Читать интересную книгу Непрямое говорение - Людмила Гоготишвили

Для феноменологии говорения гуссерлево решение проблемы чистого Я значимо в том смысле, что при феноменологическом рассмотрении сознания из конкретного индивидуально-личностного Я можно редуцировать всё (моменты индивидуальные, моменты, детерминированные социально, культурно, психологически, ситуативно, бессознательно, лингвистически, архетипически и т. д.), но не саму «позицию, из…» – позицию-источник проистекания актов (это принципиальное гуссерлево решение также вызвало череду неоконченных споров). Чистое Я – это ничем не заполненная актовая «позиция, из…» – «позиция, из…» как таковая, чья главная функция состоит в том, чтобы «быть»: без чистого Я как «пустого актора», как ничем более не заполненного «носителя акта», повисает в воздухе стержневое феноменологическое понятие «акт сознания», а с ним и ноэсы, и ноэмы, и вся определяемая ими стержневая проблематика гуссерлевой феноменологии (и феноменологии говорения также). И при входящем в замысел феноменологической редукции максимальном освобождении («очищении») Я от субъективности, от психологических, социальных, культурных, бессознательных и каких бы то ни было еще характеризующих черт, даже интуиции, остается пустая призма актора или – что почти сливается здесь – призма самого акта или призма интенции, поскольку каждому интенциональному акту сознания предмет предстает во всегда особом, соответствующем типу этого акта, способе данности, т. е. неотмысливаемость актора предполагает у Гуссерля – и это положение принимается феноменологией говорения – неотмысливаемость и интенциональности, и ноэтической (актовой) «призмы» в любой интенции (в литературе все это остается предметом дискуссий [381] ).

Другой неотмысливаемой функцией чистого и пустого «актора» является то, что без его «бытия» невозможно было бы продвижение актов и их сцепление в помнящую друг о друге последовательность, а, значит, и связное протекание смысла. В «Кризисе европейских наук…» Гуссерль говорит в этом смысле о «Я-полюсе» (§ 50–54): в радикально последовательном эпохе принимается во внимание только чисто функциональный «Я-полюс» актов, в то время как «конкретно каждое Я– это не только Я-полюс, но Я во всех его свершениях и полученных в результате приобретениях»; Я-полюс – «тождественный осуществитель» всех значимостей, непрерывно выполняющий также «функцию сохранения», не давая погрузиться в ничто тому, что уже было, т. е. в том числе «гарант» связности актов сознания, а в языковом поле – связности высказывания.

Аналогичным образом ставится проблема соотношения автора, интенциональности и связности у А. Компаньона: «Даже самые неистовые гонители автора сохраняют в литературном тексте некоторую презумпцию интенциональности (как минимум это связность произведения или текста») . [382] Примирительные компромиссные решения, к каковым Компаньон относит, например, рикеровский тезис об «интенции текста» (в смысле – не «автора»), на деле «порывают с той самой феноменологией, у которой они, якобы, заимствуют термин „интенция“: ведь для феноменологии интенция тесно связана с „сознанием“; текст же „сознанием“ не обладает» (с. 98–99). Описывая две противоположные трактовки – интенционалистскую (признающую необходимость искать в тексте последовательное и связное намерение автора) и антиинтенционалистскую (предполагающую, что в тексте мы всегда обнаруживаем лишь то, что «говорит нам» сам текст, независимо от намерений своего автора), сам Компаньон придерживается той точки зрения, что «интенция действительно составляет единственный мыслимый критерий правомерности толкования, но только она не тождественна ясному и осознанному умыслу» автора, так как существует множество видов «интенциональной деятельности», «которые не являются предумышленными и сознательными» (там же, с. 94, 107). Такое абстрактно верное в широком смысле толкование интенции тем не менее мало что дает для феноменологии непрямого говорения, поскольку непрямой смысл интересен для нее прежде всего (или – сначала) именно в случае его намеренного индуцирования, что, конечно, не исключает и того, что непрямой смысл может быть и непредумышленным, – все эти возможности укладываются и в гуссерлеву интенциональность, и в идею феноменологии говорения о существовании типологических форм инсценирования актов сознания (всякое «типологическое» может действовать вне, помимо и против воли сознания).

