Читать интересную книгу Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира - Анри де Кок

Герцог де Фронсак не простил Софи Арну того, что она избегла западни; он больше  не являлся к ней. Она не сожалела об этом; мы даже думаем, что расставшись с ним, она исполнила свое самое заветное желание.

Ее дом был местом свидания всех знаменитостей; между ними встречали: д’Аламбера, Дидро, Гельвеция, Мабли, Дюкло, Ж. Ж. Руссо.

Но прежде, чем окончить нашу историю, мы должны признаться, что ошиблись, сказав будто Софи любила только однажды, в первый раз: она любила еще в 1781 году, в возврате юности. Она любила архитектора Белланже.

Когда ей говорили об этой связи.

– Это нарочно! – отвечала она, – в мой огород бросают столько камней, что мой архитектор скоро выстроить из них для меня отель.

После Лорагэ, который окончательно оставил ее для оперной танцовщицы demoisellе Рооб, Софи Арну взяла в покровители принца Энен, которого чаще называли принцем карликов, вследствие совершенного ничтожества его ума.

А так как принц Энен, страстно влюбленный в Софи, следил за нею как тень, что стесняло Ларогэ, приходившего если не для любви, то для того, чтобы посмеяться со старой любовницей, Ларогэ послал к профессорам факультета запрос: «может ли скука, принятая в слишком больших дозах, произвести смерть?»

Ответ был утвердительный.

Приобретя этот вердикт, Ларогэ предложил одному прокурору подать жалобу на Энен, «виновном в предумышленном убийстве Софи Арну, так как в течении пяти месяцев он от нее не отходит».

В 1790 году Софи Арну купила один уничтоженный монастырь, из которого она сделала восхитительный загородный домик.

На двери этого домика она написала следующие слова:

«Ite, missa est!» 

("Идите месса окончена!" – финальные слова католической литургии).

Там она надеялась провести свои последние дни посреди своих друзей; там же она желала быть погребенной.

Но революция рассеяла друзей Софи Арну.

Революция отняла у ней две трети ее состояния; последнюю унес с собою неверный друг.

На остатки своего богатства куртизанка наняла себе меблированную комнату в Париже, в которой она плакала, но в которой не каждый день ела.

Наконец, один из ее старинных любовников, когда-то простой адвокат, ставший важным лицом при Директории, – пожалел об этом великом несчастье. Благодаря ему она получила пансион в 2 400 франков и помещение в отеле Анжевильер, где она и умерла 22 апреля 1802 года, сказав священнику из Сент-Жермен-л’Оксеруа, соборовавшему ее маслом:

– Неправда ли, я похожа на Магдалину? Мне много простится, потому что я много любила?

Она была погребена без шума и без роскоши, на Монтмартрском кладбище. Три или четыре друга провожали ее.

Но через несколько дней после того, как она была положена в могилу, однажды утром, красивый молодой человек, в военном костюме, пришел помолиться и положить венок на едва закрытую могилу Софи Арну.

Этот молодой человек был ее второй сын, Констан Диовилль де Бранкас, кирасирский полковник, который через семь лет после этого был убит в сражении при Ваграме.

Индеанка Изабо

 В начале царствования Людовика XVI жил в Париже принц, которого звали граф д’Артуа, и который так любил безделушки, так был занят ими, что дал название Безделушки (Bagatelle) дворцу, выстроенному им на границе Булонского лиса, близ берега Сены.

Безделушка была построена на месте небольшого замка, принадлежавшего m-lle де Шароле, в котором она устроила святилище наслаждения.

Граф д’Артуа спорил с Марией Антуанетой на сто тысяч ливров, что все работы в Безделушке будут кончены в семьдесят дней, и они окончились в шестьдесят три дня. Если бы речь шла о каком-нибудь госпитале, конечно он не был бы окончен так скоро.

* * *

И вот в 1781 году, т. е. в ту эпоху, когда Безделушка была еще совершенной новостью, а ее господин и обладатель граф д’Артуа во всей силе своих страстей, – ему было только еще двадцать четыре года, – однажды вечером перед маленьким дворцом Булонского леса, остановилась коляска и из нее вышла тщательно закутанная женщина, которая в сопровождении доверенного лица вошла в первый этаж, в будуар украшенный эротической живописью.

Кто была эта женщина, первой заботой которой по входе в будуар было освободиться от своих покровов? И зеркала к великому их изумлению, быть может, в первый раз воспроизвели подобное изображение.

Эта женщина была Индеанка Изабо, мулатка, только что приехавшая с острова Бурбона, где ее звали Черной Венерой, в Париж, где она всех привела в восторг и удивление. Да, прекрасная Изабо, как ее также называли, получила от своей расы только бронзовую кожу.

