знали, как далеко падать.
Они добрались до второго поворота и двинулись дальше. Но вскоре после этого поднялся ветер, холодный и жестокий, и начал падать снег. Пазел был потрясен скоростью приближения бури. Прежде чем кто-либо из них успел заговорить, они уже шатались и прикрывали глаза от летящего снега.
— Вниз, вниз, к деревьям! — взревел Герцил. — Крепко держите икшелей! Валгриф, держи пса рядом с собой!
Они удрали с открытой ветру поверхности лавины и начали зарываться в ее откос, используя кирки, ножны, голые руки. Это было гораздо труднее, чем рыть ход в свежей пороше на Исараке: это был старый, плотный снег, и под ним лежало много сломанных сосен, а света вообще не было. Тем временем разразилась настоящая снежная буря, снег хлестал горизонтально, хрупкие сосны ломались вокруг них, а ветер выл как толпа измученных душ.
Наконец они все оказались вне досягаемости урагана. Они вырыли тесную нору, насыпав из выкопанного снега стену и подперев отверстие ветками, чтобы хотя бы частично защитить от ветра. Но они были слепы и промокли насквозь. Селкское вино пошло по кругу, но когда подошла очередь Пазела, он обнаружил, что его неудержимо трясет, и на подбородок пролилось больше, чем ему удалось проглотить. «Вытритесь! — сказал Герцил. — Используйте селкские платки. Используй все, что вам нравится, но сделайте это сейчас». Платок Пазела был у него на шее. Внешний слой был влажным, но внутри складок, как ни удивительно, было сухо. Он неистово растер им свои конечности, и к ним вернулось немного чувствительности.
— Я расстелил на снегу полотно, — сказал Герцил. — Сядьте на него и прижмитесь друг к другу, чем ближе, тем лучше.
— Ночные Боги! — крикнул капрал Мандрик. — Мистер Болуту, ваш рюкзак горячий! Треклятый Нилстоун выделяет тепло!
— Не грейтесь у Камня! — сказал селк. — Его тепло иллюзорно; старые истории рассказывают именно о такой ловушке. Он не может вас согреть; он может только ошпарить и убить. Если бы Арпатвин был здесь, он бы объяснил.
— Ну, его здеся нет, — проворчал турах, ерзая, — и мне не нужон маг, чтобы отличить горячее от холодного. Дайте сюда свой рюкзак, Болуту; позвольте мне передвинуть его в центр. Посмотрим, кто не согреет руки.
— Держитесь подальше от Камня!
Это была Таша — и, одновременно, не она. В ее голосе прозвучало больше свирепости, чем когда-либо Валгриф вкладывал в рычание. Мандрик застыл, и ни он, ни кто-либо другой больше не потянулся в направлении Болуту.
Пазелу и раньше бывало холодно, но теперь он понял, что это были всего лишь шутки. Его охватила смертная боль, как и их всех, стонущих, слепых. Даже селки тихо дрожали. Герцил заставил их отчитаться, одного за другим: пальцы на ногах сухие? Головы плотно закрыты? Все ли они ощущают свои конечности?
— У меня их больше, — сказала Майетт.
— Тогда спите — если хотите утром проснуться, — рявкнул Герцил. — Где вы, ползуны? Идите сюда.
Пазел услышал, как женщины мрачно рассмеялись на языке икшелей.
— Он только пытается спровоцировать нас, чтобы мы были настороже и живы, — сказала Энсил.
— Конечно, — согласилась Майетт. — Знаешь, сестра, я почти могла бы полюбить этого мужчину.
— Мне не нравятся его подмышки, — ответила Энсил.
Затем Герцил раздал сухофрукты, маковые лепешки, лесные орехи и черствый черный хлеб.
— Ешьте! — сказал он. — Пища — это уголь, ваш желудок — печь; вы увидите, как быстро уголь сгорает в печи.
— Сколько осталось до рассвета? — спросила Таша.
— Достаточно много. Жуй свою еду.
— Питфайр, теперь он думает, что он капитан Роуз, — пробормотал Нипс.
Смеяться было больно. Было больно дышать, двигаться, воздерживаться от движения. Кто-то (какая разница, кто) заключил Пазела в медвежьи объятия; сам Пазел крепко прижался к Таше и обнаружил, что она, в свою очередь, обвилась вокруг Валгрифа, который свернулся калачиком. Пазел слышал, как Нипс и Лунджа перешептывались — оскорбления, угрюмые извинения, затем более мягкие слова, которые он старался не слышать. Время замедлилось, как будто они были пойманы в ловушку какой-то дьявольской церемонии, проводимой ради жестокости и ничего более. Они держались друг за друга. Мало-помалу вой бури стих.
Когда селки объявили, что наступил рассвет, Пазел им не поверил: все еще было темно, стояла кромешная тьма. Но затем гнездо конечностей и тел распалось (сведенные судорогой мышцы, новые крики боли), и, внезапно, с одной стороны хлынул свет. Буря насыпала еще восемь футов снега на склон лавины. Ослепленные, они выползли наружу, на яркое солнце и свежий, неподвижный воздух.
Ураган оставил свои отметины. У людей — холодные волдыри на руках и ногах, некоторые из них кровоточили. У длому дела обстояли хуже: их кожа местами потрескалась, а кровь в ранах застыла в виде крошечных кристалликов, которые выпадали при движении, как розовая соль.
— Пещеры защитили бы нас, — сказал Герцил. — Я был неправ, настаивая на таком образе действий.
— Нет, воин, — сказал принц Олик. — Если бы мы задержались на вершине горы, нам все равно пришлось бы преодолевать весь спуск, причем по гораздо большему слою снега, глубиной по пояс. Весь этот день нам пришлось бы рыть проход через него только для того, чтобы добраться до места, где сейчас стоим.
Герцил кивнул, но, похоже, не был склонен видеть в этом светлую сторону:
— Мы выиграли немного времени. Мы должны выиграть еще больше. Давайте прогуляемся часок перед завтраком; движение пойдет нам на пользу.
Они с трудом начали спускаться по склону лавины, пробираясь по свежевыпавшему снегу, как купальщики в прибое. Третий поворот тропы, конечно, был совершенно потерян из виду, но селки все равно нашли его — по чуть более широкому промежутку между деревьями. Они пошли по нему прочь от вершины, круто спускаясь вниз. Воздух потеплел, их конечности согрелись, и, постепенно, глубина снега уменьшилась.
Большую часть того дня они шли молча — вдоль берега замерзшего озера, через лес странных вечнозеленых растений, пахнущих имбирем, вдоль края древней стены, протянувшейся на многие мили через предгорья: еще одна защита, прорванная ограми Трандаала. Снова и снова Пазел ловил себя на том, что всматривается в небо. Он видел множество стервятников, ворон и дятлов, но ни совы, ни Рамачни.
Старая стена стала еще более разрушенной, и путешественники пробирались между поваленными камнями. В какой-то момент Пазел обнаружил, что он и Нипс идут