Если языковое сознание рассматривается в феноменологической редукции от конкретно наполненных реальных высказываний (в целях выявления имеющихся здесь типологических моментов и процессов), то может возникнуть потребность в аналогичном чистому Я понятии – примем за таковое термин «чистый языковой актор». Однако феноменология говорения, в отличие от чистой феноменологии, не редуцирует речь – порождение высказываний, и потому в ней необходимо еще и другое понятие – для обобщенного обозначения конкретного сознания, стоящего за каждым цельным высказыванием. Поскольку здесь неточны были бы термины «говорящий», «субъект речи» и т. д. (ведь Я не может, согласно зафиксированному выше и разъясняемому ниже принятому здесь постулату, говорить непосредственно, но только опосредованно – через те или иные точки говорения или частные источники смысла внутри высказывания и через их смены, наложения, конфигурации и т. п.), примем для обобщенного названия конкретного одного сознания, стоящего за высказыванием, термин чистый автор (вслед за Бахтиным, Зунделовичем [383] и др.). Чистое Я – понятие для редуцированного от речи сознания, чистый языковой актор – для выявленных типологических закономерностей редуцированного от конкретных высказываний языкового сознания, чистый автор, как и точка говорения, – понятие для не редуцированного от конкретных высказываний языкового сознания.

Термин «чистый автор» удобен в том числе и тем, что позволяет (как, например, делал это Бахтин [384] или, с тем же концептуальным посылом, но с иным содержательным пониманием, Дж. Принс) выстраивать модификационную лестницу авторства, т. е. вводить ряд специфицирующих и дифференцирующих его понятий: чистый автор как непосредственно не говорящий может модифицироваться в первичного автора (автора, занявшего характерологически заполненную точку говорения «я», местоименно сориентированную относительно «он», «ты» и «мы») и во вторичного автора (например, объективируемого рассказчика или нарратора). Мы дадим пробное наполнение этих понятий в связи с круговращением в высказывании местоименно различных точек говорения по ходу дела.

§ 89. Чистый и первичный авторы. Чистый автор в семантически-языковом смысле – «молчащая» инстанция (а при определенной точке зрения и «немая»): он внесемантическими и, возможно, вообще внеязыковыми (ноэтическими) средствами «режиссирует» высказывание как координатор и распределитель актов говорения и, соответственно, «говоримого» по частным источникам смысла внутри высказывания – по разного рода точкам говорения. В том числе и по различным (их всегда больше одной) условным точкам говорения я-инстанции, но не только: точка говорения – общее понятие для типологически разных возможных инстанций непосредственного исхождения языкового смысла внутри высказывания (таковыми могут быть, как мы увидим далее, помимо первичного и вторичного авторов, и инстанции «он», «ты», «мы», «все», «никто», и инстанция «предмет речи», и различного рода коалиции из этих частных инстанций). На фоне местоименного разнообразия возможных в высказывании точек говорения отчетливо ощутима нужда в упоминавшемся выше специальном общем понятии для всех возможных вариаций «говорящих» я-позиций (в отличие от молчащего чистого автора). Примем за таковое понятие первичного автора. Первичный автор – не статичное понятие и не стабильная инстанция: он «говорит» в высказывании только через свои разные модификационные формы, выбор которых зависит от того, куда диалогически в данном фрагменте высказывания «повернуто» Я – к «он», «ты» или «мы» или к «оно» (в дальнейшем виды смен своего и чужого «голосов» по местоименному циклу будут зафиксированы в соответствующих парных понятиях – речевые центры «я» и «он», коммуникативные позиции «я» и «ты», я-позиции/мы-позиции и т. д.). В общем плане специфика любой точки говорения в том, что это – непосредственно «говорящая» (семантически и/или тонально), но всегда при этом инсценированная чистым автором инстанция. «Инсценированная» – т. е. целенаправленно извне «наполняемая» чистым автором тем или иным языковым содержанием (сам чистый автор остается при этом лингвистически «полым»). Используемые чистым автором языковые «наполнители» точек говорения, [385] получающих тем самым непосредственное языковое звучание, типологически разнообразны, как и сами точки говорения.