«Представьте себе, говорит в своих мемуарам конечно подложных, Дюбарри, – «высокую, стройную женщину со свободной походкой, тонкой талией, сладострастными движениями; у нее были живые, блестящие глаза, рот с прекрасными зубками, бархатистая кожа, и прелестнейшие маленькие уши на свете.»

Мы после расскажем о свидании Изабо с экс фавориткой Людовика XV; теперь мы передадим, каким образом она удостоилась чести быть призванной в Безделушку его высочеством графом д’Артуа.

За два дня до этого, она отправилась в Версаль, присутствовать при королевском обеде, что было в то время однозначаще с нынешним присутствием при кормлении диких зверей. Между всеми принцами и вельможами Изабо особенно заметила графа д’Артуа.

Карл X в двадцать лет был очень красив.

– Честное слово! воскликнула Черная Венера, обращаясь к сопровождавшим ее дворянам, – если бы мне стоило тысячу луидоров, чтобы интимно поговорить с его королевским высочеством, я не поколебалась бы.

Это было передано графу д’Артуа, который чрезвычайно смеялся, но внутренне был очень польщен.

Так польщен, что на другой день к Изабо явился посланный, объявивший ей, что принц, желая поговорить с ней, дает ей аудиенцию в своем дворце Безделушка.

Мулатка для этого визита надела костюм, который еще более возвышал ее странную красоту. Ее короткое платье из красного дама, вышитого золотом, позволяло видеть чулки огненного цвета и башмаки из пунцового атласа, с бриллиантовыми пряжками; кашемировая шаль, замечательная по красоте и роскоши ткани, служила ей поясом, не портя ее талии, вследствие ее необыкновенной тонины. Верх ее платья был украшен золотыми кружевами, головной повязкой служил ей платок из индийского фуляра самых ярких цветов.

Черная Венера была действительно прелестна, и граф д’Артуа нашел ее такой.

Лакей удалился, проведя ее в будуар, чтобы возвратиться с подносом шербета. Одним глазом рассматривая в зеркале симметрию своего туалета, Изабо наконец взглянула на поданное ей освежительное питье. Оно должно быть ей не понравилось, потому что подзывая лакея, и жестом показывая ему на шербет, она ему сказала;

– Я хочу пить, но не это!

– Что вам угодно? оранжада? лимонада?..

– Нет!

– Замороженного шампанского?..

– Нет! я пью только мадеру.

«Только мадеру?.. Благодарю покорно! Вот так гуляка!..» – подумал лакей. И сказал почтительно вслух:

– Мягкой или сухой будет вам угодно?

– Сухой! сухой! – нетерпеливо ответила Изабо. – «Тинта», если она у вас есть.

– Мы имеем.

И удаляясь, лакей графа д’Артуа проговорил про себя: «Вот так гуляка! Она не стесняется!.. И толк знает!.. “Тинта”… то есть чего нет лучше».

Когда граф д’Артуа, заставив подождать себя с полчаса, – что очень скромно для принца, – явился, Изабо ради развлечения выпила две трети бутылки старой мадеры. Его высочество удостоил найти оригинальным такой способ освежаться и присоединился к нему. Аудиенция длилась до двух часов утра.

Спрошенный на другое утро своими приближенными о его свидании с Черной Венерой, граф д’Артуа отвечал, смеясь: «да, черная, но не как черт!»

Что касается последней, уверяют, что этот разговор столь сильно желаемый ею, несколько разочаровал ее.

– Конечно, говорила она Клеофиле, куртизанке того времени, у которой она жила, – как мужчина, – он прекрасен… Но….

– Но что?

– Как принц он много теряет, когда его видишь, особенно, когда слышишь его.

– Это как?

– Он слишком клянется. Думаешь, что это не дворянин, а кучер.

Будьте после этого принцем крови, чтобы какая-нибудь куртизанка делала об вас подобные заключения! И всего печальнее, что Изабо была права.

Приключение с графом д’Артуа ввело ее в моду в Париже. Вельможи, финансисты завистливо домогались ее благосклонности… Каждый день к ней как дождь сыпались объяснения в любви. Парижские куртизанки начинали беспокоиться. Но Изабо скромно пользовалась своим успехом. Во-первых, уже потому, что была довольно богата; а во-вторых – в противоположность привычки себе подобных, – она отдавалась только тем, кто ей нравился. У ней было сердце…

– Это уморительно смешно! кричали эти дамы.

Графиня Дюбарри, находившаяся тогда в Лувесьене, куда, как известно ей было дозволено возвратиться, – слыша каждый день об индеанке Изабо, захотела узнать ее. Она написала ей следующее письмо: