Читать интересную книгу Непрямое говорение - Людмила Гоготишвили

§ 81. Модально-тональные сдвиги и их влияние на смысл. Сколько-нибудь протяженные высказывания, по-видимому, никогда не оказываются одномодальными и тем самым однотональными. Внутри них – и при наличии общей, например, рамочно-жанровой установки высказывания на какую-либо одну из модальностей, например, на наррацию или изображение – происходят периодические смены модальностей. Обычно это явление рассматривается применительно к крупным фрагментам, но, с точки зрения феноменологии говорения, можно полагать наличие частых чередующихся модально-тональных сдвигов и на более дробном уровне частных актов говорения – аналогично (но не изоморфно) тому, как сменяют друг друга в потоке неязыковых актов сознания разные модальности (уверенность, сомнение, желательность, допущение и т. д.) и разные тональности (смена эмоций, наслоение оценочных ноэс, изменение содержания оценки и т. д.), и – одновременно – аналогично тому, как сменяются и налагаются друг на друга «объекты» интенциональных и аттенциональных «лучей» (фокусы внимания). С предлагаемой точки зрения, смена модальности, меняющая и модус бытия смысловой предметности высказывания, и тональность высказывания, влияет тем самым на его смысл. Для иллюстрации этого положения обратимся к перефразированию.

§ 82. Перефразирование как смена модально-тональных моментов высказывания и потому изменение смысла. В общем плане перефразирование может быть понято в качестве способа перевода всего высказывания из одной языковой модальности и соответствующей совокупной модально-тональной настроенности в другую языковую модальность. Точнее, в качестве унификации как использованных в высказывании разных модальностей, так и тональностей. Часто перефразирование – это способ перевода ненарративных модальностей в нарративную. Если обратиться к нашему сквозному примеру на двуголосую конструкцию, то его такое, например, перефразирование – «Студент сказал (осмелился сказать? набрался смелости и сказал?) Калломейцееу, что не разделяет его опасений. Калломейцее… с изумлением (с негодованием, с вызовом, удивленно, иронично?) посмотрел на него» – это перевод фразы с двуголосой, и потому обладающей элементами изобразительности, в одноголосую наррацию (в двуголосых конструкциях ведущий голос всегда, говорит Бахтин, объективирует второй голос и тем «показывает» его, «изображает» его). В переделанной же фразе весь смысл дается в нарративной модальности – как одноголосое осведомление говорящим незнающего о референтной цепи событий, как рассказ о них. Вместе с модальностью трансформировалась и тональность (как минимум, исчезла ироничная авторская импрессия по отношению к «негодующей» – условно – экспрессии Калломейцева как «предмета» авторской речи).

Но смена языковой модально-тональной структуры чревата изменением смысла, и потому вытягивание высказывания при перефразировании в одну модальность для смысла небезопасно. Иными словами, при одной и той же в формально-семантическом плане смысловой предметности в случае смены модально-тональной структуры меняется и смысл фрагмента. Если всегда тонально насыщенную изобразительную модальность, например, из метафорической фразы Бретона «Роса с кошачьей головой качалась», передавать при установке на перефразирование не в изобразительной, а в нарративной модальности (как, например: "имеется в виду, что у росы кошачья голова и что она качалась" [370] ), то мы либо попросту перенесем чужую метафору в свое перефразирование и, значит, контрабандно используем ее понимаемые непрямые изобразительные и тональные потенции в якобы прямой референцирующей наррации, либо скажем в этом перефразировании нечто, с точки зрения самой нарративной модальности, «несуразное». В исходном тексте Бретона метафорическая фраза «Роса с кошачьей головой качалась» – это не повествование (не наррация) о том, что у росы кошачья голова и что она качалась, а непрямая инсценировка – показ-изображение, причем с отчетливой референцирующей свой предмет и его смысл силой (не меньшей, чем у фраз с «прямой» семантикой) и с ненарративной тональностью.

Аналогичные «шагреневые» смысловые эффекты происходят при искусственном пересказе «содержания» стихотворения как осознанном «рабочем» приеме на начальном этапе его академического комментирования. Так, мандельштамовская строфа:

Прославим роковое бремя.

Которое в слезах народный вождь берет.

Прославим власти сумрачное бремя.

Ее невыносимый гнет.

В ком сердце есть – тот должен слышать,

время.

