Опустился на колено ровно в тот миг, когда Князева руку прижала к лицу, пряча за ней затрясшиеся в переживании губы.
— Ань… — повторил снова, дав себе секунду, — последнюю — чтоб с духом собраться и произнести, наконец, слова, какие в голове своей много повторял с разными интонациями и уровнями уверенности.
Сердце прыгало от пяток к горлу, когда Витя руку ей поцеловал, побежал губами по запястью.
— Ты лучшее, что со мной случиться могло. Я тебя люблю, Анютка. Я с тобой других не вижу, да и не хочу, не нужны они…
— Поднимись, дурень, — прошипела в слезах и сама перед ним на колени упала, не жалея низов запахнутого пальто.
Влага жгла глаза так, будто плакала вином, когда Аня в локти Пчёлкину схватилась в попытке на ноги поднять. Щёки горели, выпаривая слезинки на ресницах своим жаром, а на языке крутилось одно слово.
— Ань, выходи за меня. Стань женой мне.
Князева услышала, как открылась коробочка где-то рядом с лицом, но за стуком сердца своего, какое кровью налило шею и лицо, не обратила внимания на кольцо. Да какое дело до него!.. Слёзы застелили глаза так, что Аня с трудом веки смогла и разлепить и на мужчину посмотреть.
От прикосновения мёрзлых пальцев с горячим скулистым лицом будто что-то зашипело.
— Вставай, Витенька…
— Родная, ты согласна?
Аня в плаче, какой отчаянно пыталась скрыть, отворачивая лицо в сторону, пыталась за локти его схватиться, чтоб поднять, но штанины брюк на коленях будто с мостовой склеились воедино. Не встанет, Богом, жизнью своей клялся, что не встанет, пока не услышит ответа Князевой, как бы сильно та не старалась на ноги его поставить.
Время, весь его бескрайний поток разделился на «до» и «после», когда Аня всхлипом, полным любви, чистой и светлой, способной Луну на небосклоне сменить Солнцем, ответила:
— Согласна…
И он тогда поднялся. Сначала вскинулась его голова, и Аня, старательно тянущая его вверх, перехватила за щёки, слёзным шепотом молясь на ноги встать, увидела в глазах Витиных блеск — будто небо и океан сошлись воедино, в пространство, которое примет в бескрайность и не отпустит вовек. Потом сам ноги распрямил, продолжая держать в руке коробочку с кольцом из платины и красивой композицией из трёх бриллиантов.
Вздохнул глубоко, чувствуя, что лёгкие стали шире, объемнее в разы, близясь к тому, что затрещать, и прокричал:
— Она сказала «да»!!!
И почти Аня погладила Пчёлкина по щекам, губам, оглушенная ни то криком, ни то предложением, на которое согласилась, правда, «да» ему сказала!.. Но вдруг с другой стороны моста, откуда-то из тени к ним кинулись, крича в радостях… друзья.
Томка и Сашка быстрее всех оказались, налетели на пару с объятьями так, что чуть с ног не сбили. Девушка подумала в секунду, что мерещится, что неправда всё — уснула на диване в гостиной за «Подземельями Ватикана», и всё происходящее было её фантазийными дрёмами…
Но быстро двоюродный брат сгрёб девушку в охапку, вышибая из лёгких воздух, а из головы — глупые мысли:
— Поздравляю, Анька!.. — проголосил над ухом Сашка, похлопывая ладонями по подрагивающим плечам, спине, и с неясной, но очень приятной на слух смесью эмоций позвал сестру новой фамилией:
— Пчёлкина!
— Анюта!.. — прокричала в веселье Ольга, чуть каблуки не ломая на брусчатке. Она быстро Витю, которому на ухо радостно что-то орал Космос, обняла за плечи, до каких едва допрыгивала. И мужа лихо подвинула в сторону, с Томой обхватывая подругу в тиски.
— Поздравляю, милая! Поздравляю!..
— Спасибо, — запнувшись от глотка воздуха, вставшего поперёк глотки, прошептала Аня, и спрятала за руками лицо. Хотя слёз и не стеснялась в тот миг, — чуть ли не впервые — но Тома, у которой самой глаза были на мокром месте, в понимании протянула ей свой, уже сырой, платок.
— Девочки, спасибо…
— Держи. И не плачь, Анечка. Всё хорошо у вас будет, правда, вот увидишь…
— Будьте счастливы! — возрадовался Валера, сильнее всех тормозящий. В руках он держал коробку с десятком фужеров, под мышкой тряслась бутылка из тёмно-зеленого стекла.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
А у Анны вдруг голос пропал, будто от ангины.
