— Что, прости?
— Не прощу… Дим, пусти…
Встала на ноги и, качаясь из стороны в сторону, будто пьяная, подошла к тому самому столу-кушетке.
— Мне дурно от того, как много здесь тёмных мыслей… Знаешь, ведьмы вообще редко желают кому-то зла… Уж больно болезненна расплата.
Диметриуш встревожился. Не хватало ещё, чтобы Машка тратила силы на то, чтобы проклясть эту злобную суку.
— Маша?
— Всё хорошо, — она улыбнулась Димону какой-то больной улыбкой и вновь посмотрела на Элозию. — Вы разговаривайте, я не буду мешать. Я тут постою тихонько. Девочек послушаю.
— Каких девочек? — Бьёри даже осип от страха.
— Мёртвых, Дима, девочек. Тех самых, кого здесь замучили… У моей прабабки извращённое чувство юмора, я бы такое подарком ни за что в жизни не назвала… Кстати, Элозия, брата своего ты больше не увидишь. Мне тут нашептали, что он только что умер.
— Как умер? — Фоллетская, видимо, тоже растерялась из-за внезапного Машкиного поведения, а потому не рассмеялась девушке в лицо, но наоборот, внимательно в него всмотрелась.
— Заживо сгорел. Девочки говорят, что знатно повеселились…
Элозия сверлила Марию напряжённым взглядом, пытаясь понять, съехала ведьма с катушек, издевается или…
— Дима, ты же был в Доме Онсы?
— А почему ты спрашиваешь?
— Ну, Ключа у тебя нет, а Пудя только по конкретному адресу перемещает, — откровенно говоря, он не понял ни слова из того, что Машка произнесла, только испугался из-за горячего, почти безумного блеска её глаз. — Элозия, рада была познакомиться. Передавай брату привет, потому что, если я правильно начертила символ развоплощения, увидитесь вы очень скоро.
— А ну заткнулись! — рявкнула Фоллетская и в приступе беспомощности топнула ногой. — Заткнулись, я сказала! Я вас в порошок сотру!
Она ещё успела сделать два шага в их сторону, но мир в который раз за день качнулся, и их снова перекинуло в Империю. На этот раз, стараниями Пуди.
— Никогда не думал, что доживу до этого момента, — оглядываясь по сторонам, заметил Димон. — Но мне хуже горькой редьки надоели скачки по мирам. Вот же я идиотом был, когда мечтал стать пилотом… Звезда моя, объяснишь мне, что мы делаем в Доме Онсы?
— Я думала, ты спросишь про символ развоплощения… — прошептала Машка, глядя ему за спину. — Дима, надо что-то делать… По-моему, вон в той ванной лежит женщина с душой твоей мамы…
Глава 37, в которой боги снисходят до общения с простыми смертными
Если вам скажут, что реклама — двигатель прогресса, смело посылайте этого умника с избитыми истинами к чёрту, потому что я на личном опыте убедилась — враньё. Ни черта не реклама, а злость. А если вам скажут, что этот самый двигатель не реклама, а, к примеру, лень, то юмористу советую дать в глаз, потому что хорошая злость — она не только двигатель, она ещё и очень качественное топливо.
Я на этом топливе столько всего наворотила в тот день, что много позже вспоминала и ужасалась.
Не знаю, что меня разозлило больше: то ли, что меня обвели вокруг пальца — я ведь на сто процентов была уверена в том, что разговариваю именно с Вовочкой! — или то, как откровенно и жадно Элозия облизывала глазами моего демона. Моего!!! Не знаю, может, Димкина ревность имеет вирусную основу, а может, я всегда такой была, но стоило только проклятой иллюзионистке бросить на моего Диметриуша этот свой влажный взгляд да провести призывно языком по губам, как у меня, в буквальном смысле этого слова, потемнело в глазах.
— Где мой Вовочка? — потребовала я ответа и прямо скривилась от ревнивой злости, так откровенно прозвучавшей в моём голосе, что самой стыдно стало.
