слушай, слушай!». Старик колотил из последних сил, темпераментная музыка вырывалась из трещащих, плюющихся от невыносимой натуги, динамиков. Отчаянно завывала первая скрипка, оглашая наэлектризованную тему бетховенской фуги, затем пламя пожара звуков захлестнуло и альт, и виолончель. Мелодии переплавлялись в котле гениальной мысли, казалось, хаотичные в множестве деталей, в общем звуковом полотне они представляли оголённые пульсирующие мышцы титанического тела гиганта, который в великой натуге преодолевает то, что не суждено преодолеть простому смертному. Северо словно видел перед собой эту картину и экстаз переживания огромной волной захлёстывал его, закручивал и уносил в океан, где льёт дождь, небеса сверкают, разрываемые многочисленными молниями, всё грохочет и бурлит. Как одинокий капитан на гибнущем с стихии судне, старик глядел из окна своей мансарды, как с мачты корабля, его разбросанные по лбу грязные волосы как будто были залиты солёной океанской водой. Тем временем внизу уже толпились ошарашенные постояльцы. Хозяйка с выпученными глазами бегала по двору, зачем-то ударяя скалкой о жестянку таза, тем больше добавляя шума, и кричала: «Сильвестро, безумный старик, я сегодня же тебя выгоню!». А скульптор, господин Северо, невозмутимо продолжал долбить черенком в пол и орать, раздирая себе глотку. Кто-то позже рассказывал, что лучшие моменты спектакля были отчётливо слышны до самого побережья. При всём комизме, эта акция вызвала в душе господина П. глубокие переживания. Тайна конечной цели как бы сверкнула одной из своих граней в картине великой бури человеческих страстей.
Перед этим случилось ещё одно событие. Скульптор, господин Сильвестро Северо пригласил в свою мастерскую господина П. и его супругу Амали. Молодая женщина была напугана безумным видом старика, устроившего «утренний концерт». С первого дня она заметила в его глазах огонёк неординарности гения, который обыватели обыкновенно принимают за тень безумия, сторонятся таких людей, страшась их необычности. Неопрятный внешний вид скульптора, ранняя изношенность его морщинистого, сухого тела, волосы, которые казались ужасающе грязными, скатанными в колтуны из-за отсутствия расчёски отталкивали, как и запах старых кожаных чемоданов, издаваемый телом, как и постоянный винный перегар и табачная смоль на усах. Этими неприязненными, даже брезгливыми чувствами был продиктован отказ от приглашения на экскурсию, куда с большим интересом направился её муж.
Большинству людей мансарда представляется крайне уютным, романтичным по духу помещением, где на подоконник набросаны мягкие подушечки, стоят напольные светильники, пухлые диванчики и креслица, лежат пушистые ковры и всюду чистенько и хочется ходить босиком, или в тоненьких носочках. В мансарде скульптора творился жуткий бардак. Ступать приходилось аккуратно, опасаясь наткнуться на битое стекло винных бутылок, протискиваться среди нагромождённой мебели, боясь уронить или маленькую статуэтку, или задеть небольшую полочку, или этажерку с какими-то инструментами, заготовками, неотёсанными породами и прочим. Можно было легко запнуться об ведро с мутной глиной, задеть кучу тряпья, загреметь старой птичьей клеткой, или другим хламом. Всё было окутано пеленой непроветренного табачного дыма, который висел в лучах света, смоль которого осела на скосах крыши и рамах окна. Северо кряхтел, бранился, ударяясь об собственную рухлядь, отбрасывал ногами мешавшие вещи и в один момент сбросил простыню с громоздкого предмета, стоявшего прямо в центре помещения. Эта была скульптура мужчины, напоминающая роденовского мыслителя. П. был удивлён, как эта громада камня не проломила пол, но вскоре им овладело какое-то захватывающее, приятное чувство, словно ему позволили в знаменитом музее взойти на ограждённый от всех прочих постамент и разглядеть сверхценный шедевр непосредственно вблизи, ему одному выпала великая честь запросто потрогать руками миллиардной стоимости экспонат и теперь у него есть что-то такое, чего нет у простых обывателей – воспоминания уникального момента.
Северо с наслаждением смотрел то на свою работу, то на потрясённого гостя. Обычно грубый, старик размяк от умиления, превратился в доброго дедушку, который сейчас расскажет увлекательную историю из жизни людей прошлого и покачает внука на коленке. П. никогда бы не подумал, что может так долго глядеть на обточенную груду камня. Он упоительно слушал всё в рассказе скульптора, обильно приправленного излишними подробностями и второстепенными деталями. Помимо пока ещё незавершённого «Венцеклефта» (почему-то так назывался каменный мужчина), своей главной работы, Северо показывал более мелкие скульптуры. Среди них было много обнажённых дам разных калибров. В завершении экспозиции гостю был представлен аккуратный (тем самым выбивающийся среди прочей обстановки) шкафчик с книгами, подавляющее число которых представляли труды величайших философов. Все книжечки выглядели ровно расставленными, их переплёты бережно хранимы и оформление обложек явно свидетельствовало о вкусе к шедеврам книгопечатания. П. было позволено полистать несколько редких томов. Северо был доволен собой и расплывался в беззубой улыбке.
Эти два знаменательных, поворотных события вызвали очевидные перемены в душе господина П.
Господин Северо тогда сказал яркую фразу, которая ещё долго вертелась в голове П.: «только вместе с Бетховеном я могу что-то создать!». Он боготворил музыку легендарного боннца.
Господин П. не заметил, как запутался в сетях обаяния Северо. Но это была привлекательность особого рода. Внешне старик выглядел неопрятно, запущено, без всякой заинтересованности в собственном облике. Природа его притягательности была в некоем прорастании. П. как-то с лёгкостью, свободно дошёл в своих философических минутах до правильного вывода. В начале своих размышлений он кружил вокруг образа Харона. От Северо, как и от мифического персонажа, веяло загробным миром, такой же великой тайной, как тайна смерти. Следом П. вспомнил об одном театральном драматурге, который после своей физической смерти как бы жил, продолжался в своих учениках. Они восприняли все его вкусы, методы, творческие установки, они говорили его словами и, думалось, он с небес умилённо улыбался этому. Непересыхающий родник идей искусства. Когда П. стоял с книгой в руках возле Северо, он мысленно сравнил его с непонятным, постигаемым через усилия философским трактатом. Через неописуемые интуитивные осязания сути он становился сам-для-себя понятен. Северо поддавался осязанию в полной тьме духовной ночи благодаря уникальности. При всех витиеватых рассуждениях П. ясно понимал, что Сильвестро земной человек. Внешне этот мешок изношенных костей и тухнущего мяса не выглядел философской абстракцией, а был земным, здесь и сейчас существом с множеством пороков. Романтический диссонанс возвышенного и земного будоражил П. Он точно знал, что стал адептом, что воспринял вирус демиургова духа. Тень старика становилась всё отчётливей за его спиной, он слышал её, как роковой лейтмотив, но не закрывал уши, желая слушать её хрустальные, словно сталагмиты, гармонии и дальше.
Дух господина П. блуждал в потёмках бытия. Завидев в дали слабый огонёк Харона, он, как мотылёк, метнулся к нему и не заметил, что оказался в ловушке. Будто в едком желудочном соке, П. медленно начал растворятся в дыму шаманского дурмана Северо. В очередную