Кудри радостно причитающей Томы загородили ей обзор, сеточкой светлого волоса покрывая картину, но Князева точно перед собой видела Витю, на Космоса, трясущегося вокруг них всех с камерой, внимания.
Он только на неё смотрел с улыбкой такой, которой Князева раньше не видела. Не описать такую было никак — слишком много всего она говорила, все слова любви, какие только знала, собой заменяла.
Ане это сердце разрывало в боли сладкой — такой, которой хотелось больше, чтоб совсем под рёбрами места не осталось. Чтоб редкие вздохи можно было смело назвать благодатью.
«Мамочка…»
Аня вырвалась из объятий подруг, не задерживающих ничуть. Руки будущего супруга, которому позволила вопреки всем принципам себя защитить, которого сама оберегать хотела, поймали до того, как девушка два шага успела сделать, и словили, что смогли бы даже с обрыва поймать.
Губы его — искусанные от волнения, по-приятному сухие побежали по лицу. Поцелуями они ловили слёзы, чуть щёки грубоватой кожей царапая. Девушка того не замечала. Только дышала тяжело, слыша, как из-под толстого льда, напускные громкие споры Томы с Ольгой насчёт, кто свидетельницей на свадьбе будет.
Космос, трясущийся с камерой, ей задавал какие-то глупые вопросы:
— Ну, Анька, чего ты рыдаешь? Пчёла, конечно, шалопай, и тебе с ним не особо позавидуешь, но уж что поделаешь!..
— Балбес ты, Космос! — в сердцах буркнула Аня. Щёку спрятала в складках Витиного пальто под смех всех присутствующих и свой собственный.
— А-ну, поберегись!.. — предупреждающе воскликнул Валера, и пробка от шампанского выстрелила куда-то по перилам с характерным звуком. Тамара вскрикнула, хохоча, а Саша стал в руки всем бокалы распихивать, пока алкоголь не залил мостовую под каблуками Аниных ботильонов.
А она, мокрыми глазами на всё смотря, сжала в кулаке рубашку Витину. Он голову наклонил чуть, поцелуем скользя по волосам невесты, и тогда она тихо в искренности, которую далеко не в каждой клятве услышишь, проговорила:
— Я до смерти тебя люблю, слышишь?..
Космос, по всей видимости, и без шампанского хорошо поддатый, рассмеялся беззлобно и проговорил, беря их с Пчёлой в объектив видеокамеры:
— Ну, Анька, обойдёмся без смертей! Ты тут ещё всем нам нужна!.. — и ещё бы точно что-нибудь сказал, если б Оля в намеренной «случайности» не пихнула Холмогорова локтём под рёбра.
У Вити взгляд от услышанного переменился так, как думал, быстро не поменяется никогда, и он вдруг веки сильно-сильно сжал, чуть голову запрокидывая.
И тогда Саша понял, вероятно, окончательно, почти бесповоротно, что отдал сестру двоюродную человеку, любящему её до беспамятства. Пчёлкин — тот самый Пчёла, блин, которого Белов с первого класса знал, который себя старательно барышнями окружал, но два года назад под дулом пустого пистолета обещал Аню от бед оберегать — вдруг правую ладонь девушки схватил, целуя каждый её палец. Каждую фалангу — быстро и трепетно, подобно порханию тонким, почти стеклянным крыльям бабочки.
— Незабудка моя … Маленькая, девочка… — Анна ластилась, как самое маленькое и нежное живое существо, которое шло только в голову, и за это никак нельзя было её наругать. Тогда можно было… — Любовь моя, свет ты, боль, радость…
Фил в руке жене, растрогавшейся до слёз от слов сладких, пихнул бокал, какой принадлежать должен был Ане. Князева пальцы выхватила из ласки Витиной, чтоб по лицу погладить, и Пчёла протянул тогда невесте своей коробочку с кольцом.
Она кивнула, поджимая губы в попытке снова не всхлипнуть. Но в тот вечер — ничуть не жалко и не слабо.
Кольцо подошла вровень. Аня не смотрела на камни, — что до них, какое дело?.. — когда Пчёлкин на безымянный ей кольцо надевал. Всё любимый профиль рассматривала, слыша лишь дыхание мужчины и думая найти в нём что-то новое.