтунов!
— Кхтуны? — повторил я.
— Кхтуны — подтвердила сильга.
Я ненадолго замолчал, освежая в памяти все, что когда-то слышал о кхтунах. Зыбкие безголосые тени, что обитали на болотах, в темных сырых чащах и стоячих гниловатых водах. Дай им шанс — и они совьют гнездо у тебя в сердце. А затем станут тебе нашептывать всякое разное, одновременно оскверняя твою чистую душу и тем самым закрывая ей путь в светлое посмертье. Но это ведь всего лишь сказка…
— Зачем тебе тело казненного торговца, сильга Анутта?
— Кхтун всегда оставляет след — ответила девушка — Или еще хуже.
— Еще хуже?
— Кхтуны любят влажную гнилость — тихо пояснила Анутта — Очень любят. А еще они любят поспать.
Я сразу понял ее намек.
— Кхтун все еще может оставаться внутри искалеченного мертвого тела?
— Может. Если уже не нашел себе нового раба… Так ты знаешь, где мертвое тело?
— Его казнили в Буллерейле — ответил я — Мы будем там завтра к вечеру, если погода опять не испортятся, а в дороге не встретится помех. К северу от этого городка находятся Скотные Ямы. Там со всех окрестностей захоранивают павший скот, домашних любимцев и тела особо мерзких преступников.
— Вместе со скотом?!
— Нет… — я качнул головой — Насколько я слышал, там на склоне есть небольшая отдельная пещерка, которую отвели под общий могильный склеп для казненных. Безымянные ниши заложенные кусками скрепленного известью природного камня.
— Безымянные?
— Нам надо будет поговорить с Нимродом — вздохнул я — Он подскажет кто где лежит, если захочет с нами поговорить.
— А кто он?
— Еще один одиночка — мрачный и нелюдимый. Он приглядывает за Скотными Ямами Буллерейла.
— А почему он может не захотеть с нами поговорить?
— Потому как затаил на меня давнюю обиду — испустив еще один вздох, я почесал лоб и опять уронил руку на луку седла — Будем надеяться, что обида уже не столь глубока…
К вечеру нам повезло остановиться у достаточно радушного селянина, что позволил нам разместиться в пустующем сарае. Приземистое крепкое строение с выложенной зеленым дерном сараем удивительно сильно напоминало возведшего его хозяина — невысокого, плечистого, с крупными мозолистыми руками нестарого еще мужчины, чьи предки некогда пришли в эти земли с плодородной, но каменистой землей, могущей похвастаться не только богатыми урожаями, но и страшными снежными бурями.
Сменились поколения, появились и разрослись деревенские кладбища, а работы не убавилось — здешняя землица каждую весну выталкивает на поверхность все новые и новые камни, а порой и немалых размеров глыбы, которые приходилось окапывать, раскалывать и вывозить кусками. Одно хорошо — хватало материала для искусно сложенных каменных стен, что тянулись вдоль дорог, отгораживая пастбища и поля. Здешний люд ценит каждую пядь с таким трудом возделываемой земли и бдительно следит как за исправностью стен, так и затем, чтобы по их полям не шлялся абы кто. Стоило нам задержаться у жердяных ворот, и хозяин крепким основательным грибом вдруг вырос по другую их сторону. Молча выслушал, коротко кивнул, ткнул рукой в сарай и ушел, пробурчав почти невнятно о том, что лошадей можно без боязни пустить пастись — в нынешнем году это огороженное поле отдыхает незасеянным.
Вскоре немного испуганный паренек, что был чуть менее крупной и бородатой копией своего отца, принес нам большой кувшин с молоком и стопку завернутых в чистое полотенце сладковатых тонких ржаных лепешек. Он же показал, как пробраться к бегущему меж двух межевых стен ручью с небольшой запрудой, после чего ушел, то и дело оглядываясь. И должен признаться, я не был удивлен, видя, что пугливый любопытный взгляд паренька был направлен только на сильгу, что как раз стащила куртку и выхлопывала ее об угол сарая. Юношу можно понять — судя по отчаянно полыхающим ушам и щекам, по стыдливо метнувшимся к штанам ладоням и ускорившейся походке, он впервые в жизни увидел девку в мужской и местами облегающей одежде. А тут еще девушка молода, красива и качает гибким станом из стороны в сторону, колотя пыльной курткой по торцам бревен… как тут не смутиться… Усмехнувшись, я занялся тем же самым — выколачиванием мелкой дорожной пыли. Я не торопился, по опыту зная, что еще долго буду возиться с лошадьми и пожитками, в то время как над разведенным костерком начнет тихонько булькать вечерняя каша,