все свои томления и мысли в стенах поместья, я поспешил покинуть этот мир, прямиком направившись к ней, никого не посвятив в свои цели.
Разрываясь на части от неутолимой тоски и горечи, я ворвался в академию, бросившись через бурлящую жизнью толпу студентов, желая как можно скорее отворить желанную дверь. Голоса вокруг меня призрачно разлетались по всему пространству, неохотно опускаясь на керамический пол, как едва заметные пылинки, порхающие в прохладном воздухе.
Миновав широкую лестницу, я, проскользнув по длинным коридорам, оказался у плотно закрытой двери, на ручке которой безжизненно лежала давно скопившаяся пыль.
Коснувшись дверной ручки, я почувствовал, как по всему моему телу пробежала волна непонятного чувства, электрическим током парализовав каждое мое движение. Кончиками пальцев я ощущал каждую пылинку, которая казалась мне неестественно живой, обладающей самой настоящей плотью. Я чувствовал, как эта плоть дышит, как она трепещет, изнемогая от удушения, виновником которой я внезапно стал. Пробравшись под мою кожу, это чувство слегка покалывало меня, кажется, проверяя на прочность. В этот момент я был бессилен, что не смог даже повернуть дверную ручку, сделать шаг в ее комнату. Только сейчас это было для меня пыткой, которую я не мог преодолеть.
Чьи-то тоненькие ручки внезапно схватили меня за горло, сильно сжав своими нежными пальчиками. Задыхаясь от нехватки воздуха, я схватился за воротник своей рубашки, пытаясь хоть как-то ухватиться за воздух, которого мне недоставало.
Пальцы еще сильнее сжали мое горло, не отпуская ни на миг. Их железная хватка была настолько сильна, что краем уха я слышал, как следы жизни, загнанные в прочный капкан, истошно кричали, прося о помиловании. Но с каждой секундой перед глазами моими становилось темней, а легкий туман окутывал каждый уголок, застывший в моих глазах.
Яркий свет заставил меня открыть глаза, немного наморщив лоб от неприятного ощущения легкого жжения. Знакомая обстановка рабочего кабинета директора Вальмонта сразу бросилась мне в глаза, тоскливо навевая давние воспоминания.
Лишь тогда, когда в мозг ударила новая порция крови, я вспомнил, как медленно угасал от удушья. Скользнув пальцами к своей шее, я внимательно изучил ее, точно пытаясь вспомнить те болезненные касания чьих-то невероятно холодных рук, держащих мою жизнь под строгим контролем.
– Кошмар наяву? – Сидящая за своим рабочим столом фигура Вальмонта, на которую не падал ни единый лучик света, поднялась со своего места, медленно приблизившись ко мне. Остановившись передо мной, директор протянул мне хрустальный стакан, наполненный водой. – Вот, выпей, это поможет тебе восстановить потерянные силы.
Стоило моим пальцам коснуться стакана, как он тут же вырвался, звонко ударившись о керамический пол. Острые осколки мигом разлетелись по сторонам, уже не в силах собраться вместе.
– Простите, директор, это вышло как-то спонтанно. – Еще никогда я не видел такого опустошенного выражения на лице Вальмонта, от которого мне самому становилось невероятно грустно.
– Когда-нибудь это должно было с ним произойти. Хрусталь никогда не отличался прочностью, но смотреть, как его осколки разлетаются по сторонам, доставляет мне удивительное удовольствие. – Он долго не сводил с осколков своих глаз, завороженно наблюдая, как каждый из них приглушенно сияет на искусственных лучах обманчивого света.
– Удовольствие? Разве не грустно смотреть на то, что вот-вот разобьется? Эти осколки уже не склеить.
– В этом и прелесть, Энгис. – Он незаметно перевел свой взгляд на меня. – На то и создан хрусталь, чтобы его разбить. Разве нет? По-моему, каждый хоть раз разбивал какую-то вещицу из хрусталя. Вот только что ты будешь испытывать при этом: печаль или радость, зависит уже от тебя.
Собрав разбитое тело, он неспешно бросил его в мусорную корзину, сплошь забитую одними осколками самых разных фигур.
– Помешанность на разбитом хрустале…, – Я никогда не замечал за Вальмонтом каких-либо пристрастий, однако я всегда знал, что ни одна душа не может не иметь за собой какое-то тайное влечение, но кто бы мог подумать, что звон разбитого хрусталя так манит директора, заставляя каждый раз прощаться с самыми дорогими и любимыми фигурками.
