Читать интересную книгу Непрямое говорение - Людмила Гоготишвили

§ 69. Фокус внимания и «многолучевое переживание». Вернемся к обещанным «неочевидным» случаям наличия связанных с ФВ языковых аналогов у ноэтически-ноэматических процессов, естественно присущих потоку актов сознания. Гуссерль описывает в нем среди прочего случай «многолучевого» переживания (§ 119 «Преобразование актов политетических в монотетические»): «5 синтетическом сознании, говорили мы, конституируется синтетический совокупный предмет. Однако «предметен» он в таком сознании в совсем ином смысле, нежели конституируемое простого тезиса. Синтетическое сознание и, соответственно, чистое Я "в" таковом направляются на свое предметное многими лучами, просто тетическое сознание – одним лучом».

Возможно ли такое в семантическом течении языкового высказывания? Воспроизводимо ли его средствами? Если воспроизводимо, то что происходит с ФВ: он раздваивается, растраивается по многолучевым направлениям, эксклюзивно выбирает только одно из них, фиксируется на точке их скрещения? Скорее всего, полностью автономное, параллельное и «одновременное» течение многолучевого внимания, а значит и параллельных несмешиваемых рядов сменяемых ФВ, в языке невозможно (ср. у Гуссерля: «К любой из таких конституируемых многими лучами (политетических) синтетических предметностей… принадлежит сущностно-закономерная возможность превращать сознаваемое под многими лучами в просто сознаваемое в одном луче, синтетически конституируемое в первом – „опредмечивать“, в специфическом смысле, в „монотетическом“ акте» – там же). Это может быть связано с той самой линейностью языка, которую многие оспаривали, но которую никто ведь «не отменил»: [356] именно она, собственно говоря, и является специфической «силой» языка, способной придавать длительность и связную жизнь смыслам. Даже если условно представить, что такие многолучевые и одновременные потоки актов выражены в высказывании, воспринимающее сознание все равно «насильно» вытянет эти лучи в единую последовательную линию – «смешает» и линейно упорядочит ФВ разных лучей.

С другой стороны, язык хорошо «знает» сознание и «умеет» инсценировать почти все его особенности. Так и многолучевое переживание – в качестве именно приема инсценировки – весьма активно в языке, особенно в непрямых формах говорения: движение одного из, например, двух лучей выражено непосредственно семантически, так что все языковые фокусы и их смены принадлежат ему, движение же другого луча воспринимается в пласте непрямого – несемантизованного – смысла. Фактически любое иносказание, развивая на семантическом уровне одну «замещающую» тему, на иносказуемом – другую, параллельную, семантически означивает при этом фокусы внимания и их смены лишь одного луча внимания, соответствующего «замещающей», непосредственно семантически представленной теме. Точное же передвижение луча аттенции и интенции в иносказуемом остается «за кадром». В отличие от потока неязыковых или некоммуникативных актов сознания, язык и при инсценировке многолучевого течения смысла оформляет высказывание как однолучевое, хотя это однолучевое движение фокусов может быть построено таким образом, что оно косвенно будет индуцировать в воспринимающем сознании и передвижения другого луча, а вместе с ним и другого смысла. Не исключено и то, что аттенциональные сигналы из неявленного иносказуемого (из подразумеваемой ноэтической ситуации), из передвижений второго луча аттенции могут врываться в течение смен ФВ на поверхностном семантическом уровне высказывания (например, когда в семантическом иносказующем пласте фокус внимания фиксируется на том компоненте, который по «логике» самого семантического пласта иносказания не должен находиться здесь и сейчас «в фокусе»), тем не менее по внешней семантико-синтаксической форме высказывание всегда остается однолучевым. Многозначность, непрямой смысл, разного рода фигуры смысла – все это производится и воспроизводится при восприятии всегда однолучевого по внешней семантической форме высказывания именно неязыковыми актами сознания, его особенностями, которые не перешли в язык, но инсценируются им.

