свою участь и взойти на эшафот своими ногами и лично положить голову на плаху. Разум хочет… а перепуганное тело подчиняться не желает. Ноги подгибаются, с губ срывается позорный визг, пальцы сами собой цепляются за решетку или ноги пришедшего за твоей жизнью палача…
С такими, видя их старания, я не спешу. Бывает усаживаюсь, без нужды неспешно осматриваю или точу топор, давая жертве привыкнуть к виду инструмента, что отсечет остаток отпущенных ему дней. Но главное — я разговариваю. Мерно роняю слова, спрашиваю о рецептах его родины, как скоро там приходит осень и охотно ли отступает зима. Хотя чаще всего я просто рассказываю какую-нибудь историю или вспоминаю о прошлом того или иного городка. Сейчас вот для сильгиного успокоения я вспоминал все мне известное о Скотных Ямах Буллерейла.
Сам же я узнал об Ямах несколько лет назад — после своего последнего неудачного визита. Более чем впечатленный увиденным, я вернулся в город и пока работница постоялого двора Медный Шиповник за немалые деньги отстирывала от моего плаща воняющие пятна, я за кружкой пива успел выслушать немало о Ямах. Вот ведь удивительно — люди обычно боятся разговаривать с палачом и держаться подальше от грешников, что осквернили себя грехом смертоубийства. Но стоило мне спросить о Ямах, как я оказался в тесном кольце подвыпивших местных, что нарассказывали такого…
Еще триста лет назад здесь был здоровый прекрасный лес, что был частью обширных владений тнектора Тарадия Фонр, что первым из своего рода стал губернатором Буллерейла. Лес был полон живности, тщательно оберегался егерями, что никогда не лютовали на простой люд, позволяя грамотно прореживать лес, забирать хворост, корчевать пни и собирать грибы, ягоды и травы. Охотиться — уже нет. Только для дворян. Всегда успешные охоты проводились здесь регулярно, имелись и охотничьи домики, где по слухам представители рода Фонр предавались похоти с молоденькими селянками. В общем все как всегда и есть чему позавидовать. Но это лишь прелюдия. И единственное, что я узнал из нее важного — в ту пору лес находился пусть на небольшой, но все же возвышенности.
И что с того?
А ничего. Вот только потом лес вдруг оказался долинным, а еще через столетие все уже говорили о лесе низинном и куда более влажном и… не слишком уж и здоровом. Тут появилась гниль. Многие травы исчезли, зато поперли грибы. Люди приспособились, охот стало меньше — крупная живность предпочла уйти в более сухие места. Лес же продолжал… опускаться. И наконец еще через век лес окончательно захирел, большая часть деревьев погибла и была вырублена, а на их место род Фонр принялся высаживать тополя и вязы, в надежде, что они осушат почву. Тогда же начали было копать сеть отводных канав, но вскоре забросили это дело — вода вверх по склону не потечет. Высаженные деревья не принялись, местность давно уже никто не называл лесом, охоты исчезли вмести с егерями, а редкие грибники порой возвращались перепуганными. Все дело в том, что земля начала обрушиваться целыми длинными пластами, вместе с деревьями и вылезающими из толщи валунами медленно сдвигаясь вниз. И куда все девалось? Там давно должна была образоваться гора, но до самой середки вся сползшая почва так и не дошла, исчезнув где-то на полпути. Зато туда доходила пока еще целая каменистая тропа — видать потому и уцелела, что камней здесь больше, чем земли — и упиралась в то, что назвали Скотными Ямами. Ими они и являлись — несколько наполовину заполненных жидкой грязью провалов в земле. Туда и скидывали павший скот, сливали помои. Неподалеку был участок посуше и его использовали под чудное место — кладбище для домашних любимцев, но никто не знает почему появилась у окрестного люда вдруг такая причуда. Сами они сюда обычно не тащились, передавая сверток с помершим любимцем золотарям и те добросовестно выполняли поручение.
Землями по-прежнему владел род Фонр, они же и платили тому, кто обитал здесь постоянно и приглядывал как за порядком, так и затем, чтобы повозки приходили каждую ночь и не отправляли в провалы вместе с помоями убиенные человеческие тела или нежеланных младенцев — было уже такое дело не раз. Род Фонр платил присматривающему не доброхотства ради — им в свою очередь платила казна за такое вот использование их родовых земель. Был лес — приносил деньги и немалые. Превратился в Ямы с грязью — опять же приносит какую-никакую монету.
Почему все так произошло? Тут мнения сходятся — под бывшим лесом жадное подземное болото. Оно то и проглатывает потихоньку то, что осталось от низины. Скоро и этого не останется — все будет пожрано болотом, что жаждет вырваться из-под давящей его землицы. Так если дело пойдет может однажды и сам Буллерейл скатится по склону в болото…
Почему меня так заинтересовало это место? Да потому что никогда прежде не приходилось мне бывать в месте столь неприветливом и угрюмом. И не каждый день услышишь о том, как гора превращается в яму, а светлый верховой лес в темную сырую низину. Есть над чем подумать во время долгих одиноких путешествий. Есть на что отвлечься.
Вот и сильга, глубоко погрузившись в историю, перестала пугливо вздрагивать и жадно ловила каждое мое слово, в то время как ее рука то и дело касалась кожаной промасленной сумки, где, похоже, хранились главные ее сокровища, включая книгу для записей. Мне было стоило продолжить свою почти убаюкивающую речь, но я замолк и мягко взялся за рукоять меча, что свисал с седла, выставляя напоказ красные ножны палача. Мое движение не укрылось от взора девушки и она мгновенно последовала моему примеру, взявшись за оружие, но пока не став доставать его из ножен.
— Что? — короткий правильный вопрос выдавал в ней опытную путешественницу, что не раз встречалась с дорожными опасностями, будь то оголодалые звери или разбойники.
Я отозвался не сразу, медленно скользя взором по то появляющимся, то снова скрывающимся в зыбком тумане мокрым деревьям. На их почернелой подгнившей коре мне чудились искаженные в ухмылках рожи с глазами дырами. Но это лишь обман зрения и я легко отмахнулся от иллюзий порождаемых собственных страхом. Да. Я испугался. Испугался разом, так же разом взопрев под курткой и плащом. По моей спине скатывались тяжелые капли пота, а я, убирая руку от меча, уже тихо успокаивающе улыбался:
— Почудилось.
— Почудилось что? — напряжение из голоса сильги не исчезло, равно как и колкие льдинки страха, что поселились на дне ее