немного в стороне от остальных. Он украдкой огляделся по сторонам. Затем он прошептал на соллочи, родном языке Нипса:
— Послушай, приятель, мне нужно тебе кое-что сказать. Тебе, и никому другому.
Нипс моргнул:
— Питфайр. Что?
— Помнишь ночь на Дворе Демонов, когда я разговаривал с Эритусмой? Я пересказал тебе большую часть того, что она сказала. Но как раз перед тем, как исчезнуть, она сказала мне кое-что странное: есть еще одна сила, скрытая на «Чатранде». Волшебница не хотела мне говорить. Мне пришлось ее поддразнить, достаточно грубо.
— Какого рода сила? — спросил Нипс. — Ты имеешь в виду другой способ вернуть ее обратно?
— Нет, хотя ей бы это понравилось больше, — сказал Пазел, — и, кроме того, она треклято хочет, чтобы Таша сама пробила эту стену внутри себя. Эритусма считает, что сейчас это единственно правильный путь. Эта другая сила — нечто опасное, нечто безумное. Ты помнишь то место на палубе, где я обычно вешал свой гамак?
— Пиллерс с медными гвоздями.
Пазел кивнул:
— Она велела мне привести Ташу на это самое место. И ничего больше. «Когда она будет стоять там, она поймет, что делать». Вот и все. Мгновение спустя она исчезла.
Нипс явно старался сохранить спокойствие.
— Ты хочешь сказать, — сказал он, — что не рассказал никому? Ни Рамачни, ни Герцилу?
— Только тебе, — сказал Пазел. — Может быть, нам стоит рассказать им. Но что, если они перескажут это Таше? Она — проблема, разве ты не видишь? Если Таша узнает, она побежит к гамакам в то мгновение, как мы ступим на «Чатранд». Даже если это ее убьет.
— Она упрямая. Как мул голубых кровей. Но, Питфайр, эти медные гвозди? Должно быть, она видела их раньше.
Пазел искоса взглянул на него:
— Не будь тупицей, приятель. В отсеке всегда полно голозадых смолбоев.
Они чуть не рассмеялись. Пазелу нужно было посмеяться. Но он не позволил этого себе, не сейчас. Смех слишком легко мог перерасти в слезы.
— Если со мной что-нибудь случится...
— С тобой ничего не случится, Пазел.
— ...отведи ее туда одну, пожалуйста, и заставь быть осторожной. Эритусма предельно ясно дала понять: что бы там ни скрывалось, это последнее средство.
Нипс пообещал, и они поплелись дальше, навстречу удлиняющемуся дню. Руины закончились; земля стала плоской, и лес поднялся вокруг них, высокий, древний и, казалось, умиротворенный. Внезапно Валгриф застыл на месте. Он опустил морду и принюхался, затем обнажил клыки.
— Собаки, — сказал он. — Атимары. Они пробегали здесь ночью или сегодня очень рано утром.
— Много? — спросила Неда.
— Много, — ответил волк. — Большая охотничья стая, собак двадцать или больше. Но сейчас они, должно быть, далеко или хорошо спрятались; иначе я смог бы уловить их запах по ветру, а не только здесь, где их бока терлись о деревья.
Пазел почувствовал себя так, словно кто-то только что огрел его тростью по спине. Двадцать этих мерзких тварей!
— И что теперь? — спросил он.
— Еда, — сказал Валгриф.
— Прошу прощения?
Волк пристально посмотрел на них:
— Съешьте еду на несколько часов марша. Затем вымойте свои лица и руки, прополощите рот снегом и закопайте то место, куда вы плюнули. А вы, длому, смените повязки на своих бинтах. Вы должны похоронить здесь старые вместе со всем, что было запятнано кровью или испачкано едой.
— Для чего все это? — спросил капрал Мандрик.
— Чтобы остаться в живых, — сказал волк. — Стая такого размера гораздо опаснее, чем та, с которой мы столкнулись на мосту. Они убьют нас, если найдут — и они точно нас найдут, если учуют наш запах. Они не обратят внимания на одинокого волка, но они узнают запах крови длому. И запах вашей еды не похож ни на что в этом лесу. Вы должны удалить все его следы — и вымыть волосы, если сможете выдержать холод.
— Выдержим, — твердо сказала Лунджа. — Мы видели, что атимары могут делать этими клыками.
Они поели, оттерлись снегом и закопали то, что велел им закопать Валгриф. Затем они отправились в путь, более настороженные, чем когда-либо. Воздух под гигантскими деревьями был неподвижен и тих. Валгриф держался далеко впереди, селки бесшумно следовали за ним, держась достаточно близко, чтобы видеть отряд.
Почти час они без происшествий пробирались по лесу и не слышали ни звука, кроме карканья ворон. Затем Валгриф вприпрыжку вернулся к ним.
— Что-то не так, — сказал он. — Я чувствую запах собак: они гораздо ближе, чем раньше, но запах слабый, как будто некоторые из них исчезли. Возможно, стая разделилась.
— Или затаилась? — предположил Пазел. — Засада?
— Двадцать атимаров не стали бы ждать в засаде, — сказал волк. — Они просто разорвали бы нас на куски. Мы должны двигаться на север, подальше от их запаха.
Он побежал вперед, скрывшись из виду, а отряд, как и прежде, последовал за ним. Герцил и лучники-селки держали луки наготове; остальные шли, положив руки на мечи. Снежный покров к этому времени стал совсем тонким, и они слышали хруст листьев и веток у себя под ногами.
Пазел вздрагивал при каждом звуке. Он взглянул на высокие сосны вокруг них. Самые нижние ветви были в двадцати футах над их головами.
Затем Валгриф зарычал. Пазел обернулся и увидел силуэт собаки, мелькнувший между темными стволами в направлении волка. За ним последовал второй. Герцил развернулся, натягивая при этом свой лук. Селки тоже прицеливались.
— Не стреляйте!
Это был голос селка, кричавший издалека, из-за деревьев. Лучники остановились, и на мгновение Пазел испугался какого-то подвоха, потому что собаки только что приблизились к Валгрифу. Но это были не собаки, а пепельно-серые волки, и они приветствовали черное существо, радостном скуля.
— Каллан! Римкал! — рявкнул Валгриф. — Друзья, это мои сыновья!
Волки бегали кругами, тявкая и подпрыгивая. Проснувшиеся волки, как и существа в храме в Уларамите, и они приветствовали путешественников с большой учтивостью. Затем Пазел услышал, как четверо селков из их отряда закричали от радости.
— Киришган! — кричали они. — Дитя огня! Соплеменник!
Ибо это был он. Пазел тоже чуть не вскрикнул, но мрачная мысль заставила его придержать язык. Все, что Таулинин рассказывал ему о способе смерти селков, внезапно всплыло в его памяти. Киришган тем временем бросился вперед и обнял своих собратьев-селков,