уверенность моя пошатнулась.
— Я знаю, что виноват, не зарабатываю, не выполнил, все, что обещал. Но я люблю тебя, больше жизни люблю! Я сдохну, если ты меня бросишь. Повешусь, правда. Не веришь? А зря! Я ночь не спал, думал, ну как так, почему она не любит меня, сына нашего. Да какая нахер разница сын, дочь, мы же оба хотели. Ты же сама говорила, что любишь и хочешь родить от меня. Да я тебя всю жизнь искал! Сколько было баб — никого не любил, правда. И детей ни с кем не хотел. Я не могу без тебя, не могу тебя потерять.
Я молчала. Готовность гордо заявить о разводе шаталась как молочный зуб у первоклассника.
— Не молчи! Ну скажи что-нибудь. Как наш малыш там, пинается? — Сашка положил руку на мой живот. Живот всколыхнулся в ответ. — Сынок, мама у нас такая своевольная, психопатка, она знаешь как твоего папу изводит? А папа любит ее все равно. И тебя любит. Я для вас все сделаю! Ты вырастешь — машину куплю тебе. И игрушки, какие хочешь. Мама у нас такая, она считает, что деньги надо тратить с умом, она их жалеет, боится, что не хватит. А мне ничего не жало. Деньги — это бумажки.
Сашка перегнулся через сиденье, поцеловал мой живот.
— Любимая, поехали домой! Супчик сварим. Я пирожное твое любимое куплю. Сынок, хочешь “Наполеон”? Родная, ну, почему ты не любишь сыночка? Он такой классный. Он тебе токсикоз ни разу не устроил, ты хорошенькая осталась, не растолстела, я люблю тебя еще больше.
— Уже люблю сына, правда. Он ведь и мой сын. И он правда лучший на свете ребенок, — ответила я.
— Правда? Я так рад, блин! Поехали скорее домой. За тортиком только заедем.
Сашка вышел купить торт. Вернулся с букетом роз:
— Отметим, что узнали про мальчика. Смотри, я попросил, чтобы голубой лентой перевязали.
Я натянуто улыбнулась. Не стала пенять, что вчера у нас не было денег на кусок сыра, а сегодня он покупает букетище. На какие шиши? Опять кредит и долги? Старалась выбросить эту мысль из головы, чтобы не портить торжество момента. Цветы — это приятно. Но на эти деньги можно купить конверт на выписку, а не искать подержанный в Интернете. Кое-что от бабули мне передалось — практичность и скупердяйство. Вот бы мне еще ее смелость и веру в себя.
Мы ели торт, Сашка делал мне массаж стоп, гладил живот. В вазе благоухали розы. Счастливая семья. Увы, только со стороны.
— Я нашел работу. Пока там немного дают, но обещают хороший заработок, — гордо сказал Сашка.
Свежо предание. Эту историю я слышала раз пять. Итог всегда один. Поэтому молча жую “Наполеон”. Нет больше сил ругаться.
— Вот видишь, я стараюсь, правда, — не унимался Сашка. — Я на все готов ради вас с маленьким. Горы сверну, чтобы мы все были счастливы.
— Хорошо, — я тщательно жую торт. Чтобы не взорваться, не высказать все, что думаю. Эти обещания слаще “наполеона”, но я ими уже объелась.
— Хочешь, я пойду с тобой на роды. Помнишь, ты ведь просила. Чтобы было не страшно, чтоб тебя защитить, если обидят. Я отказался тогда. Страшно было, что блевану там или упаду в обморок. Это не для мужика занятие. А щас не страшно, если тебе так будет лучше, я там буду. Я всегда буду рядом с тобой.
— Серьезно? — не могу в это поверить.
— Конечно. Я прям “туда” не буду смотреть. Подержу тебя за руку, водички дам, че там еще надо делать, я ж не знаю. Ты только поверь в меня, помоги мне чуть-чуть, я сломан, нужно время и твоя поддержка. чтобы я встал на ноги.
У меня дрожит челюсть. Я очень боюсь родов, незнакомых людей, адской боли, хладнокровных и криворуких врачей. Неужели муж правда готов не оставить меня в этом персональном аду? Или очередной обман.
Я обняла его. И обнимаю ночью, пока лежу без сна. Ведь несколько часов назад я готова была уйти от мужа, из этого дома, в котором мне тяжело и неуютно. Но он опять обещает, клянется, полон нежности и любви. И я верю. Быть может, наш брак не обречен, все мои психи не более, чем гормоны?
****
Я ушла в декрет. Какое счастье: не видеть надоевших фейсов коллег, не слышать раздраженных клиентов, не пялиться в монитор и бумаги. Как долго я ждала такого вот отпуска. Официального и долгого. Не какие-то несчастные 2 недели, которые вымаливаешь на коленях, хотя они тебе положены по ТК РФ и заранее внесены в график. Мне кажется, в России это неистребимо, рыба всегду будет гнить головы. Компания может заманивать официальной зп, соцпакетом и стабильными выплатами. И на бумажке все так и будет. Но в конечном счете ты с боем выпрашиваешь свой отпуск, который внес в график еще в начале года, сидишь с соплями в офисе вместо того, чтобы взять больничный. Потому что при одном упоминании больничном начальник прожжет тебя таким взглядом, что температрура вмиг спадет. Ведь без тебя все, рухнет, компания закроется работа встанет, проект не завершится. Но при этом любимая фраза всех начальников, если вдруг ты взбрыкнешь, что не хочешь в очередной раз остаться на часок-другой бесплатно после работы: “незаменимых людей нет, тебя тут никто не держит”. Что правда незаменимых людей нет. И работодателей тоже. Крепостное право отменили в 1861 году. Что интересно, многие крестьяне ведь не хотели уходить от барина. А чего уходить в неизвестную жизнь, когда здесь у тебя дом родной. с пеленок. И отец твой пахал это поле, и дед. Неизвестность пугает. Меня особенно. Я до конца держусь за болото, в которой сижу.
Самое интересное, что если ты уходишь с работы, тебя никто не вспоминает. И если ты заболеешь или сдохнешь, то в общем-то тоже будешь наедине со своей бедой.
Помнится работал у нас Антон Михайлович. Дядечке за полтос. Смешной ушастый, очки с толстыми линзами, щуплый низкорослый, плешь на голове. Комичный персонаж. Познакомились мы волею судеб. В офисе был ремонт и бухгалтерию временно поделили в инженерный отдел. Мы похихикивали, глядя на Антон Михайловича. Натаха, помощник главбуха сказала на корпоративе, затягиваясь глубоко сигаретой:
— Интересно, ему хоть кто-то раз в жизни давал? Я б ноги перед таким не смогла раздвинуть.
Оказалось, у Антона Михайловича уже сто лет есть супруга. Высокая статная женщина с копной каштановых волос. Когда она впервые вошла в наш