сельский дом со службами почти у самой реки, темный и четкий на фоне искристого тумана. Всадники тут же свернули в ложбинку за ивами и спешились.
– Прикажете мне пойти первым, милорд? – спросил Браун.
Возможно, для него это было способом сохранить здравый рассудок – говорить и держаться все в той же манере образцового слуги.
– Да, иди, – ответил Хорнблауэр.
Он переместился к краю лощины, откуда мог видеть, как Браун осторожно пробирается к дому. Если поблизости есть войска, то они расквартированы здесь. Однако в таком случае солдаты уже ходили бы между сараями, а ни одного человека в мундире видно не было. Пока Хорнблауэр смотрел, из дома вышла девушка, потом старик. И тут он задохнулся от радости и надежды: на каменистом берегу у самой воды лежала лодка. Девушка направилась к винограднику, расположенному чуть выше строений, и Браун, укрывшийся в канаве, видимо, тихонько ее окликнул. Они заговорили, потом Браун встал и пошел к дому. Через минуту он показался снова и замахал, давая им знак подъехать. Они забрались в седла (Мари вела лошадь Брауна, Хорнблауэр – запасную) и двинулись к дому. Браун ждал с пистолетом за поясом, старик завороженно смотрел, как всадники спешиваются. Хорнблауэр – грязный, оборванный, небритый – подумал, что зрелище и впрямь необычное. Мари походила на уличную девчонку.
– Лягушатники были здесь вчера, милорд, – доложил Браун. – Кавалерия – думаю, те самые гусары, которым мы задали жару на прошлой неделе. Вчера утром они ушли.
– Отлично, – сказал Хорнблауэр. – Спускаем лодку.
– Лодку! – воскликнул старик, тараща на них глаза. – Лодку!
– Что такое? – резко спросил Хорнблауэр, мучительно гадая, какую новую подлость приготовила им судьба.
– Гляньте на нее! – сказал старик.
Они подошли к лодке. Кто-то нанес ей топором четыре мощных удара; дно было пробито в четырех местах.
– Это все они, гусары. «Изрубите лодку!» – приказал офицер, и они изрубили. – Старик явно упивался мрачными подробностями.
Гусары, разумеется, не хуже Хорнблауэра знали, что единственная надежда для беглецов – перебраться на другой берег, и сделали все, чтобы лишить их этой возможности. Вот почему вчерашний брод, окажись он проходим, стал бы для них спасением.
Удар был сокрушительным. Хорнблауэр глянул на бурно несущуюся реку, на поля и виноградники в теплом свете раннего утра. Мари и граф ждали его решения.
– Мы все равно можем спустить лодку на воду, – сказал он. – Весла есть. Привяжем два пустых бочонка под банками, – раз здесь делают вино, должны быть бочонки. Немного подлатаем пробоины, и бочонки удержат ее на плаву. Браун, начинаем.
– Есть, сэр. Инструменты вон в том сарае.
Работы предстояло на несколько часов, и следовало застраховаться от неожиданностей.
– Мари, – позвал Хорнблауэр.
– Да, Орацио?
– Поезжайте на тот край виноградника. Будете следить за дорогой. Помните, что и вас, и лошадь не должно быть видно.
– Да, Орацио.
«Да, Орацио» – и ничего больше. Лишь мгновение спустя Хорнблауэр осознал: любая другая на месте Мари словами или тоном показала бы, что последняя фраза была излишней. Однако Мари просто села на лошадь и поехала, куда велено. Хорнблауэр глянул на графа, желая сказать, чтобы тот отдохнул – лицо у старого аристократа было того же серого цвета, что густая щетина на щеках, – но сдержался. Графа необходимо подбодрить, а значит, незачем лишний раз грубо напоминать, что он из них самый старый и слабый.
– Нам скоро понадобится ваша помощь, сударь, – сказал он. – Можно ли позвать вас, когда вы будете нужны?
– Да, конечно, – ответил граф.
Вернулся Браун с бочарными досками, молотком, гвоздями и несколькими мотками веревки.
– Отлично! – сказал Хорнблауэр.
Они лихорадочно принялись за работу. В двух местах гусары разрубили и каркас, и обшивку. Залатать дыры не составляло особого труда, а вот с каркасом дело было куда труднее. Чтобы преодолеть быстрое течение, придется сильно грести, и лодка может не выдержать нагрузки. Проще всего укрепить ее, усилив обшивку одним-двумя диагональными слоями дополнительных досок.
– Когда перевернем ее, увидим, что получилось, – сказал Хорнблауэр.
Они застучали молотками, вбивая гвозди и сплющивая головки. Хорнблауэр мысленно представлял сильные удары весел, которыми они поведут лодку поперек стремительного течения. И продольная, и поперечная нагрузка будет огромной. Они работали без остановки. Старик стоял рядом, приговаривая, что скоро появятся гусары. Они постоянно объезжают берег, сообщил он с тем удовольствием, с каким люди этого типа предрекают наихудший исход событий.
Он только-только пошел по второму кругу своих предостережений, как топот копыт заставил Хорнблауэра и Брауна поднять голову от работы. Мари скакала от виноградника, подгоняя полуживую лошадь.
– Гусары, – коротко сказала Мари. – Едут по главной дороге с юга. Человек двадцать.
С трудом верилось, что судьба может быть настолько несправедливой. Еще час – и они спустили бы лодку на воду.
– Они сюда заглянут, – радостно объявил старик. – Всегда заглядывают.
И вновь решение надо было принимать немедленно.
– Надо отъехать и спрятаться, – сказал Хорнблауэр. – Больше ничего не остается.
– А лодка, сэр? Они увидят, что мы ее чинили, – заметил Браун.
– Они в миле отсюда, – добавила Мари. – Будут здесь через пять минут.
– Уходим, – сказал Хорнблауэр. – Пожалуйста, садитесь на лошадь, граф.
– Если гусары увидят лодку, скажи им, что сам начал ее чинить, – велел Браун старику, придвигая свое заросшее лицо совсем близко к его морщинистому.
– Идем, Браун, – приказал Хорнблауэр.