Можно, по-видимому, говорить еще об одной особенности в поведении языка при смене фокуса внимания на «новый» интенциональный объект. Сознание при смене своих интенциональных объектов – если отвлечься от управления со стороны бессознательного, архетипов, субъективного состояния, внешнего воздействия и т. д. – свободно, потому что оно не связано условием связно-длительного сохранения смысла, язык – нет (или же, во всяком случае, сознание «свободнее», чем язык). Любой появляющийся языковой фокус внимания так или иначе подготавливается языком или текущими рядом с ним и индуцируемыми актами сознания заранее (Чейф выражает это так: абсолютно новые подлежащие – логический подвид ФВ – невозможны). Эта языковая «артподготовка», в отличие от спонтанного «наступления на смысл» актов сознания, помимо условия «связной длительности» смысла, может быть объяснима и установкой высказывания на слушателя (необходимостью учета его «понимающих» возможностей). Чем свободнее действует в сменах интенциональных объектов высказывание, тем точнее должен быть семантико-семантический рисунок его ФВ и их смен, чтобы не выйти за грани понимаемости. Кроме того, при любой форме связного организованного потока (а высказывание – высокоорганизованная последовательность) появляются детерминируемые самой этой организованностью интенциональные сдвиги и повороты – в языке они могут диктоваться, например, валентностью лексем или синтаксическими закономерностями.

Вообще кажется очевидным, что синтаксические и «фокусные» рисунки речи в их особо выстроенных «сильных» вариантах (в поэзии) никак не могут считаться совпадающими с синтактикой актов сознания и их аттенциональными сдвигами, наоборот: они именно должны не совпадать, чтобы быть успешными выражениями. Речь не может совпадать с какой бы то ни было спонтанной последовательностью актов сознания в том числе и потому, что она «сильней» (в смысле связности, ноэматической спаянности и т. д.); она может инсценированно преобразовать многокомпонентное и спонтанно хаотичное движение соответствующих массивов актов сознания в отточенную мизансцену с несколькими семантизованными персонажами, связанными семантически явленной интригой и семантически неявленным – непрямым – смыслом: «Бесспорно, бесспорно смешон твой резон…. / Что только нарвется, разлаявшись, тормоз /На мирных сельчан в захолустном вине, / С матрацев глядят, не моя ли платформа,/И солнце, садясь, соболезнует мне. (Б. Пастернак. «Сестра моя – жизнь»).

Хотя утверждение наличия в высказывании «фокуса внимания» и его последовательных смен близко к простой «очевидной» констатации, экспликация концептуального смысла этой констатации оказывается, как видим, чрезвычайно сложной, поскольку проблема связана, по всей видимости, с типологическими «смыслоязыковыми» процессами. Произведенная нами постановка фокуса внимания в концептуальную связь с феноменологически усматриваемыми аттенциональными сдвигами неязыковых актов сознания оказывается здесь, как представляется, перспективной – по открывающемуся пространству сопоставительного толкования. То, что они, как выяснилось, не могут быть поставлены в отношение тождества, что описание соотношений актов чистого сознания и актов фокусирования внимания в языковых высказываниях неизбежно обрастает усложняющими определениями (неизоморфность, асимметричность, разнонаправленность, разноконфигуративность и др.), дела не меняет: без опоры на аттенциональные сдвиги смены ФВ нельзя было бы описать как неизоморфные, пере форматированные, инсценированные и т. д. Операциональность такого описания может перерасти в содержательность. Так, операциональный факт выявляемости сложных форм ФВ и их смен – двуфокусных конструкций, дефокализации, расщепленной референции и т. д. – может возрасти до концептуальной идеи асимметричной неизоморфности аттенционального протекания смысла в актах сознания и фокусного развертывания языковой семантики в высказывании, играя, тем самым, на руку идее существования вне-языковых или по меньшей мере внесемантических форм смысла.

Развитие темы об асимметричности аттенциональных сдвигов в актах сознания и смен фокусов внимания в языке и об органичности, как здесь оценивается, идеи ФВ для феноменологии см. в Экскурсе 2 «Фокус внимания и его смены на фоне „Идей 1“».

