темнота. И лишь тогда, когда сердце мое снова успокоилось, я смог прийти в себя, по-прежнему вдыхая неприятный горьковатый запах, от которого мне впервые становилось очень тоскливо.
Где-то рядом с собой я услышал детский шепот, разговаривающий с кем-то, чей голос я не мог услышать. Прислушиваясь к одинокому шепоту, я пытался понять хотя бы одно малейшее слово, но, когда мне постепенно это начало удаваться, шепот внезапно прекратился. Тогда я снова остался один в этом темном пространстве, и глаза мои постепенно начали привыкать к кромешному мраку. Мне было не по себе находиться здесь, ощущать на себе неживой настойчивый взгляд, прожигающий меня насквозь. Мне хорошо известны эти ощущения, отчего сердце мое замирает, а кончики пальцев начинают быстро неметь от ледяного покалывания. Когда глаза мои окончательно свыклись с темнотой, получив возможность увидеть тот мир, в котором я оказался не по своей воле, я был готов снова ослепнуть, чтобы больше никогда не видеть то, что темнота настойчиво скрывала от чужих глаз.
Вся комната была заполонена мертвым терновником, бездушно захватившим в свой плен каждую мелочь, каждую деталь просторной, но очень одинокой комнаты. Я с трудом мог передвигаться по этому пространству, не задевая острые шипы давно высохшего растения. Скользя по каждому уголку комнаты, он сползал в окно, тайком крадясь по каменной стене поместья в сторону мрачного леса, исчезая где-то в жгучей темноте хвойных деревьев.
Я был уверен, что позади меня кто-то, замерев, без конца наблюдал за мной, истощая тлетворный горьковатый запах, от которого я никак не мог спастись. Затаив лихорадочное дыхание, я медленно обернулся. На обвитой терновыми лозами кровати сидел скелет ребенка в разорванной грязной одежде, которая уже бесформенно свисала с его холодных костей. Из его ребер, точно из клетки, прорастал терновник, колючей проволокой спускаясь по его ногам.
Приблизившись к недвижно сидящей фигуре, я внезапно вспомнил, как Чарлз, после потери своей дорогой семьи, перетащил закоченевшее тело младшего из близнецов в эту комнату, возложив рядом с телом старшего, подменил несчастные души местами. Устав от тирании старшего сына, которой не было конца для всей семьи, Чарлз подарил мне новое тело, жизнь в котором еще не совсем умерла. Но спустя столько лет, когда, кажется, кошмар должен был уже давно прекратиться, он вернулся, чтобы вернуть себе все, что по праву всегда принадлежало ему.
Элиас никогда не был таким, каким его хотели все видеть, каким его надеялись когда-то увидеть. Постоянно оставаясь наедине с собой, он мечтал когда-нибудь стать счастливым, покончить со своим одиночеством, в котором он тайно нуждался. Причиняя боль другим, он думал, что искренне может понять их чувства, поверить, что кроме ненависти и боли в мире больше ничего не существует. Я был не таким, как он, и это его всегда задевало. Я мог чувствовать, понимать чувства других, различая двух невероятно похожих, но таких разных близнецов, которые просто пытались понять друг друга, – Добро и Зло. Искреннее веря в любовь, я был жив, в то время как сердце Элиаса давно перестало воспринимать жизнь всерьез.
Мое тело осталось здесь, в этом мире, в котором был заперт Элиас, пытаясь укрыться от всего, что его окружало в моем, совершенно другом мире, в котором всегда светило теплое солнце.
Заметив фрагмент фотографии, лежащий рядом со скелетом, я, подняв его, бросил свой опустошенный печалью взгляд. Это был тот потерянный кусок фотографии, сделанный на наше двенадцатилетие.
Впервые я видел в серых глазах Элиаса несчастье, которое он всегда воспринимал по-другому, нежели кто-то из нас. На обратной стороне фрагмента была сделана красивая надпись отцовской рукой: «Двенадцатилетие Элиаса и Энгиса Кёллер».
