На мерзкой ромейской свадьбе, как, впрочем, и на всех свадьбах у всех более-менее цивилизованных народов и во все времена, всё ритуально, а на свадьбе ромейской - и древние слова у порога опочивальни мужа, идущие, верно, ещё от латинов - одного из племён Апеннинского полуострова - прародителей ромеев, по чьим обычаям жены в древности перенимали имя мужа. Но то было давно и неправда.
Даже широкий, шерстяной пояс белой «туники ректа» невесты, полагающейся к одеванию и завязыванию в ночь накануне свадьбы сложным Геркулесовым узлом, не развяжу, не стану раздевать невесту, чтобы самому, ненароком, не возбудиться на женские прелести, так и полежим в одежде. Не надо мне такого счастья - столько же детей, как у прославленного героя древности! Мне вообще рискованно даже находиться в этом времени так долго. И, упаси Мерлин, обзаводиться здесь потомками! От Союза ли или внебрачными. Я же волшебник, значит, нельзя размножаться с магглами, будь они хоть какими чистокровными по происхождению от таких же магглов.
Пускай перепишет в… прекрасном далёко свою «хронику» Ульций, лорд Снеп, да не стану я зачинателем рода магов Снепиусов. Ничего, вот Квотриус поправится в достаточной мере, чтобы суметь, найти в себе силы спать с женщиной после двухмесячных сексуальных игр с мужчиной, и войдёт к ней в тёмную, октябрьскую ли, ноябрьскую или даже декабрьскую, впрочем, без разности для меня, ветреную, но ещё бесснежную - а бесснежную ли? - ночь, тогда-то они и поладят полюбовно… Квотриус же такой нежный, я уверен, что и со старой Каррой он не был груб и напорист.
А я в это время буду пылать от неразделённой, усилившейся стократ страсти и обдирать костяшки пальцев об стены спальни от немилосердной, почти нестерпимой ревности…Знаю же я сам собственный характер, и в ревности меня никто превзойти не сумеет, это уж наверняка…
Но ведь Квотриус ясно доказал сегодня, на грани фола рискнув жизнью, что любит Северуса, брата своего, больше, нежели, как это было у него в прощальной оде написано - «жизнь радужная, великий дар, коим богами одарен был я… " И будет ещё одарён ею, «радужной», с новой семьей, ведь вернулся Квотриус к жизни, доказывает отцу, что это вовсе не высокорожденный брат ни с того, ни с сего… так отделал его рапирой, что порезал ему шею и руки. Ноги-то теперь под накинутым услужливым рабом покрывалом, а Квотриус и не помнит о них, как о единственном алиби высокорожденного брата - у него просто адски болят все порезы, хоть и залеченные любимым братом. Ибо к чему резать вены на ступнях, если хочешь убить кого-либо?
А то Малефиций совсем на старшего сына озверел. Полагает, дурья башка, что раны Квотриуса - следы невиданного, трёхгранного оружия Северуса, ведь не нашли ни пуго, ни гладиуса возле бочки. Обыскивают весь двор, а разнесчастный пуго-то у Снейпа в спальне! Спрятал он его… на свою голову, как выясняется спустя всего пол-часа после обнаружения рубцов на теле любимого сына Снепиусом Малефицием.
Надо бы профессору, как бывшему шпиону, бросить его в кровавую воду, тогда кинжал-то нескоро найдут, зато сам Северус будет чист перед разгневанным и разбушевавшимся Папенькой, которого язык даже этим прозвищем не поворачивается назвать, настолько лют сейчас Малефиций. Да, просто нужно сказать ему, что Верелий покидает дом, не дождавшись «отца», а самому бочком-торчком к бочке.
Сказано - сделано. Всё просто, как два кната проиграть вечному собутыльнику Ремусу, играя во взрывного дурака или, если повезёт, то в покер трилистника. К последнему Сев с Ремом прибегали очень даже нечасто потому, как требуются свежие головы. А где их взять-то, если поиграть захотелось в вечер тяпницы или в ночь на «субботату»?..
… Северус сидел на стуле около ложа брата и смотрел, высоко ли вздымается его грудь во сне. Вроде всё в норме, в комнате тихо, новый раб из приведённых х`васынскх` с каким -то труднопроизносимым, как у всего этого народца, именем, не храпит под дверью, но спит довольно тихо, только часто ворочается под рогожей. Не привык ещё к царапающей кожу дерюге, заменившей мягкую выделанную рабами шкуру медведя. Ну да и времени мало с момента поселения в Сибелиуме, в имении Снепиусов прошло. Зато прикрыл Господина шёлковым покрывалом, а под ним Квотриусу очень даже тепло, несмотря на наступившее похолодание, от которого постоянно нещадно мёрз в своей спальне слабый англичанин Северус.
Дыхание Квотриуса ровное, спокойное. Ну, разумеется, с учётом общей слабости от неестественного малокровия.
- А ведь надо бы сварить Квотриусу Кроветворное зелье! Да и Укрепляющего не повредит несколько глотков да, может, и побольше. Зельевар я или нет?! Мало того, Мастер Зелий ли я или нет?! Надо, значит, купить ещё один котёл, а вот ингредиенты - нужна кровь зельевара, ну это без проблем, а ещё понадобятся…
________________________________________
* Девушкам номинально позволялось выходить замуж с двенадцати лет, хотя, фактически, свадьбу играли в возрасте семнадцати - двадцати трёх лет; юноши де-юре могли жениться с четырнадцати лет, хотя де-факто мужчины впервые женились в двадцать семь - тридцать лет. Браки овдовевших мужчин и женщин были обязательными и должны были заключаться в течение полугода после вдовства, иначе на неженатых мужчин официально накладывалось «Infamio» - публичное бесчестие.
* * «Ubo Gaius? Ego Gaia» - ритуальные слова, произносимые невестой перед переступанием порога в супружескую опочивальню, на древнеримской свадьбе.
___________________________________________
Глава 46.
Но в мыслях профессор зашёл так далеко, что не заметил раба, пришедшего от его Главного - Малефиция. Хоть бы они что-то с этим противнейшим Сабиниусом не поделили, и освободили бы дом от ненужной женщины! Наверное, жадный до добра Папенька запросил слишком много приданого… Вот бы им не сойтись во мнениях! Не пришли бы, так сказать, к консенсусу о приданом!
- Раздери меня Мордред! Я ж - дурень последний - забыл Верелию кольцо для невестушки ненаглядной отдать, так и ношу его. Нет, ну вот как есть дурак! Но оно же женское, на некоторую пухляшку, уж больно оно подходит моему сухощавому пальцу! А палец-то мужской, но колечко предназначается для девицы, туды её растудыть!
Тем более меня снова зовут к этому старому зануде - Верелию Конигусу. Правда, лишь раб зовёт, а не сам, до сих пор не пришедший в себя, разгневанный на меня по своей дурости Папенька, и то хорошо!
Снейп появился перед «отцами», заблаговременно сняв кольцо с пальца и держа его в отчего-то запотевшей ладони. Скорее всего, треволнения сегодняшнего, никак не желающего закончиться, дня, доконали Северуса до нервной дрожи. Ещё бы - один Братик чего стоит!