– Это, скорее, не помешанность, а всего лишь игра моего бурного воображения. Никто не знает, что я вижу, когда разбивается хрустальный стакан.
– И что же Вы видите?
Сковав руки в замок, он устало улыбнулся.
– Жизнь, причем самую настоящую, – его голос никогда не звучал так призрачно и отчужденно, как сейчас.
Я хотел было задать вопрос, который смог бы поставить Вальмонта в тупик, но он, точно предчувствуя это, опередил меня.
– Как же твои пристрастия, Энгис? Полагаю, ты как раз явился сюда за той, что беспросветно заполонила собой все твое сознание. Однако ее здесь нет и не было с того самого момента, как вы пропали вдвоем.
Что-то чужое, некогда не проявляющееся проснулось в нем, психологически начав на меня давить всеми возможными способами.
Мне казалось, будто директор перестал быть тем, кем недавно являлся, сняв ту маску, под которой всегда скрывалось его истинное лицо.
Атмосфера вокруг нас стала набирать обороты, медленно погружая весь мир в неведомую прежде тьму. Его ядовито-зеленые глаза, казалось, видят абсолютно все, что происходит вокруг.
Сердце мое сжалось, когда, поднявшись со своего рабочего места, Вальмонт подошел к окну, выглянув наружу через толстое стекло.
– Как тебе кошмары, Энгис? Ты по-прежнему думаешь, что Лореил смог бы сотворить подобное? – неожиданно спросил он, а его голос звучал точно в каком-то вакууме. – Это все лишь в твоей голове, включая все то, что ты видишь вокруг себя. Выгляни в окно и скажи, что там находится?
Мое тело меня не слушало, слепо подчиняясь каждому слову Вальмонта. Можно было подумать, что на моих руках и ногах были ловко и незаметно для меня привязаны тонкие ниточки марионетки, которыми он легко поддергивал тогда, когда считал это необходимым.
Выглянув из окна, я почувствовал, как каждую клеточку моего тела пронзила ледяная игла, лишившая меня последних капель здравого рассудка.
– Что ты видишь? – вновь спросил Вальмонт, переведя на меня свой ожидающий ответа взгляд.
– Пустые холодные улицы, дождливое серое небо, искривленные старые крыши домов…
– И больше ничего? – удивленно вдруг спросил он.
– Ничего, – тихо подтвердил я, больше не желая смотреть на этот прохудившийся от одиночества мир.
Занавесив окно, он отошел от меня, какое-то время, молча наблюдая, как в воздухе медленно парят белесые пылинки, всегда казавшиеся ему беспечно кружащимися мотыльками. Он, кажется, раздумывал над моими словами, пытаясь найти в них что-то действительно стоящее его внимания.
Когда тишина, свалившаяся на нас, стала невыносимой, Вальмонт обернулся в мою сторону, серьезно посмотрев на меня:
– Возможно, ты прав. Там нет ничего, что было бы важным для тебя, и я уже ничего с этим не смогу сделать, – его взгляд упал на настенные часы, внезапно приостановившие свой ход. – В любом случае, Энгис, ты сам можешь все изменить в любой момент, но эти изменения потребуют от тебя жертвы.
Тоскливое небо над моей головой еще никогда не было так пусто, безжизненно. О чем оно молчит, каждый раз опуская на мир Сан-Лореила свой ожидающий взгляд? Оно могло бы поведать о многом, но вряд ли когда-то решится на этот рискованный шаг.
Не потеряв надежды услышать это что-то, я внимательно наблюдаю за ним, запрокинув голову вверх. Легкий морозец едва касается моего тела, перестав пощипывать мои заледеневшие щеки. Я даже не пытаюсь их отогреть, не пытаюсь сделать того, что могло бы вернуть меня к прежнему состоянию. Волна холодного воздуха разбрасывает в разные стороны мои спутавшиеся пряди волос, заплетает в них листья, невзначай сорвавшиеся с молчаливой ивы.
Тишина вокруг убаюкивает, успокаивает, дает новый шанс испытать все ранее знакомые мне чувства. Сердце замирает в груди, терзая себя давно потерявшими значение мыслями.
Все пусто, и я – главная пустота в этом мире. Нужно сосредоточиться на чем-то, понять, что я вижу перед собой, что чувствую.
Мир молчит, не говоря ни слова. Он ждет, когда можно будет нанести удар,