Не знаю, почему в тот раз всё было так пронзительно остро, но Диметриуш ещё и дотронуться-то толком до меня не успел, а я уже вспыхнула и поплыла. Отрывочно помню одобрительное бормотание и ласковый лепет… Обжигающая страсть и не заканчивающаяся мука…
— Когда, ты говоришь, узнала про ребёнка? — мурлычет над ушком демон, а я распахиваю глаза и обнаруживаю, что мы как-то переместились в спальню.
— Дима… — выгибаюсь призывно, трусь об него, как ненормальная, а он целует шею и плечи, не стесняясь пускать в ход зубы и то ли рычит, то ли чертыхается, но всё же требует ответа:
— Когда? До того, как заключила договор с мёртвыми ведьмами или после?
Я слышу каждое слово и даже смысл понимаю, но сделать ничего не могу, ответить не могу, не могу выдавить из себя ничего, кроме:
— Ну, пожалуйста… — не выдавить, прохныкать умоляюще. Неужели он не видит, что мне жизненно необходимо, немедленно, прямо сейчас…чтобы не сгореть, чтобы снова почувствовать себя живой. — Хочу…
Он входит так медленно, что я едва с ума не схожу, кровь не стучит — она ревёт в голове, как Ниагарский водопад, но даже сквозь этот рёв я слышу, шум тяжёлого дыхания и низкий стон. И понимаю, что кое-кто, оказывается, всё-таки не железный. А после того, как Димка начинает двигается, я уже не думаю, места для мыслей не остаётся, лишь для чувств.
Мы лежим, как две глупые рыбы, выбросившиеся на берег. Дышим тяжело, едва живые от пережитого шквала, но при этом до безобразия счастливые. Особенно я. Потому что Диметриуш, первым справившись с дыханием, бормочет:
— Ты мне весь воспитательный процесс испортила, ты в курсе?
— М? — я зевнула и лениво забросила ногу на мужское бедро. — Это ты меня так наказывал?
— Изначально план был таков.
Я хихикнула, за что меня легонько шлёпнули по обнажённой ягодице, но счастье из меня так и пёрло, поэтому я решила, что намёк недостаточно прозрачен, чтобы его можно было понять.
— Наверное, я стану очень плохой девочкой, — задумчиво протянула я. — Уж больно педагог из тебя получился… ммм…
Договорить я не смогла, потому что рот мне закрыли. Не поцелуем, нет. Широкой и тёплой ладонью. А когда я возмущённо пискнула, Димка сердито попросил:
— Не шути с этим, пожалуйста. И не рискуй больше никогда. Ради чего бы то ни было, потому что, если с тобой что-то случится… — он глубоко вздохнул и прижал мою ладонь к своей груди. — Просто не шути.
Конечно же, нашим мечтам о спокойствии и тишине не суждено было сбыться. Уже утром нас завалили звонками и сообщениями. Звонили из Следственного комитета и требовали, чтобы Димка явился для дачи показаний. Я предложила послать их к чёрту, а демон заявил, что некрасиво получится. Звонили из газет, просили прокомментировать произошедшее. Я диву давалась, откуда только им стало обо всём известно, но Диметриуш лишь пожимал плечами и коротко отвечал:
— Пресс-служба. Думаю, пока мы с тобою дрыхли, дед и отец занимались государственными делами.
— Наверное, — соглашалась я.
Ещё звонила Димкина мама. Два раза Димке и шесть мне. Приглашала на завтрак («Надо же нам по-человечески познакомиться»), уточняла хороший ли у меня врач, не хочу ли я переехать во дворец и интересовалась здоровьем бабушки. Бабушка тоже звонила. Ругалась — страшно сказать. Не из-за того, что я решила замуж за демона выскочить, нет. Её не устраивало наше совместное проживание «во грехе».
— Сначала поженитесь, а потом уже… — ворчала она в трубку. — А если ты забеременеешь?
Я подавилась воздухом, а Буся протянула угрожающее:
— Та-а-а-а-ак…
— А как там дядя Вася? — коварно перевела стрелки я, и бабушка пообещала, что разберётся со мной позже.
В общем, безумное было утро, что и говорить, суматошное. За окном накрапывал холодный даже на вид дождь, а настроение у меня было совершенно солнечным. Пританцовывая у обувного шкафа, я выбирала, что обуть, а Димка стоял с кофейной чашкой у окна и не сводил с меня глаз.
— В Комитет ты со мной поедешь только при одном условии, — внезапно заявил он.
