оно произвело на меня сильное впечатление, а также потому, что теперь о нем уже совершенно забыли, хотя дело Дюваля было первым открытым и дерзким заявлением новой теории, принесшей впоследствии столько зла.
Далее мне пришлось следить за всем движением так называемых контор для приискания мест, где во главе также стояли анархисты. В то время уже было несколько взрывов, но, к счастью, не причинивших, кроме побитых стекол, никакого вреда.
Затем, в июле 1889 года я должен был арестовать человека, о котором впоследствии говорили много, даже слишком много, и личность которого, кажется, сделалась почти легендарной среди анархистов.
Признаюсь, в тот день, когда его задержал, я был далек от всякого предположения, что он может быть каким бы то ни было идеалом, а тем более политическим. Я просто думал, что поймал негодяя, очень вредного и опасного, но не представляющего никакого интереса.
Я получил от моих агентов донесение, что какой-то субъект, именующий себя Марзаки и живущий в предместье Сен-Мартен, совершил несколько краж, оставшихся безнаказанными. В то же время я имел основание предполагать, что этот Марзаки должен быть не кто иной, как один итальянец Пини, преследуемый на своей родине за покушение на убийство, так что со стороны итальянского правительства уже последовал запрос о выдаче этого преступника.
Инспектору Гальяру и еще двум агентам было поручено следить за домом в предместье Сен-Мартен, где жил мнимый Марзаки.
Придя к указанному дому, трое агентов увидели выходившего Марзаки, они бросились, чтобы задержать его, но он пустился бежать со всех ног, и только после отчаянной погони, в которой приняли участие также полицейские, его удалось настичь и арестовать.
Его немедленно привели ко мне для допроса.
Это был мужчина лет тридцати пяти, с бритым лицом, с крупными, резкими чертами, похожий, как говорил тогда Вилемо, на римского жреца и на лакея из кафе.
— Я вовсе не то лицо, за которое вы меня принимаете, — ответил он мне, — я не Пини и не Марзаки. Я никогда не жил в предместье Сен-Мартен. Я сын земли (!), и у меня нет места жительства. Дело в том, что я только что приехал из Лондона и, не имея денег, должен был провести ночь в ночлежном доме.
Я заметил сыну земли, что рассказ тем более неправдоподобен, что в его карманах было найдено некоторое количество денег и, кроме того, на нем были часы с цепочкой.
Само собой разумеется, я отправил его под арест, а сам отправился произвести обыск в квартире, занимаемой этим Марзаки.
Я попал в довольно чистенький меблированный отель, хозяин которого вручил мне двойной ключ от комнаты.
Я вхожу и вижу человека, который самым спокойнейшим образом занят бритьем своей физиономии. Он встретил меня вежливо, но невозмутимой флегмой факира продолжал тереть свой подбородок.
— Что вы здесь делаете? — спросил я, невольно удивленный этим поразительным спокойствием.
Не оборачиваясь и продолжая скользить бритвой по щеке, он ответил:
— Я в комнате друга.
— Ваш друг зовется Марзаки?
— Нет, Август!
Во время этого диалога я внимательно разглядывал собеседника, и мне казалось, что его лицо не совсем мне незнакомо.
— Как вас зовут? — спросил я.
— Бутень, — ответил он, быстро поворачиваясь к зеркалу и продолжая бриться.
Но благодаря довольно хорошей памяти, мне удалось мало-помалу восстановить личность этого субъекта, замечательная худоба и бледность которого были уже сами по себе достаточно характерными.
— Ну полно, милейший, — сказал я ему, — совершенно бесполезно играть с нами в прятки. Я отлично вас узнаю. Вы не Бутень, а Ф., которого мы разыскиваем вот уже полгода за кражу 40 000 франков на улице Камброне.
Гальяр, сопровождавший меня и также знавший это дело, подтвердил:
— Совершенно верно, патрон. Нет никакого сомнения, что это Ф.
Тогда незнакомец не торопясь положил бритву на комод и повернулся к нам.
— Да, господин Горон, у вас меткий глаз, — сказал он, улыбаясь, — вы слишком скоро узнали меня. Теперь мне нет никакого смысла обманывать вас! Впрочем, и я так же скоро узнал вас и ваших агентов. Ну, что сделано, того не вернешь. Позвольте мне окончить туалет, и я за вами последую.
К сожалению, я не имел обыкновения оставлять в руках обвиняемых, которых я арестовывал, бритву или что-нибудь в этом роде. Вот почему я не мог позволить Ф. окончить бритье и предложил ему подождать услуг цирюльника при арестном доме.
— Совершенно бесполезная предосторожность, — сказал он, пожимая плечами, — зачем мне убивать себя, если и без того я не доживу до суда?
Я не привожу здесь фамилии этого несчастного, принадлежавшего к хорошей семье и действительно умершего в тюрьме от чахотки, которая делала его таким худым, бледным и так легко узнаваемым…
Кстати сказать, это был один из наиболее кротких и покладистых обвиняемых, которых я видел.
Он не утаил от меня, что Марзаки действительно Пини, и дал мне все необходимые указания, которые я желал иметь по поводу чрезвычайно курьезных находок, сделанных нами в квартире Марзаки-Пини.
Прежде всего, мы нашли полный ассортимент воровских принадлежностей: более двухсот поддельных ключей, отмычки всех размеров, потайные фонари, ножницы и пр. Кроме того, в больших сундуках мы нашли деньги, куски шелковых материй и пачки процентных бумаг. Наконец, в одном уголке я заметил груду бумаг, которые мне захотелось рассмотреть.
Это оказались анархистские прокламации, напечатанные на всех языках.
Я отправил Ф. в арестный дом к его приятелю Пини, а около дома в Сен-Мартен организовал маленькую западню.
Два часа спустя к Марзаки пришел какой-то субъект, который также был арестован.
Сначала он отказался назвать свое имя, но так как в его кармане была найдена визитная карточка с его адресом, его молчание ни к чему не привело.
Это оказался некий Пласид Шупп, живший также в предместье Сен-Мартен, несколькими домами дальше.
Отправившись на обыск к Шуппу, я увидел очень комфортабельную квартиру, меблированную с некоторой роскошью, которой, во всяком случае, не мог себе позволить простой рабочий-мельник, каким был про профессии Шупп.
У него был салон с пианино, очень кокетливая столовая и рабочий кабинет, в котором я так же, как у Пини, нашел все воровские инструменты и, кроме того, весьма интересную и назидательную переписку.
Этот Шупп стоял во главе шайки интернациональных воров, именовавших себя анархистами.
В то же время я открыл следы нескольких краж, виновники которых до тех пор оставались не открытыми.
В квартире Шуппа была устроена также ловушка, и это привело к таким же удачным результатам, как у Пини и у Ф.
У Ф. была задержана женщина, у Шуппа