Ох, вручат мне тот ещё подарочек. Попом чую - будет либо девица страшна, как маггловский чёрт из Аида, нет, из Ада, либо… Не такая уж она честная, а с гнильцой. Ну, конечно, с гнильцой да ещё какой, ведь принимала она участие во всех оргиях, что творились за отцовским столом в трапезной. А то, что и ей предоставляли раба-бритта посимпатичнее, я не сомневаюсь! Итак, будем считать, что невеста девственности лишена…
А тебе не всё ли равно, Сев? Ты же с ней спать и мараться об неё не будешь. Пра-а-вильно говорите, мараться. А Квотриусу ни разу в жизни, может, и девственница не достанется. Отцовскими да и моими рабынями - девицами он же побрезговал. Всё же и за брата обидно!
Я торжественно вручаю кольцо медовому Верелию, и меня отпускают, предупредив, что сегодня будет двойной праздник… Какой ещё, к Мордредовой тёще в передницу, если не в задницу, праздник на крови! Я осторожно интересуюсь у Папеньки:
- А что же насчёт сына твоего любимейшего, Квотриуса, о отче мой высокорожденный? Ведь болен он тяжко и славословить домашних божеств не сможет, так же, как и пиршествовать.
- На что Папенька, на минуту-другую прижав меня к стене, шипит не хуже Нагайны, но и не лучше её, зловредной змеюки, этой ни с чем не сравнимой гадины, которая однажды укусила меня, но не воткнула в мою кожу ядовитые зубы. Так, прикусила, и делов-то, но я тогда в действительности был в панике. Отпросившись пораньше с собрания Ближнего Круга под видом того, что я умираю от яда Нагайны и хочу аппарировать в Гоустл-Холл, дабы быть захороненным домашними эльфами в семейном склепе, я переместился в Хогсмид, а оттуда дотопал ножками до Хогвартса, пока ещё не наступило одиннадцать пополудни. Там, в Хогвартсе, я быстро шмыгнул в свою лабораторию, и на всякий случай, повторяя: «Я нужен Ордену таким, убийцей и шпионом…», чтобы не было искушения довести дело до конца - а его бы и не наступило, буогага! - вылакал пол-пузырька с антидотом против укусов Нагайны, даже множественных. Я приготовил антидот на основе слюны Нагайны, а её у меня скопилось уже пол-банки, и я часто пользовался антидотом - Нагайна чрезвычайно не любила меня.
Так вот, Папенька яростно, едва не плюясь, прошипел мне на ухо:
- Ты чародей еси или кто? Так вот, даю времени тебе до наступления темноты, и чтобы Квотриус был на ногах! Да, он еси мой любимейший сыне! И как только прознал ты о сём? Кудеснице, словом одним!
- Не надо быть чародеем и кудесником вовсе, дабы узнать о «великой тайне» твоей, отче. Сия привязанность к Квотриусу выказалась особенно во время восточного похода. Вспомни, как хотел ты смерти моей заради единоборства с варваром, - спокойно, сочно выговаривая каждое слово, сказал довольно громко Снейп.
Но «отец» не отпускал зарвавшегося законнорожденного «первенца», а значит, и наследника:
- Да, сыне, воистину виновен я пред тобою за поединок тот, чуть не унёсший душу твою туда, откуда нет возврата. Прости жестокого отца своего!
- Аминь.
- Что сие слово означает, о сыне мой, ныне ненаглядный? Нывгэ часто в последние годы употребляла слово сие, но так и не разъяснила значения его мне. А ненаглядный ты еси, ибо на тебя возлагаю я всю надежду на то, что Квотриус будет вечером славословить Лар и Пенатов вместе с нами двоими. Потом пускай отлёживается, сколько потребуется, но что б на сегодняшних вечерних славословиях и трапезе семейной присутствовал, как острая спата в теле ненавистного варвара!