Как твой корабль ко дну идет…

в которой имманентно содержатся два отчетливых разнонаправленных коммуникативно-тональных импульса – по оси я/мы (прославим) и по оси я/ты («ты» как предмет речи – «время») и, соответственно, имеются, как минимум, две внутренние (входящие в общую модальность стихотворения) дробные языковые модальности (назовем их, условно, «призыв» и «обращение-сентенция»), передается при пересказе содержания однотонально-одномодально: <«В такую пору> особенно тяжко бремя власти и почетна жертвенная судьба народного вождя, (потому что> корабль целой исторической эпохи идет ко дну» . [371] Помимо естественных для такого рабочего приема съеживаний смысла, отметим, что почти как неизбежные в такого рода пересказах «содержания» появляются – часто именно в точках смены в исходной фразе модальности и/или тональности – логические союзы и слова ((потому что>), привнесенные из инородной исходному тексту объяснительной модальности и потому также трансформирующие смысл (об искажающей смысл силе логических союзов и слов на примере анализа трансформации бессоюзных предложений в союзные подробно говорилось Бахтиным – см. Собр. соч. 5, 146–151). При перефразировании, вытягивающем модально-тональные сдвиги в одну, обычно нарративную, линию, смысл ее, таким образом, как минимум, сужается. Такой разницей в смыслах нельзя пренебречь, так как изымаемые ноэтические сдвиги смысла не субъективны: языковые модальности и тональности относятся к общеязыковым и типологическим показателям смысла.

Кроме смен и сдвигов модально-тональных настроенностей, для языка органичны, по всей видимости, и модально-тональные наслаивания (собственно говоря, так происходит и в нашем примере на двуголосую конструкцию: в ней интерферирующе наслоены друг на друга две тональности, исходящие от разных голосов).

Если согласиться, что смысл при смене языковых модальностей и тональностей меняется, тогда серьезные основания для того, чтобы считать, что смысл высказывания есть то, что поддается перефразированию, исчезают (а значит, можно будет полагать, что у метафоры есть свой собственный «смысл», не поддающийся перефразированию). Если же условиться считать «смыслом» именно и только поддающееся перефразированию, тогда при разборе языковых высказываний либо надо будет говорить, что смыслом обладают только одномодальные (например, только нарративные), однотональные, неметафорические (т. е. в пределе – логические) высказывания, либо надо будет пользоваться понятием «смысл» только применительно к «нейтральной» логической семантике как ее фактическим синонимом (все, что за или сверх семантики – считать явлениями несмысловой природы). В логической сфере перефразирование концептуально полезно (оно очищает выход к пропозициям), при нашем же понимании ситуации (согласно которому смысл включает в себя вместе с семантическими и все ноэтические аспекты, в том числе модально-тональные) и в наших целях, связанных с выявлением способов непрямого говорения, перефразирование тоже полезно – прагматически «негативно»: всегда изменяя смысл исходной фразы, в том числе сужая его, перефразирование подчеркивает, тем самым, наличие в исходных фразах ускользнувшего от него непрямого смысла. Перефразирование может служить своего рода смысловым эхолотом, указывающим на полые и, наоборот, заполненные пласты непрямой смысловой породы за видимой семантической оградой высказывания.

§ 83. Модально-тональные сдвиги и фокус внимания. Модально-тональные сдвиги и смещения способны, говорили мы выше, влиять на тематическую сторону высказываний. Природу такого рода влияний можно проиллюстрировать через изменения, производимые модально-тональными сдвигами в фокусах внимания высказывания.

При описании ФВ и их смен было высказано предположение, что ноэса не равна предикату, как и ноэма – субъекту. И что поэтому неточно было бы говорить, что концепт ноэтически-ноэматических структур сознания сформирован Гуссерлем благодаря смотрению на сознание через призму языка, сквозь, в частности, его субъект-предикатную форму; с другой стороны, было бы ошибкой полагать, что модальность и тональность влияют в языке только на ноэсы-предикаты. Если бы это было так, ноэса всегда бы оказывалась тождественной предикату, ноэма – субъекту. Они бывают слиты, но это не обязательная закономерность, не универсалия, а только особенность одной из частных форм употребления языка с определенными модальными и тональными параметрами – логическая языковая «игра» в дискурсивной или нейтральной модальности, предполагающая нейтральную же тональность и логический тип коррелятивного соответствия ноэм и ноэс субъектам и предикатам.