Звонок повторился, за собой влеча стук кулака по двери. Анна, последние часы донашивающая фамилию отца, встрепенулась, вынырнула из мыслей-зыбучих песков, и направилась, наконец, в коридор, по ту сторону которого стояла, торопя, Ольга.
Белова, ещё прошлым днём отвёзшая сына к бабушке, вызвалась помочь Князевой в сборах несмотря на все отказы девушки. Утверждала Оля, что на своей шкуре знала, каким долгим и изнурительным был процесс сбора на церемонию бракосочетания, и оттого пообещала, что скорее первую свою скрипку о колено разломает, чем позволит Князевой одной побыть.
Так и сказала. Слово в слово.
Аня стала дверной механизм проворачивать ровно в тот миг, как и Ольга снова кулаком по металлу постучала. Ладонь у женщины была миниатюрной, тонкой, поистине музыкальной, но била по двери так, что, вероятно, грохотом могла мёртвого поднять.
Девушка открыла, пуская Белову внутрь, когда супруга Сашина, по всей видимости, уже воздуха в лёгкие набрала, чтоб по имени подругу позвать.
— Привет, Анютик! — на выдохе улыбнулась Ольга.
Глаза у неё горели не то от волнения, не то от другой эмоции, до которой Князевой додумываться не хотелось. Но, что бы там скрипачка не чувствовала, улыбка бывшей Суриковой малость прогнала мерзлоту декабрьского утра.
— Привет, Оленька, — почти эхом отозвалась Анна, обняла вошедшую. От кожи подруги шёл холод ранней зимы, и дыхание Беловой на контрасте казалось Княжне горячим, почти испепеляющим.
Ольга уже оказалась — почти — при полном параде; глаза у бывшей Суриковой были накрашены, цепляя стрелочками, и из-под выреза утеплённого пальто выглядывало винное платье-комбинация. Жене Сашиной стоило только волосы как-нибудь уложить, губы подкрасить да туфли сменить — и можно было бы Князеву сопровождать под венец.
«Она, интересно, во сколько встала, чтоб так приодеться?.. Или, может, вообще не ложилась?»
— Я уж напугалась, что ты будильника не услышала, — проговорила Белова, проходя вглубь квартиры. Она пальто тёмно-красное — специально, что ли, покупала, прям под платье? — повесила на крючок, на который обычно Пчёла одежду верхнюю убирал, и рассмеялась, проходя в столовую:
— Уж думала Максу звонить, чтоб он поднялся, дверь выбил.
Аня усмехнулась криво ни то на слова о Карельском, ни то от мыслей — даже таких поверхностных, почти затронувших лишь по касательной — о Вите. Она потопала ногами в тапочках, грея их сильнее, и поправила малость шатающийся крючок, коленом упираясь в стульчик, на котором обычно обувала ботильоны и каблуки.
Пчёлкин ещё неделю назад сказал, что готовиться будет у родителей.
Аня долгое время сопротивлялась. Причина была, хоть и одна, но невероятно весома; Ирина Антоновна от одного упоминания близившейся свадьбы сына чуть ли не сразу в слёзы ударялась.
— Не хватало ещё, чтоб будущая свекровь вся заплаканная на церемонию приехала!.. — упрямо говорила девушка, уверяя Пчёлу, что лучше в три утра встанет, чтоб к матери поехать и в квартире на Введенского собраться к свадьбе.
Но Витя остался непреклонен.
Поцелуем глубоким, Ане душу в сладости выворачивающим наизнанку, он все возмущения и возражения невесты перекрывал, как козырными картами бились тузы, в коротких перерывах между своими ласками дикими утверждая, что хочет сюрприз себе сделать:
— Хочу тебя в белом увидеть лишь в зале ЗАГСа у ВДНХ, — шепотом просил в губы у неё; Анна оттого была близка, чтоб растаять наперекор своим принципам. — Позволишь, Княжна?
Противиться она долго не могла.
Девушка прошла в кухню-столовую почти вровень по следам Ольги. Белова уже осматривала стол, на котором Анна оставила недоеденный бутерброд с красной рыбой, полученной по великому блату, и огурцом и чашку излюбленного чая. Сама, не спрашивая разрешения, принялась хозяйничать, потянулась за стаканом, чтоб себе заварить кофе.
— Как настрой? — спросила Оля, достав с нижней полки гарнитура стеклянную банку.