Вместо объяснения маггловского завершения молитвы Северус сказал, не стесняясь присутствия Верелия, но вовсе игнорируя эту «тёмную лошадку», на счёт которого у профессора появились некоторые особенные мысли, которые он не собирался озвучивать ни перед кем, кроме названного брата:
- Отец, ну и сравнения же у тебя - это во-первых, во-вторых же, ты знаешь - не терплю я, когда приказывают мне!
- А по мне, хоть Распни меня до смерти, хоть убей Авадой Кавадрой, но чтобы сын встал на ноги!
- Ну, хорошо, отче, соделаю я то, чего желаешь ты столь сильно даже до безрассудства полного. Убедило меня бесстрашие твоё.
Пора мне идти, отец. Пусти!
-Выбрасываю правую руку вперёд и вверх, прощаясь с Верелием до вечернего обжорства.
Он делает тот же жест, обращаясь ко мне, но не к Папеньке.
Вот, услышал наш разговор, и уж лучистые голубые глаза его сверкают счастливо только для меня, а не для… ничтожного, в понимании Верелия, маггла. Наверное, я прав в своих догадках, но умолчу о них. Пока… Пока не настало время оглашать их.
Папенька тоже тянет руку, но его Верелий, вопреки законам вежества, практически не замечает.
Мы с Верелием почти одновременно произносим:
- Радуйся, высокорожденный патриций!
… На сём Северус освободился, но только… для варки из имеющегося гербария и собственной крови, зелий, так необходимых Квотриусу в сей трудный час.
Он вновь зашёл в опочивальню брата и хотел было пощупать пульс, но, увидев изрезанное во многих местах, едва зарубцевавшееся запястье Квотриуса, не решился будить его болезненным прикосновением.
Тогда он присмотрелся, насколько глубоко названный брат ушёл в сон, тяжёлый сон, где вокруг только тьма. Сон, каковой бывает после значительной и долговременной кровопотери.
Дыхание брата было хоть и ровным, но едва различимым. Профессор постарался настроиться на его разум, чтобы помочь брату, но вход в его мозг оказался заблокирован какой-то тяжёлой мыслью, из которой он сумел разобрать только бессвязные обрывки, не проясняющие общей картины. Так, Поттер… какой-то чужеродный Гарри... Гарольдус («Но ведь это же глупо - звать человека из конца двадцатого века родом, как патриция уже развалившейся на две части Римской Империи!») с каким-то… мужчиной. Кувыркаются прямо на полу, да как, в каких изощрённых позах! Да и мужчину-то узнать можно, вот только проделывать такие трюки, всплывшие из бессознательных страхов брата, у Северуса Снейпа совершенно нет никакого желания… с полукровкою магическим. Ведь такое происхождение оценивается в мире волшебников, как «ни рыба, ни мясо», то есть ещё хуже, чем магглорождённые, по неясным профессору причинам. И так всё ясно - он, Сев, и Гарри сношаются в позах, воплотить которые у Квотриуса не хватало смелости.
Это суть неизбежные, в понимании Квотриуса, продолжения самых что ни на есть невиннейших занятий Северуса с Гарри основами магии и английского языка. Хоть и начались эти уроки только сегодня, но ведь надо продолжать! Они же весьма… результативны и полезны для Поттера только, естественно. Ведь Северус ничегошеньки не чувствует к этому юному нахалу, лазающему при первом же удобном случае, куда не следует. Красавчик тоже ещё нашёлся! А вот рылом не вышел! Грязным… Ну, может, и не таким уж грязным… теперь… А вымытым дважды мыльцем, хоть и остаточками его, но всё же мыльцем… как и всё тело… такое смуглое, соблазнительное, нетронутое ещё ни мужчиной, ни даже женщиной. А какие у Гарри мужские прелести! Какой причиндал, какая сочная, не испоганенная никем - ох, даже не верится - попка!.. Какое девственное тело, - впрочем, об этом Северус уже думал, не правда ли?..