и тот, на палубе «
Ночного Сокола», был переломным. Они вполне могли убить ее и оставить на всем Алифросе след из крови и пепла. Но если они этого не сделают: какие новые земли, какие странные перспективы открылись бы перед ними, унося в будущее из этого места отчаяния?
Молчание сгустилась. Город Ормаэл застыл как вкопанный, единый разум созерцал старую седую женщину на ящике. Наконец, Маиса медленно подняла руку, словно желая ухватиться за кусочек ночи. Ее голос прозвучал в темноте, как зов сирены.
— Ормаэл не хочет убивать меня, потому что Ормаэл назван по праву. Народ Утробы Утра нельзя вечно держать в страхе в темноте. Я получу свой трон. Я увижу мир, где воры и убийцы будут наказаны — и вы, и эта ночь никогда, даже через тысячу лет, не будут забыты.
К следующему утру ее силы в горах удвоились, и добровольцев, готовых присоединиться к флоту повстанцев, было больше, чем кораблей, которые могли их вместить.
Глава 21. СПУСК С ГОР
12 халара 942
Почва горы Уракан промерзла и была твердой, как дуб; путешественники не могли похоронить своих умерших. Они отнесли тела на ровное место к югу от Водного Моста и там соорудили каменные пирамиды над Кайером Виспеком, Таулинином и тремя другими павшими селками.
Прежде чем закрыть лицо своего мастера, Неда окунула палец в кровь, которая все еще сочилась у него со лба, затем провела по пальцу языком. Пазел стоял рядом с ней, не в состоянии облегчить ее боль. Если бы Виспек умер дома, там была бы чашка молока, в которую можно было бы добавить эту каплю крови, и любой присутствующий мзитрини ее бы попробовал.
Рука на его плече: Герцил. Воин поманил его рукой, затем присел на корточки рядом с Недой, которая удивленно подняла на него глаза. Герцил прижал большой палец к кровоточащему пятну на лбу Виспека, затем дочиста облизал палец. И выжидающе взглянул на Пазела.
Пазел заставил себя это сделать. Ему было противно, но потом до него дошло, что он отдает дань уважения человеку, который вернул ему сестру, и благодарность вновь нахлынула на него. Из-за этого арквали называют их дикарями, подумал он. Из-за этого арквали говорят, что дикари должны быть убиты. Пазел поднял глаза и обнаружил, что к ним присоединились Таша и Нипс. Без колебаний они попробовали кровь Виспека, и Неда спокойно сказала, что умерла бы за любого из них, а затем они поднялись и закончили возводить траурную пирамиду.
На склоне утеса Болуту преклонил колени и вознес молитву лорду Рину о безопасности его друга, Большого Скипа Сандерлинга, а селки спели в честь друга, убитого мауксларом. Пазел в последний раз посмотрел вниз, в ущелье. Рамачни, что случилось с тобой? Прошло несколько часов с тех пор, как он принял облик совы и отправился в погоню за мауксларом. Убил ли он демона или был убит сам? Помешал ли он существу поднять тревогу?
Таша и Герцил смотрели на тело огрессы, все еще лежащее в текущей воде акведука.
— Она была несчастным созданием, — сказала Таша. — Это было видно по ее глазам.
— Из Трандаала никогда не исходило ничего, кроме боли, — сказал один из селков. — Но огры приложили руку к их собственным страданиям. Я слышал, что их вожди находили страх и убийство настолько полезными для завоевания, что не могли думать ни о чем другом и, в конце концов, впали в странное поклонение боли, даже причиняя ее самим себе. Со временем эта практика притупила их чувства и разум, пока у них не осталось ничего, кроме желания причинить боль и нескольких смутных воспоминаний о прежних временах.
— Давайте попробуем передвинуть тело, — сказал принц Олик. — Это слишком мерзкая штука, чтобы оставлять ее гнить в акведуке.
Работая сообща, шестеро людей, трое длому и четверо селков едва сумели втащить огромный труп на край моста, где он мгновение балансировал, прежде чем свалиться в ущелье. Когда огресса падала, жестокая железная корона соскользнула с ее головы и зацепилась за зазубренный шпиль тридцатью футами ниже, где и повисла как зловещий венок.
— Это послание для волшебницы, когда она в следующий раз пришлет сюда своих созданий, — сказала Лунджа.
— Да, — сказал Герцил, — но мы должны быть далеко, прежде чем она это сделает. Если Рамачни одержал верх над мауксларом, мы, возможно, еще не замечены, но другие враги будут ждать отчета этих мертвецов, и рано или поздно их молчание будет замечено.
Он повернулся к четырем селкам:
— Кто из вас теперь будет вести нас? Ибо в моих глазах горы все еще остаются лабиринтом, а море все еще далеко.
Один из селков, более темноволосый, чем его товарищи, покачал головой:
— Оно не так уж далеко. Но Таулинин лучше всех знал дороги, и Томид, которого убила огресса, знал почти так же. Лично я бывал в Плачущей Лощине, но это было столетия назад, в дни моей юности. Тем не менее мы можем отправляться в путь: есть только одна тропа, которая ведет из Парсуа.
Они поднялись и собрали свое снаряжение; Пазел и Болуту вооружились мечами павших. Затем они повернулись спиной к Водному Мосту и двинулись на запад по узкой тропинке среди деревьев.
Солнце яростно сверкало на белой громаде Уракана, возвышавшейся над ними подобно огромному тупому рогу. Холод отступал; капли талой воды блестели на сосновых иголках.
— Мне неприятно об этом говорить, — сказал Нипс, — но мы потеряли нашу палатку. Ее нес Большой Скип.
Темноволосый селк повернулся и с беспокойством посмотрел на Нипса.
— В таком случае нам следует направиться к Пещерам Уракана, — сказал он. — В их глубинах спрятаны припасы, и нам нужно всего лишь свернуть в сторону на несколько миль, чтобы добраться до них.
— Теперь меня беспокоит любой обход, — сказал Болуту. — Герцил прав: мы не смеем задерживаться в этом месте. Неужели на пути вниз нет никакого укрытия?
— Я никогда не слышал ни об одном, — сказал селк, — но я могу сказать вам вот что: если вы надеетесь сбежать из высокогорья сегодня, вы должны двигаться быстрее, чем когда-либо с тех пор, как мы покинули Тайную Долину. Уракан — последний из Девяти, но даже меньшие вершины за его пределами суровы. У нас нет ни палатки, ни огненных жуков — и