— Жду светлого дня мести, — хныкал эмир. — Мне часто снится... каждую ночь... караван... В носах верблюдов... белых... золотые палочки... Десять лет жду... Кровь, муки врагов... Уничтожить!.. Разгромить!.. Вы, Сахиб, можете... Вы владеете секретом «ят» — колдовства от предков, заговором, вызывавшим дождь. Помогите, Сахиб, стереть с земли... Страшно отомстить!.. Надо душить!.. Убивать!.. Растоптать города в пыль... лишить людей огня и воды... — захлебывался он словами. От лености мысли он не следил за своей речью. — Убивать... истреблять без жалости... джихад... месть... бог ислама «эль мунтаккам» — отмщающий... Месть за все: за то, что восстали, за то, что подняли руку на меня... за то, что заставили дрожать за жизнь, бежать на чужбину... Месть! Аллах наш «эль муит» — умерщвляющий. Одно из девяноста девяти свойств всевышнего... Пусть убивают!..
— Но джихад разорит страну! Погубит тысячи безвинных! Джихад принесет голод, нищету, гибель народу. Подорвет благосостояние страны на десятки лет. Зачем вам джихад? Всё равно кончится поражением.
— Навсегда запомнят... надо убить сотни тысяч... миллион!.. Урок поколениям!
Едва сдерживая брезгливость, Сахиб Джелял напомнил:
— Но у аллаха много добрых имен: милостивый, милосердный, дающий мир...
— Э, Сахиб... Вы считаете себя умным... и верите во всяких аллахов, богов... Мы учились многому, а теперь пожинаем жатву неверия. Аллах — простому народу... невеждам... черни... Мы сами себе аллах... Нас оскорбили, унизили... Пусть поберегутся наглецы. Теперь мы сила. Нам поможет Англия...
— Англичане — дельцы. Даром они помогать не будут.
До сих пор Алимхан был сравнительно спокоен. Но при одном напоминании, что англичане смеют ставить ему условия, мучнисто-белое лицо его угрожающе посинело. Он внезапно откинулся на подушку и в припадке судорог перекатывался с боку на бок. От ярости он издавал уже совершенно непонятные звуки. Вдруг он вскочил и пошел, страшный, отвратительный, на Сахиба. Ещё секунда — и он вцепился бы ему в горло.
Во дворик выбежал Начальник Дверей с кумганом в руках. Плеснув эмиру в лицо воды, прислужник подхватил Сеида Алимхана под руку и повёл его прочь.
Навстречу им уже катился комом мулла Ибадулла Муфти. Вдвоем они увели на карават кривлявшегося, бившегося в их руках эмира.
— Помогите мне, Сахиб, — вопил он, — возродиться во дворце Арк бессмертным! Помогите! Вы друг! Надо! Англия! Война! Восстание против большевиков! Пока жив, восстание! Уничтожение!
Едва слышно Сахиб пробормотал:
— Нечего могилу укрывать одеялом.
Эмир совсем захлебнулся слюной, хрипел и сипел. Долго ещё пришлось успокаивать его и отхаживать зелёным чаем и коньяком. Во Дворике Тайн эмир, духовный глава и халиф всех мусульман, блюститель исламских законов, позволял себе нарушать самые строгие запреты, установленные пророком для своих последователей, правоверных мусульман.
ЭМИРСКИЙ ДИВАН
Кусай зубами, царапай ногтями,
хватай за шиворот, души за шею.
Факих
Дома — петух, на улице — цыпленок.
Узбекская пословица
Вяло, расслабленно эмир Алимхан ныл:
— ...книга... поучительная «Аб-уль-Мульк»... Вы, невежи, не понимаете названия... Разъясню: «Учтивость князей»... Поучительные в книге мысли... написано, в частности: «придворные в делах — черепахи, за дастарханом — шакальи пасти». Все вы обжоры... бездельники...
Его одутловатое лицо порозовело под слоем пудры и белил. Ои вдруг закричал. И так прокричал всю свою путаную и несвязную речь:
— ...хромые собаки... Вы волки, и шакалы вам зады отъедят... Не почувствуете... Ничего, и без задов проживете... Глаза бы не видели вас! Не допущу! Не позволю!..
Из конвульсивно выдавленных из глотки Алимхана слов явствовало одно: после неприятного посещения покоев Бош-хатын, после бесед со своим ближайшим советником Сахибом Джелялом он питался найти выход злобе в лихорадочной деятельности. Но из скорлупы суматошной речи все же постепенно вылущивались немаловажные мысли. В них, к огорчению муллы Ибадуллы Муфти, эмир на этот раз проявлял решимость. А такого Алимхана духовный наставник боялся хуже яда змеи.
Прежде всего, вопреки его советам, Алимхан не разрешил нескольким почтенным бухарцам уехать из Узбекистана. В слезливых письмах они просили, умоляли: «Жизнь проводим в страхе. Наше здоровье требует тишины и покоя». Они назойливо просили вспомоществований и золотых червонцев, чтобы переселиться в Афганистан или Иран.
Тут же всем написали отказ. Алимхан обиженно объявил:
— Жертвой мне стать, на всех не хватит!
Отказал он и тем, кто в своих письмах, «источая слезы умиления», писали о желании совершить хадж в Мекку.
— Молитвы потом! Наступают времена священной войны!.. Начала воевать, потом целовать Каабу!..— выкликал он, отшвыривая письма.
Оживился Алимхан, когда ему прочитали письмо имамов Каттакургана. В нем говорилось: «...Молим, чтобы заграничные государства защитили мусульман от притеснений в Бухаре, Ташкенте, Уфе, Казани. Известно ведь, что и в старину во спасение ислама правоверные халифы не гнушались помощью безбожников-кяфиров и заключали союзы с идолопоклонниками. Когда же договоры делались излишними, их порывали с благословения всевышнего, ибо соглашение с язычниками не стоит обещания, данного свинье».
— Передайте письмо каттакурганских имамов брату нашему Юсуфбаю Мукумбаеву,— все так же расслабленно простонал эмир.— Сие мудрое... послание... пусть в Женеве и других столицах ргласят. Кроме слов... гм-гм... о свинье... Пусть все знают... союз с кяфирами мы, так сказать, одобряем. В газетах призыв о помощи...
При имени Мукумбаева что-то тихо шептавший Сахибу Джелялу доктор Бадма невольно вскинул голову и поискал глазами Юсуфа в толпе чалмоносцев. Столько рассказывали про коммерсанта и представителя эмира в Лиге Наций, про его ум, проницательность!
Отец Юсуфбая Мукумбаева, видный торговец каракулем, до революции жил в Петербурге, имел связи в высоких кругах, и потому Юсуф обучался в аристократическом учебном заведении, куда из «инородцев» допускались лишь сыновья наследственных владетелей — эмиров и ханов, высшего духовенства, беков, -бога-тых помещиков, коммерсантов. По слухам, эмир тоже учился вместе с Юсуфом, и с тех пор их соединяли узы дружбы.