У Ани от вопроса этого ноги, мышцы которых в напряжении серьезном были с самого начала недели, будто стали желеобразными. На каждом шаге грозились вес тела Князевой не выдержать, позволить ей рухнуть на пол и наставить на руки и ноги синяки, какие платьем не скрыть.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Настрой… был хороший. Скорее, даже замечательный. Ведь они с Пчёлой к этому дню шли долго, целый месяц в любую свободную минуту обсуждали программу, списки приглашенных, меню в ресторане, и всё, бесспорно, было идеально — они оба за это ручались.
Но Анну уже привычно, как перед любым важным событием, чуть ли не насквозь прошивал мандраж.
В голове ульем гудели мысли, что что-то, да пойдет не так. Что? Да мало ли поводов!.. Например, Тома, вызвавшаяся привезти платье к восьми часам утра, застрянет в пробках. Или многоуровневый торт, заказанный у кондитера, которого настойчиво рекомендовала мама Ани, сломается, прогнётся под собственным весом. Да, в конце концов, банально Князева ноги натрёт новыми каблуками, поскользнется на ледяной корочке возле самого ЗАГСа, не успев схватиться за локоть Саши, который вызвался двоюродную сестру провести к алтарю заместо покойных отца и крестного…
Прогонять эти думы девушка старалась, но те снова и снова возвращались в черепную коробку, шумя сильнее столицы, дороги которой становились красными в час-пик. Бороться с переживаниями в какой-то момент стало выше сил Аниных, и она, присев на стул, обитым бархатом благородно-зеленого цвета, прямо Беловой и сказала:
— Волнуюсь.
Оля взгляд через плечо кинула, говоря одновременно сдержанно и горячо:
— Зря.
Чайная ложечка звонко ударилась о стенки стакана, не по тону, а по характеру напоминая удар судейского молотка. Белова залила измельченные зерна кипятком и, поджав губы, добавила, признавая:
— Хотя это, в какой-то степени, нормально. Я, помню, тоже места себе найти не могла. Всё носилась из угла в угол, как умалишенная… Только бабушку напугала.
Аня усмехнулась тихо, подавляя желание выразительно хохотнуть.
Она женщину, воспитывавшую Ольгу с самого детства, видела лишь раз, на выписке бывшей Суриковой из роддома. И Елизавета Андреевна Князевой показалась человеком, который в принципе никаких эмоций, кроме отвращения, на лице своем показывать не мог — уж слишком неприятны были для неё «деятельность» Саши, бригадиры, пришедшие под окна к внученьке с песнями, и, в принципе, всё в Олиной жизни происходящее. Оттого и представить бабушку подруги напуганной до такой степени, чтоб Сурикова-старшая кудахтала курицей-наседкой, не получалось. Будто бывшая Князева пыталась вообразить вещь совершенно абсурдную — например, курящего слона верхом на белом медведе.
Губы изогнула усмешка ни то от воспоминаний, ни то от глупых мыслей. Белова чашку поставила на блюдечко и села рядом с Аней, словив её руку своими.
Ольге показалось, что она обняла ладонь Снегурочки, статуи, высеченной изо льда и возвышающейся в центре ледяного городка.
— Всё отлично будет, Анютик. Вот увидишь…
— Знаю, — проговорила она в ответ, хотя и уверенности железобетонной, как таковой, не было. Лишь так, какая-то её частичка, отколовшаяся и затерявшаяся в глубине души Князевой.
Девушка вернула супруге Сашиной улыбку, и та блеском глаз ответила, вынуждая, всё-таки, верить в лучшее.
Электрический чайник, вскипевший какие-то секунды назад, ещё малость трясся на подставке. Невеста себя чувствовала так же — так же дрожала, так же под рёбрами было горячо, будто кровь довели до температуры, после которой белок должен был свернуться.
Дёрнула щекой, себя одёргивая; нервы, просто нервы…
Оля отхлебнула лишь глоток горького кофе, от которого Аню обычно воротило, и посмотрела на часы, висящие над столом. Они показывали середину седьмого. До приезда Тамары было ещё около полутора часов, но Белова дёрнулась, словно времени у них было в обрез.
— Ты поела уже?
— Вроде как.
— Бегом в душ, — скомандовала Белова тоном, которому у мужа научилась. — Волосы обязательно помой, чтоб уложили без проблем. И не задерживайся сильно, нам ещё краситься, платье мерить и причёску делать!..