Читать интересную книгу "Общие вопросы этнографии русского народа. Традиция. Этнос. Религия - Олег Викторович Кириченко"

давала в руки Сталина необходимые рычаги устроения восточно‐вождистского общества. Западный вождизм и первенствовал в этом противостоянии двух вождистских систем, сложившихся в результате слишком быстрых экономических процессов, протекавших в мире в конце XIX — начале XX в., и сформировал (спровоцировал) крайние формы сталинского вождизма; он устроил гонку вооружений (а не наоборот), он заставлял СССР торопиться и в этой связи не разбирать средства для укрепления обороны (я имею ввиду репрессии и создание тоталитарного строя). Невероятные скорости, с помощью которых европейские страны, на фоне бурно развивающихся США, пытались оторваться друг от друга, захватывали и Россию, — привели к Первой мировой войне, разбили корабль монархической российской государственности и создали условия для практической реализации абсолютных вождистских притязаний. Вожди партий получили шанс везде — на Западе и в России — прийти к диктаторской власти.

Советская форма вождизма сложилась в двух разных формах: ленинской и сталинской; все последующие вожди потом лишь использовали то одну, то другую форму. Ленинская модель вождизма отличалась, с одной стороны, западноцентричностью — ориентацией на образы западных вождей и революционеров; с другой стороны, в ней были налицо архаичные черты народно‐крестьянского характера, идущие от казачьих образов Разина и Пугачева. Последние стали появляться у Ленина на волне крестьянских иллюзий сразу после Октябрьской революции и публикации первых декретов советской власти. В самой Москве на Красной площади, рядом с Лобным местом был открыт памятник Степану Разину, автором которого был известный скульптор Сергей Тимофеевич Коненков. Открытие памятника состоялось 1 мая 1919 г. Мероприятие было превращено в революционный митинг, на котором выступил сам Ленин. Это следует подчеркнуть. Тогда открывалось много памятников, но вождь присутствовал не на всех, а только на знаковых. И своим присутствием, и словами о народном вожде Разине Ленин хотел подчеркнуть, что «один из представителей мятежного крестьянства»[894] является составным элементом длинной цепочки революционеров, а, значит крестьянство тоже двигалось к революции своим путем, через мятежи и бунты. Улица Варварка была переименована в улицу Степана Разина. К слову сказать, памятник Коненкова отличался необычными формами, в нем было мало революционного, он скорее имел сказочно‐эпический подтекст; кроме фигуры самого атамана, было пять человек его единомышлеников и образ персидской княжны. Всё это было рассчитано именно на народное, образное восприятие. И хотя памятник простоял всего 25 дней, а потом был убран в музей, но самая идея с большевистским «прославлением Разина» была осуществлена.

Надо отдавать отчет в том, что марксист Ленин прекрасно был осведомлен о внимании К. Маркса к фигуре народного вождя Разина. Последний конспектировал книгу историка Н. И. Костомарова «Бунт Стеньки Разина» и написал очерк «Стенька Разин», в котором он дал оценку этому событию как крестьянской войне, приближающей грядущие события пролетарской революции. В 1926 г. этот очерк был опубликован в СССР на русском языке[895]. Нельзя не отметить и другого исторического факта; тогда Маркса с книгой Костомарова познакомили русские народники, сами использовавшие предания о Пугачеве и Разине для пропагандистской работы среди крестьян. Отмечается, что народники в 1880‐е годы выбирали места для «хождения в народ», руководствуясь принципом «освященности» территории восстаниями Разина и Пугачева[896].

Ленин, конечно, осторожно пропагандировал народную сторону вождизма, скорее отдельными, легкими штрихами, потому что прекрасно понимал, что совсем рядом может находиться враг пострашнее — «великодержавный русский шовинизм», против которого он боролся столь же яростно, как и против русского монархизма[897]. Вот почему, если обратиться к ленинской программе монументальной пропаганды, которая сложилась к концу 1917 г.[898], то можно увидеть, что народных, тем более эпических героев, в ней нет. Есть русские революционеры: Герцен, Огарев, Чернышевский, Бакунин, С. Перовская, убийца великого князя Сергея Александровича И. Каляев, и даже писатели Л. Н. Толстой и Ф. М. Достоевский, но более всего — западные революционеры: Дантон, Марат, Робеспьер, Гарибальди, Бланки, Лассаль и др. Скульптуры революционерам в большом количестве появились в Москве в основном в 1918 г.; они ставились на площадях и скверах, много их было в Александровском саду. Многие из этих сооружений, при том, что происходило их помпезное открытие, сопровождавшееся речами и пением революционных маршей, недолго стояли на своих постаментах. Часть их разрушалась из‐за некачественных материалов, что‐то убирали в музеи. Так, фигура Бакунина была признана многими слишком эстетически безобразной и ее, по решению Моссовета, убрали. Памятник Робеспьеру в Александровском саду то ли взорвали, то ли он разрушился (бетон) от ударившего мороза. На части памятников имелись таблички, где сообщалось, что это временные памятники. По идее Ленина, скульптуры должны были играть роль марксистского просвещения масс, но в действительности это было не только просвещение и маркировка пространства, его перекодирование, но и указание на вождистский (а не только советский) характер новой власти.

В общем‐то, нетрудно заметить, насколько противоречив был этот ленинский симбиоз западного (элитного) и русского (народного) вождизма. Здесь одно противоречит другому, точнее, только один из вариантов может быть признан подлинным, с точки зрения носителя идеала — Ленина, а другой же — существующим лишь для отвода глаз. Нетрудно понять, зная характер революционной одержимости Ленина, — его любовь к Великой французской революции, да и в целом его преклонение перед Марксом и Энгельсом в качестве вождей пролетариата, — что для него подлинной любовью был западный вариант вождизма, а русский народный — лишь тактической уловкой, необходимой для получения временных симпатий в русской народной среде. Но более важно даже не это. Ленин лично в период революции не нуждался в энергии для поддержания своей вождистской власти, этой энергии масс ему хватало с избытком. Скорее, как вождь он не мог не понимать, что вождизм — это движение, а не просто почивание на лаврах после завоевания власти. Он понимал, что революционная эйфория со временем схлынет и придется тогда позаботиться о новых источниках энергии для своей власти. Поэтому уже при Ленине начала выстраиваться среда для поддержания вождистских симпатий у масс. Отсюда такое внимание у Ленина не только к прессе, которая сделала его вождем, но и к кино («важнейшее из искусств»), и к монументальной пропаганде. Именно через последнюю Ленин хотел создать в городской среде зримые очаги «Города Солнца» Томмазо Кампанеллы[899]. Но в целом Ленин не успел за короткий срок своего вождистского правления увидеть и оценить другие, более существенные средства поддержания вождизма. Именно потому, что ему одному, из всех большевиков, досталась почти вся вождистская энергия масс, ему не нужно было (как потом Сталину) с таким упорством и колоссальными затратами бороться за эту энергию, защищающую вождя от врагов. У Ленина словно были развязаны руки для более спокойной и взвешенной работы, вот