Элозия изогнула губы в насмешливой улыбке и якобы небрежным жестом поправила пуговки на блузке. Но я стреляный воробей, на мякине меня не проведёшь, знаю все эти хитрости, я всё-таки филфак закончила. А что такое филфак? Правильно — это вечный бой на выживание и охота за единственным на весь институт мужиком, который по какой-то случайности был ещё молод и при этом не женат. Так что, да! Знаю я и как юбочку оправить, привлекая внимание к ножкам, и как пуговку расстегнуть, и как дотронуться кончиком мизинца до уголка губ. Не то чтобы я этим всем активно пользовалась, но и синим чулком меня нельзя было назвать. Неважно, что отношения с мужчинами до Димки не складывались ни в какую. Это же не значит, что я вообще ни в зуб ногой в этом предмете.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Я едва не рычала от злости, следя за Элозией, и с трудом удерживалась от того, чтобы заглянуть Диметриушу в лицо и убедиться, что он ни капельки на эту соблазнительницу и прелестницу не пялится. Хамила даже. И, кажется, угрожала проклятием, стыдно вспомнить, честное слово. И думать не хочу о том, чем бы это всё закончилось, надеюсь, я бы всё-таки смогла удержаться от того, чтобы пуститься в рукопашную, кто его знает… Так или иначе, прийти в себя мне помогли.
В тот момент, когда змея Элозия достала пистолет и открыла свой ядовитый рот, чтобы произнести очередную гадость или угрозу — уж не знаю — в моей голове раздался мелодичный звон и тихий-тихий голос произнёс:
— Детка, ты, главное, не пугайся.
Именно это я немедленно и сделала. Охнула, испугалась и прижалась к Димке боком. Что значит, не пугайся? А как я к этому должна относиться? Как к ранней стадии шизофрении? Или, когда у тебя в голове вдруг раздаются посторонние голоса — это уже ранней стадией не считается?
— Не глупи, — прошелестел всё тот же голос. — Всё в порядке с твоими мозгами. У нас в роду, слава Богу, слабые умом не встречались, если не считать твоего прапрадедушку, конечно, да и тот был здоровым, несмотря на всю свою дурость.
Я выдохнула, узнав в тихом голосе свою давно почившую родственницу, и опасливо покосилась на следы зубного порошка, который покрывал пол. И тут меня внезапно осенило.
«А ведь она врёт, Элозия. Врёт и не краснеет, мерзавка. Был здесь Вовочка, сто процентов был, иначе ничего бы у меня не получилось с кругом вызова… Кровь не обманешь. И на вопрос о том, куда мальчишка исчез, не отвечает… Почему?»
Я хмурилась, пытаясь разобраться в происходящем и вообще не слушала, о чём разговаривают Диметриуш и эта помесь змеи с хамелеоном.
Тем более что и прабабушка не молчала, а всё нашёптывала о том, чтобы я правильно воспользовалась её подарком.
«Каким подарком?» — хотелось завопить мне, но нас снова выкинуло куда-то через ужасную воронку смерти, и спрашивать стало уже не у кого.
— Боже, опять, — простонала я, чувствуя омерзительный привкус тлена во рту, и облокотилась о Диметриуша. Мысли по-прежнему крутились вокруг Вовочки. Я бы поверила Элозии, если бы не капля крови, которой парень добровольно со мной поделился. Зачем бы духи стали врать и говорить, что в круге рядом со мной находится мужчина, если бы его там не было?
Элозия куда-то вела нас по коридору, я не знала, куда и с какой целью, я всё ещё размышляла над произошедшим в круге. Они же мне ясно сказали, что чувствуют кровь демона, мужчины, а если рядом со мной был не Вовочка И, а Элозия, то как духи могли… Я подняла взгляд на Диметриуша в тот момент, когда наша провожатая открыла перед нами какую-то дверь… и именно в этот момент меня накрыло осознанием. Правда, если бы не демон, заботливо подхвативший меня на руки, я бы расквасила себе нос о стерильно чистый пол комнаты, в которую нас привели.
Элозия что-то вещала, ядовито ухмыляясь, а у меня в голове звенело тревожным набатом: «Мужчина… демон… показала ребёнка… мужчина». Мысли скакали по кругу под весёлую музычку, словно мячики в барабане «Спортлото», и если бы меня попросили их озвучить, самым цензурным из того, что я смогла бы произнести, было бы: «Твою мать…»
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
К счастью, меня ни о чём не просили, Димон и змеюка были увлечены разговором и, казалось бы, полностью забыли обо мне. Я попыталась было вникнуть в суть их беседы, но тут в моей голове вновь зазвучали голоса. И на этот раз никто не пытался привлечь к себе моё внимание, это были просто женские голоса.