Оставив фотографию в покое, я, направившись к двери, неспешно покинул комнату, что находилась на самом верхнем этаже, на котором никогда не горели настенные канделябры. Эти холодные каменные стены до сих пор помнят ночные крики мальчика, которому постоянно снился один и то же кошмар, в котором он снова и снова остается один, задыхаясь от горечи своего беспощадного одиночества.
Очнувшись у поместья, я поспешил подняться на ноги, ощущая какую-то болезненную пустоту внутри себя. Что произошло со мной? Я словно видел страшный сон, в котором без конца скитался по пустому поместью. Ноги немеют, по спине бежит неприятный колющий холодок. Тело ослабевает, и я едва могу унять несносную головную боль. Как же я устал от этого чувства. Как же оно истязало меня за все это время, пока я жил в темноте. Вернув себе тело, я, казалось, смог вернуть себе прежнюю жизнь, но что-то пошло не так, как я ожидал.
Снова один… Я снова остался абсолютно один в этом холодном мире. Горечь снова наполняет мои легкие, медленно меня удушая. Я не хотел этого… Я не хотел снова оставаться один. Как же больно в иной раз ощущать это чувство. Как же оно называется? Не помню, но я бы и не хотел вспоминать его ледяное название. Важно ли сейчас то, что я сделал?.. Но ради чего? Чтобы снова остаться одному?.. Нет, я не хочу больше об этом думать, не хочу больше оставаться здесь в полном одиночестве. Одиночество… Вот оно, то самое чувство, отравившее меня смертоносным ядом. Не хочу больше… Я давно проиграл, так зачем же мне теперь сопротивляться?..
Сняв серебряный перстень с моего пальца, Вейн, с грустью взглянув на него, бросила вниз, легко отпустив ту несчастную душу, что больше всего на свете боялась остаться одна.
Страх одиночества, на самом деле, был в каждой душе, но не многие отдавались ему без остатка, продолжая бороться со злополучным чувством.
Тонкие пальчики Вейн, коснувшись тоненького стебелька розы, на котором проросли два роскошных бутона черного и белого цвета, легко сорвали его, поднеся к своим губам.
Подарив нежный поцелуй нежным цветам, Вейн, приобняв меня за плечи, озарилась светлой улыбкой, которую я никогда еще не видел на ее прелестном личике.
– Энгис, ты до сих пор боишься ко мне прикоснуться?
– Я просто боюсь, что ты исчезнешь и уже никогда не вернешься ко мне снова. Я не смогу пережить это расставание.
– А если ты исчезнешь вместе со мной?
– Если только вместе с тобой. – Нежно прижав ее к себе, я накрыл ее тонкие губы своими, уже не в силах оторваться от нее.
Шахматная фигурка черного короля ударилась о холодный пол, разлетевшись вдребезги.
Впервые этот замкнутый в холодном пространстве мир замер, перестав даже элементарно дышать. Сердце его остановилось, рассыпавшись на части, которые уже невозможно было собрать, как и наши с Вейн рассыпавшиеся тела, которые, как оказалось, были созданы из самого настоящего хрусталя.
Мир опустел, давно позабыв о том, что он когда-то был жив. Свинцовое тяжелое небо рухнуло на землю, разлетевшись на мелкие острые осколки.
Эпилог
«Керс-Роуз» жила своей привычной жизнью, казалось бы, в которой не было ничего примечательного. Молча поглядывая за каждой потерянной душой, она была уверена, что знает каждую, однако как же она ошибалась, пытаясь на сотню лет запереть в своих молчаливых стенах каждого, в надежде уберечь от реальных кошмаров, которые таились внутри каждой несчастной души.
Теплое солнце согревало сырую от дождей землю Сан-Лореила. Безоблачное голубое небо высоко простиралось над городком, жизнь в котором текла своим размеренным чередом, понять который уже давно никто не пытается. По пустым мостовым улочкам гуляет лишь один ветер, разнося повсюду хрустальные осколки.
В оформлении обложки использована фотография с www.pexels.com по лицензии CC0.