ветер”.
Я выхожу из ванны, натягиваю сарафан. Прелесть лета, что можно быстро смыться из квартиры. Сижу на лавочке, в соседнем дворе. Тишина раннего воскресного утра. Не спят только птицы и я. Хочу к себе в квартиру. Где всегда чистота и много кружек. В дом, который я обустроила с любовью и на свой вкус. Квартира, в которой мой запах и энергетика. А эта всегда будет для меня чужой, впитавшей боль ее умерших жителей. С горой хрустальных вазочек, за которые Сашкина мама стояла в очереди, копила на них деньги, штопая не только свои колготки, но и трусы. По крайней мере, так рассказывал Сашка. Рассказывал с восхищением, гордился, как неким подвигом. А я молчала, ибо восхищаться тут нечем, впору плакать. Лучше б мать себе нового белья купила, чем вазочки. Вазочки ее пережили. Только уже перестали быть ценностью. Никому даром не нужны, стоят просто потому, что выбросить жалко.
Но уехать к себе, значит, в очередной раз показать, что нашего брака нет, все рухнуло. А признаться в этом ой как страшно. Да и как я там буду одна, а если роды внезапно начнутся. Или упаду в ванной, бошку расшибу. Правда вчера туда доставили кроватку и коляску. Я и забыла, что в приступе очередного гнева на мужа заказала доставку себе домой. А вот большая часть вещичек, пеленки-распашонки лежат у Сашки. Разброс в моей голове, в душе, вот и вещи разбросаны по хатам. А пора прижать зад и определиться, где же мы живем с ребенком. А принять решение я не могу. С самой свадьбы. Похоже, мне опять нужна помощь психолога. Но не буду же звонить человеку в воскресенье утром.
Зато звонит муж… Я не беру. Зла на него до трясучки. Он звонит не отрываясь. Умеет же быть упорным там, где не надо.
— Ты где? Опять свалила к себе?
— Нет, во дворе третьего дома сижу.
— Че там делаешь? Иди домой, успокаивайся. Я чай вскипятил.
У Сашки два варианта успокоить меня: накормить и трахнуть. Стресс я и без него прекрасно умею заедать. А трахаться в состоянии злобы и обиды не могу. Физически могу, но внутри будет полное отвращение. Он не понимает, что мне нужен разговор, выплеснуть слова наружу. А не придавить их поглубже едой или членом.
Я вернулась домой. Пили чай в молчании. Потом легли спать. Жара поднялась, проникала в открытые окна. Я обняла мужа. Он отодвинулся:
— Жарко, не прислоняйся ко мне.
Раньше жара ему не мешала обниматься. Прошлым летом плавится асфальт и стекла, от пота скользили друг по другу. И тогда шли вместе под душ, и там занимались любовью. Было страшно поскользнуться, но удавалось кончить и устоять, хотя ноги тряслись и подкашивались. И в ванной на кафельном полу было хоть и тесно и твердо, но прохладно. Ничего не мешало, когда искренне любили и хотели друг друга. Я залезла рукой в его трусы. Единственное, что срабатывало всегда безотказно. Но муж схватил руку и грубо отшвырнул:
— Говорю же жарко, не лезь, дай поспать.
Я ушла на диван, старый, продавленный, неудобный. Включила телек, шла какая-то мура. Я уже не плакала. Я хотела определенности. Но выбор — остаться с мужем или жить одной, давался труднее, чем решение родить ребенка.
Я написала психологу, может ли принять меня. Оказывается, она уехала в отпуск. Как все нормальные люди. Но дала контакты своей коллеги. Что ж, пойду к коллеге.
Коллега оказалась типичной психологиней, как с картинки. Каре, очки, белая рубашка, черные брюки, никаких украшений, яркого маникюра. Дала мне кучу картинок:
— Выберете ту, которая описывает ваши текущие отношения с мужем. Не думайте, просто выбирайте, расшифруем вместе. Я выбрала. Пустыня, полуразрушенный город. В центре — две статуи: женская фигура на пьедестале и мужская разрушенная до основания, обломки валяются у постамента, голова раздолбанного Апполона повернута к женскому изваянию. Во оно! Один в один моя супружеская жизнь. Хоть в семейный альбом вставляй. Жаркая пустыня, развалины. И я стою среди нее одна.
— Опишите, что думаете, чувствуете, — говорит психолог.
— Что все разрушено, не восстановить. Я выжила, он сломан.
— И как поступит выжившая?
— Буду стоять теперь одна или сойду с пьедестала и пойду в другой город, там где осталась жизнь.
— А он что чувствует?
— Плохо ему, смотрит с мольбой типа помоги мне, не бросай. А я не хочу помогать. Хочу оттуда, где плохо уйти туда, где хорошо.
— Уйдете или останетесь и поможете сломанному?
— Уйду, не хочу помогать.
— А стыдно потом не будет? Вины не останется?
— Не знаю. Но уйти хочу.
— Вы не правы. Семья — это поддержка, вы не имеете права его бросить. Поддержите. Морально, финансово. У вас же есть такая возможность?
— Возможность есть, желания нет.
— Поддержите, он взлетит и все у вас наладится.
Я вышла с противоречивыми чувствами. Не хочу я поддержить взролого мужика, который сам виноват в своих бедах. Мне себя надо поддержать, ребенка своего. Но ведь она опытный психолог, да и старше меня, значит, мудрее, не посоветует херни. И Сашка меня каждый раз просит о поддержке и понимании. Наверное, я эгоистичная мразь, как всегда думаю о себе, а должна поддержать ближнего. И все у нас правда наладится.
Я достала телефон, проверила баланс карты. От декретных еще остались деньги. Хоть за что-то спасибо родимой конторе, так это за соцпакет. Пропущенный от мужа, набрала его:
— Где ты опять шляешься и не берешь трубку? Я с ума схожу, может, что — то случилось, на жаре плохо стало.
— Я по делам ходила.
— Какие дела в воскресенье? Давай вместе побудем уже.
— Дела как раз-таки про нас. Приду домой, расскажу.
Я купила сырный блин, ехала в троллейбусе с удовольствием его жевала.
— Сынок, ну что, поборемся за семью? Поддержим папку? Как думаешь? — спросила я у живота. Он молчал. Спит, наверное.
Я зашла в квартиру. Сашка пил чай. Он может пить один чай с печеньем. Если я не приготовлю. Я не готовила сегодня, хотя тоже жутко голодная. Ладно. Про продукты поговорим потом.
— Я ходила к психологу, — сказала я, присаживаясь на диван.
— Господиии, ты такая наивная, чего тебе начесали там? Брось этого мудака, ты достойна лучшего? — Сашка не отрывал взгляд от экрана телека.
— Наоборот, она сказала, что надо тебя поддержать и все наладится.
— Че правда? — он перестал жевать и даже повернулся ко мне.
— Да. И выключи эти долбаные новости, поговори со мной.
Сашка щелкнул пультом.
— Я хочу, чтобы у