Читать интересную книгу Убийцы, мошенники и анархисты. Мемуары начальника сыскной полиции Парижа 1880-х годов - Мари-Франсуа Горон

числе свидетелей, заявил, что если показание подсудимого неверно относительно личности свидетеля, так как он принял простого начальника сыскной полиции за самого префекта, то насчет указанных фактов оно не грешит против истины.

Я присягал говорить правду и высказал ее, как повелевал мне долг.

Трое анархистов утверждали, что агенты жестоко били их уже после ареста в полицейском участке.

Я объяснил, что не могу знать, били ли агенты арестованных в полицейском посту, потому что я там не был, но утверждаю, как повелевает мне совесть, что спустя несколько часов после беспорядков, когда мы приехали в Левалуа, раненым еще не было оказано никакой помощи.

Этот случай послужил на будущее хорошим уроком. С тех пор во время беспорядков в Латинском квартале и во многих других более или менее опасных манифестациях комиссары полиции уже опасались высылать агентов против манифестантов, не выполнив предварительно всех законных формальностей.

Одной из наиудачнейших реформ господина Лепина было учреждение дивизионных полицейских комиссаров, которым не только подчинены участковые полицейские надзиратели и муниципальные агенты, но и вменено в обязанность являться до некоторой степени посредниками между толпой и вооруженной силой и употреблять все старания к предупреждению столкновения, если же оно окажется непредотвратимым, то они должны выполнить предварительно все законные формальности.

К счастью, до настоящего времени еще не представлялось случая судить о результатах новой организации, так как беспорядков давно уже не было, и дай Бог, чтобы они никогда не возобновлялись.

Образцовая дисциплина парижской полиции сказалась во время незабвенных празднеств по случаю приезда русской императорской четы в Париж. Организованная префектом команда охранения порядка действовала так умело и тактично, что грандиозные торжества обошлись почти без несчастных случаев, неизбежных при большом скоплении толпы.

Публика, которая при всяких церемониях часто ропщет на полицию, не сознает, что все стеснительные меры принимаются в ее же интересах и что нужны огромная опытность и стратегическое умение, чтобы не оказалось раздавленных детей и сбитых с ног женщин.

Она забывает, что полиция и жандармы, преграждающие ей проход, иногда по целым суткам не сходят со своих постов, — как было, например, во время празднеств Русской недели, — чтобы обеспечить ее безопасность.

Но возвратимся к анархии, о которой радостные и незабвенные события приезда русского царя заставили меня на минуту забыть.

С точки зрения анархистского движения во Франции процесс Левелье, Дардара и Декама имел весьма печальные последствия.

Присяжные выказали в этом деле крайнюю снисходительность, которой с тех пор уже никогда не проявляли ни в одном анархистском процессе. Они оправдали Левелье и сумели найти смягчающие обстоятельства для Декама и Дардара.

Тем не менее друзья Декама и Дардара нашли, что оба подсудимых были слишком строго осуждены, — один на три, а другой на пять лет каторжных работ. Они вообразили, что судьи отнеслись к ним с беспощадной ненавистью, и решили жестоко им отомстить.

Год спустя после беспорядков в Левалуа — Клиши и полгода после произнесения приговора над Дардаром и Декамом, в марте 1892 года весь Париж был встревожен двумя странными взрывами, случившимися вскоре один за другим.

В Сен-Жерменском предместье злоумышленники пытались взорвать дом, в котором жил председатель суда господин Бенуа. Каким-то чудом все ограничилось только разрушением лестницы и порчей дверей и окон.

В продолжение нескольких дней газеты и публика тщетно старались выяснить побудительные мотивы этого покушения, но магистратура и полиция поняли сразу, что здесь играла роль анархистская месть за процесс манифестантов в Левалуа — Клиши.

Нам уже было известно, что в Суассису-Этиоль похищено значительное количество динамита, что, по всей вероятности, злоумышленники воспользовались этим взрывчатым веществом. Начались энергичные обыски у анархистов, и вскоре выяснилось, что виновником покушения был некто Равашоль, известный в квартале Сен-Дени под именем Леон Леже.

Полиция прибыла в Сен-Дени слишком поздно и не успела задержать динамитчика, он перебрался на другую квартиру за несколько часов перед приездом полиции. Газеты рассказывали потом, что он увез на ручной тележке, на которую сложил свои, более чем скудные пожитки, очень тяжелый ящик, наполненный динамитом, — о чем узнали впоследствии от жандармского бригадира, его соседа!

Впрочем, по правде сказать, этот жандарм знал Равашоля с наилучшей стороны, именно как совершенно мирного и безобидного буржуа, который иногда, встречаясь с ним вечером, угощал его дешевенькими сигарами.

Префект полиции напечатал во всех газетах следующее оповещение, обращенное ко всем прокурорам республики и ко всем комиссарам:

«Требуется задержать некоего Равашоля, он же Леон Леже, 32 лет, уроженца Сен-Шамона (департамент Луары), по профессии красильщика, живущего в Сен-Дени, на набережной № 3.

Вот его приметы:

Рост немного выше среднего, лицо худощавое, с выдающимися скулами, длинный нос, цвет лица желтоватый, общий вид — болезненный. Волосы черные или темно-каштановые, носит усы и бороду, но за последние дни сбрил ее, говорит с легким акцентом.

Равашоль, он же Леон Леже, обвиняемый в убийстве, совершенном в окрестностях Сент-Этьен, виновник взрыва, происшедшего 11 марта в Париже на бульваре Сен-Жермен, дом 136».

Хотя вся французская полиция была оповещена, но Равашоль оставался не разысканным, и веселые парижане подсмеивались над бесплодными розысками. Тогда еще не наступил террор, и таинственного динамитчика воспевали в шансонетках.

Впрочем, не более как через три дня газеты начали выражать тревогу и стали предлагать самые крутые меры.

С динамитом долго не шутят, а в Париже самые мрачные эпохи всегда начинались песнями.

Впрочем, эта перемена точки зрения имела серьезное основание. Именно в тот день, когда в «Фигаро» появились веселые куплеты Мильо о Равашоле, произошел новый взрыв, гораздо более губительный и страшный, чем все предшествовавшие. Это был взрыв на улице Клиши.

В восемь часов утра послышался оглушительны гул, и казалось, что дом номер 38 вздрогнул и пошатнулся на своем основании, до такой степени был силен удар. Потом, когда рассеялась туча дыма, объяснявшая его, он имел такой вид, точно после отчаянной бомбардировки. Все окна были выбиты. Лестницы уже не существовало, и потребовались все мужество и энергия пожарных, чтобы спасать обитателей дома.

На этот раз были раненые, и даже очень серьезно раненные.

Господин Бенуа жил на Сен-Жерменском бульваре в том доме, где был сделан взрыв. Прокурор Бюло жил в злополучном доме номер 38 на улице Клиши.

Было очевидно, что между обоими преступниками существует связь, — по крайней мере, побудительный мотив был один и тот же, именно: месть друзей осужденных анархистов. По всей вероятности, виновником как в том, так и в другом покушении было одно и то же лицо, то есть неуловимый Равашоль.

Случай или провидение, как я уже не