§ 70. Нечто гипотетически общее. Если подытоживать, то понятие языковых ФВ и их смен формируется здесь в условном операциональном отвлечении от изменений в точке исхождения акта (не только тетических, но в том числе и от упоминавшихся выше смен фокализации, точек зрения, голоса и т. д.) – с тем, чтобы изолированно зафиксировать само это явление и связанный с ним процесс смены в их несимметричности (неизоморфности и, возможно, относительной автономии) с протеканием актов сознания. Если при протекании актов сознания аттенциональные сдвиги могут производиться «спонтанно», повторяться, «отвлекаться», роиться (в том состоянии, которое Гуссерль называл «копошением актов»), если процесс «примерки» значений в актах логического выражения не направленного вовне сознания не линеен – в том смысле, что прошедший акт с его аттенциональной направленностью не обязательно войдет в принимаемое и тем более развертываемое обозначение («неудачное» значение и просто неудачный аттенциональный сдвиг объекта «отбрасываются» без последствий для конституируемого ноэматического смысла и соответственно ему строящегося выражения), то для уже оформленного, выраженного языкового высказывания фиксация фокусов внимания и их смен превращается в процесс, не имеющий случайных и отбрасываемых фаз, целенаправленно в своем протекании организованный и организующий само высказывание и индуцируемые им акты в воспринимающем сознании. Формально топос языковых фокусов внимания и их смен можно обозначить как находящийся на переходе от в языковом отношении неорганизованного, невыстроенного потока актов сознания, включающего разнообразные как неязыковые, так и языковые акты, – к собственно языковым и «построенным» актам: как на переходе ко внекоммуникативным актам логического выражения (в их гуссерлевом понимании), если они при этом выстроены в длящуюся последовательность, а не являются только ноэматическими предложениями без языкового развертывания, так и на переходе к актам говорения и понимания коммуникативно организованной речи.

Вместе с тем, между логическими актами выражения и коммуникативными актами здесь можно увидеть различие. В сфере логических актов выражения, переступивших изолированность и разрозненность разных ноэматических предложений и выстроивших последовательную цепь экспликаций и предикаций, аттенциональные акты трансформируются в субъект-предикатные структуры, где в фокусе внимания – как то, о чем выражение – стоит субъект. Наполняющие же коммуникативную речь, наряду с фиксацией ФВ на субъекте, другие многообразные разновидности фиксации ФВ – это либо трансформация этих логических актов выражения (как часто толкуются все собственно языковые процессы), либо – как полагается здесь – выход языка напрямую к нелогическим актам сознания вплоть до освобождения от субъект-предикатной «манеры» логических актов фиксировать внимание. Если там в центре внимания – субъект, то здесь в фокус может помещаться любая часть высказывания (а в пределе даже то, что вообще не является частью высказывания, не семантизовано в нем). Так, в мандельштамовском «В Петербурге мы сойдемся снова» не логический субъект – «мы» в фокусе, а дополнение – «в Петербурге», которое вследствие этого функционально трансформируется фактически в дополнительный предикат к «пропозиции»: Мы встретимся вновь – в Петербурге. Этой идущей вторым темпом предикативной функцией автономно-языковые разновидности ФВ обнажают свою связь с подключенным моментом извещения (коммуникации), так что в смысловом поле живой коммуникативной речи субъект и предикат растворяют свою логическую статуарность и либо проявляют рвение к соревнованию на равных за помещение в ФВ, либо вообще уступают это место другим элементам, либо, наконец, выходят из игры (например, в безличных предложениях). Получается, что многочисленные разновидности языковых смен ФВ – не дублирование логических актов выражения и их манеры акцентировать внимание, а инсценированная «реимпульсация» полного наполнения объемлющего их смыслового потока, т. е. связывание высказывания и с актами выражения, и с другими окружающими их актами сознания, не получающими ни логического означивания, ни вообще семантического облачения. Именно наличие ФВ и ритм их смен – вследствие своей генетической связанности с аттенциональными сдвигами в актах сознания – «включают» и поддерживают течение индуцируемых актов: ведь для последних, как актов сознания, наличие и смена аттенциональных и интенциональных фокусов – это естественная и неотмысливаемая форма существования.