— Это при каком же? — я игриво закусила губу.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Если с Сержантом поговоришь. Хотя… тебе в любом случае надо с ним поговорить. Я настаиваю.
Я повозмущалась для виду, театрально, но недолго, испытывая к Димке странную благодарность. Боюсь, если бы не он, моя дурацкая гордость ещё долго не позволяла бы мне помириться с братом.
— Только, чтобы сделать тебе приятное, — наконец проворчала я, и в следующее мгновение меня бесцеремонно вытолкнули на балкон.
Сговорились! Стёпка стоял, прислонившись к межбалконной стеклянной стене, и у меня защемило сердце, когда я его увидела. Вот чего, спрашивается, я злюсь на человека? В конечном-то счёте я счастлива!
— Привет, — брат бросил на меня виноватый взгляд, а я молча подошла к нему и обняла, и сразу же, пользуясь моментом, спросила:
— Тогда на балконе, когда тебе тут Фоллетский пытался шантажировать, ты же знал, что мы с Савелием подслушиваем?
Этот вопрос меня волновал почти с самого начала. Ведь Стёпка всё-таки боевик, не мог он нас не учуять… Думаю, и разговор-то этот с Фоллетским он затеял только для того, чтобы мне знак подать. Непонятным было только одно: чем инкуб мог шантажировать моего правильного во всех отношениях братца.
Колоться на этот предмет Стёпка сначала отказывался, а потом всё-таки признался.
— Понимаешь, — пробормотал он, — мы ведь это дело о пропавших переселенцах уже давно ведём…
— Кто это, мы?
Димка всё же отправился в Комитет один, убедившись, что я счастлива и не собираюсь причинять своему родственнику физический вред, а мы со Стёпкой перебрались с промозглого балкона в тёплую гостиную.
— Тайная служба. Ты не знала? Отец давно в этом по уши. Ещё с того момента, как нам тебя маленькой подкинули, ну а я…
— А ты катался на машине, которую силой мёртвых ведьм заправляют, — догадалась я.
Стёпка нервно дёрнул себя за косу и виновато на меня посмотрел.
— Надо было тебя ещё тогда послушать, но ты же знаешь, каким я временами бываю самовлюблённым ослом.
— Самовлюблённым и самокритичным, — поддакнула я. — А что теперь с этим делом? Думаю, Фоллетские и их… покровительница (по молчаливому согласию мы с Димкой решили никому не рассказывать о встрече с богами, да и кто бы нам поверил?) были лишь верхушкой айсберга. Страшно подумать, сколькими людьми они руководили!.. Ведь это всё не закончится в один день!
— К сожалению, нет, — Стёпка устало пожал плечами. — Успокаивает одно, теперь, когда мы знаем, для чего похищали переселенцев, станет полегче… Кстати, как там Василиса? Звонила тебе уже?
Я улыбнулась и радостно кивнула, но вдруг встрепенулась, схватила брата за руку и спросила:
— А ты? Ты с папой как-то связываешься?
Слово «папа» произнести было очень сложно, но раз я уже всё равно сегодня всех прощаю…
— Связываюсь. Скорее, он связывается. Он под прикрытием работает, понимаешь?
— Понимаю… Скажи ему в следующий раз, пожалуйста, что я…
— Он знает, — Стёпка улыбнулся и притянул мою голову себе на грудь. — Какая же ты у нас глупенькая, мелкая! Как бы он мог не знать? И тоже тебя любит.
Я всхлипнула и закрыла глаза.
Гормоны, гормоны… Никакого сладу с ними нет! Постоянно глаза на мокром месте. Хотя, может, и не в гормонах дело. Может всё дело в том, что случившееся в Доме Онсы не хотело отпускать меня. Из-за чего всё случилось? Из-за недопонимания, из-за обиды, из-за ревности и глупой злости. Из-за того, что боги запутались в своих чувствах, да так сильно, что едва не загубили весь мир.
Какая ирония судьбы, что внутри женщины, названной Любовью, жило столько ненависти. Страшно представить, во что превратился бы мир под её началом…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Этой ночью Димка целовал меня и неустанно нашёптывал на ухо разные глупости и ласкательные словечки, среди которых не раз встречалось «моя отважная девочка» и «сумасшедшая героиня». Я героиней себя не чувствовала. Батарейкой, скорее. Серьёзно, я ведь не сделала ничего, лишь разрешила воспользоваться своими силами, да и это геройством назвать было нельзя, потому что ведьмы ведь не сказали, кого они собираются развоплощать. Я думала об Элоизии Фоллетской, они — обо всех, кто стоял в цепочке между нею и Хубб.